Одиночество инспектора Уэста. Сатанинский микроб. Покушение на леди - Хантер Эван (Ивэн) - Страница 60

— "Континенталь". Спортивный автомобиль, — я буравил его взглядом, но он уставился в ковер — возможно, все же обронил бриллиантовую булавку — Ваш вкус к машинам такой же, как и к коврам.

— Это старая машина. Подержанная.

— Когда купили?

— Какое это имеет значение? Под что вы подкапываетесь, Кэвел? — резко спросил он.

— Когда купили?

— Два месяца назад. Или три. — Он вновь уставился в ковер.

— Говорите, машина старая? Сколько ей лет?

— Четыре года.

— Четыре года! Такой «континенталь» не продают по цене консервной банки. Он стоит пять тысяч фунтов. Откуда у вас появилось пять тысяч фунтов три месяца назад?

— Наличными я заплатил всего тысячу, а остальные буду отдавать три года. Так многие покупают, вы это знаете.

— Расширенная кредитная система после долгих уговоров. Это для таких, как вы. Для меня и мне подобных это считается дорогой покупкой. Давайте-ка поглядим на ваше дорогостоящее соглашение. — Он показал мне договор.

Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правдивости его слов. Какое у вас жалованье, доктор Макдональд? — спросил я.

— Немногим больше двух тысяч в год. Правительство не очень щедро.

Он перестал возмущаться и злиться. Интересно, почему?

— Итак, после уплаты налогов и вычета прожиточного минимума у вас не останется и тысячи в конце года, а в три года вам не набрать трех тысяч. И все же, согласно соглашению, вы должны в три года выплатить четыре с половиной тысячи плюс проценты. Как вы думаете решить эту математическую шараду?

— У меня имеются два страховых полиса, по которым я получу в будущем году. Сейчас их вам покажу.

— Не беспокойтесь. Скажите лучше, доктор, чем вы так расстроены?

— Я не расстроен.

— Не врите.

— Ладно, вру. Да, я взволнован, нервничаю. Ваши вопросы подействуют любому на нервы. Возможно, он и прав.

— И почему это вас так волнует, доктор? — спросил я.

— Почему? Еще спрашивает! — Он со злобой взглянул на меня и снова уткнулся в ковер, снова принялся за поиски бриллиантовой булавки. — Мне не нравится тон ваших вопросов. Мне не нравится, куда вы клоните. И никому бы не понравилось.

— А куда это я клоню?

— Не знаю. — Он помотал головой, не поднимая глаз. — Вы хотите доказать, что я живу не по средствам. Не знаю. Не знаю, куда вы клоните.

— Глаза у вас нынче красные, доктор, и, простите, от вас несет виски так, будто вы всю ночь пили. Провели ночь за бутылкой? Нет, положительно вам пошла на пользу пара ударов в солнечное сплетение. Любопытно, а вы у нас всегда считались умеренно пьющим. Вы были один всю ночь, а умеренно пьющие не пьют в одиночестве. Именно поэтому они и умеренные. Вы одиноко пили ночью, и пили много, доктор. Любопытно, почему? Волновались? Ожидали появления Кэвела с его назойливыми вопросами?

— Перед сном я обычно немного выпиваю, — сказал он, оправдываясь и по-прежнему разглядывая ковер. Теперь он пытался скрыть выражение лица. И представьте, не стал от этого алкоголиком. Много ли — один стаканчик?

— Или два, — поддакнул я, — но когда стаканчик превращается в целую бутылку виски, то это уже не стаканчик. — Я огляделся и спросил:

— Где ваша кухня?

— Что вы...

— Черт возьми, не тяните.

— Пройдите прямо.

Я вышел из комнаты и очутился в безупречно сияющем сталью и никелем чудовище, которое предназначалось для операционной, но в последний момент почему-то превратилось в кухню. Это тоже требовало денег. В сияющей раковине нашлось убедительное доказательство, что доктор Макдональд не ограничился перед сном стаканчиком. Почти пустая бутылка виски с валяющейся рядом отвинченной металлической пробкой. Грязная пепельница, полная смятых окурков сигарет. Услышав за спиною шаги, я оглянулся. У порога стоял Макдональд.

— Ладно, — устало сказал он. — Да, я пил. Пил несколько часов подряд.

Я не привык к подобному, Кэвел. Я не полицейский. И не военный. Два страшных убийства. — Его передернуло: если он играл, то играл отлично. Бакстер многие годы был моим лучшим другом. Почему его убили? Остановится ли убийца на этом? Знаю, что может натворить этот дьявольский микроб. О боже! У меня есть все причины волноваться. Даже слишком много причин.

— Это так, у вас была причина, — согласился я, — и даже сейчас имеется. Впрочем, я уже напал на след преступника. Возможно, вы будете его следующей жертвой. Об этом стоит задуматься.

— Ради бога, убирайтесь и оставьте меня в покое, бессердечный сатана, — простонал он.

— Ухожу моментально. Держите двери на замке, доктор.

— Вы еще пожалеете, Кэвел. — Едва я сообщил о своем намерении уйти, он снова расхрабрился. — Посмотрим, будете ли вы таким наглым, когда вас вызовут в суд и обвинят в насилии.

— Не болтайте глупости, — коротко бросил я, — никогда вас и пальцем не трогал. Никаких следов нет, значит, вы на меня наговариваете. Но и тут я вас опережу.

Я вышел из дома. Увидел очертания гаража, где должен находиться «бентлик», но меня он ни в коей мере не интересовал. Если люди хотят иметь симпатичную, неброскую и обычную машину для воровских или тайных дел, то никогда не будут брать в кредит «бентлик-континенталь». Я остановился у телефона-автомата и под предлогом уточнения адреса Грегори сделал два коротких звонка — Уйбриджу, который, я знал, не мог помочь мне, и Кливдену, который и дал нужный адрес. Оба они весьма нервно восприняли мои звонки на заре, но успокоились, когда я объяснил, что мне срочно нужен адрес, поскольку расследование достигло критической стадии и может задержаться еще на день. Оба старались расспросить о ходе поисков, но ничего не добились, ведь мне действительно ничего не было известно.

В 7.15 утра я нажимал звонок двери в дом доктора Грегори, точнее дом, где жил доктор Грегори. Пансион высшего класса, который содержала вдова с двумя дочерьми. У подъезда стоял морской синевы «фиат-2100» автомобиль Грегори. Было еще совсем темно, холодно и сыро. Я очень устал, и нога так сильно болела, что я с трудом соображал, что же надо делать.

Дверь открылась, вышла полная седая женщина. Это была сама хозяйка, миссис Уитхорн. По слухам, хозяйка беспечная, довольно свободных правил вольготного пансиона. Желающих поселиться в этом пансионе было много: хозяйка славилась своими кулинарными способностями.

— Кого это принесло так рано? — добродушно-ворчливо спросила она. Надеюсь, не полицию.

— Именно ее, миссис Уитхорн. Моя фамилия Кэвел. Мне хотелось бы видеть доктора Грегори.

— Бедный доктор Грегори! Он уже достаточно общался с вашими людьми.

Ну, заходите-ка лучше, а я пойду посмотрю, встал ли он.

— Укажите его комнату, я сам отыщу, если не возражаете, миссис Уитхорн. — Она на минуту замешкалась и потом неохотно объяснила, куда идти.

Пять ярдов по большому холлу, затем в боковой проход и — я оказался у двери с табличкой, на которой написано его имя. Грегори уже был на ногах, но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат, наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться.

— Кэвел? — сказал он без особой радости. Встречающие на рассвете полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие от Макдональда, он был по крайней мере любезен. — Входите-ка. Садитесь. Вид у вас очень усталый.

Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а спальня, наверное, была за дверью дальней стены. Потертый, но все же приличный ковер, пара кресел, тяжелый дубовый стол с плетеным креслом, пишущая машинка и одна стена, полностью занятая книгами, — вот и все, что здесь было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня — белый пепел от сгоревших березовых поленьев. В довольно холодной комнате воздух был спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан открывать окна при любой погоде. В воздухе чувствовался какой-то странный запах, слабый, трудноуловимый.