Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 18

– Здорово, Женька! – встретил меня своей широкой улыбкой Казаков, став тут же чем-то похожим на актёра Евгения Леонова. – Ты чего это заявился? У тебя по расписанию тренировка завтра.

– Да я уточнить расписание…

– Чего его уточнять? У нас как были занятия по вторникам, четвергам и субботам, так и остались. Так что завтра к 7 вечера я тебя жду. Кстати, мне тут дали на время почитать один журнальчик, американский, «Ринг» называется. Но там всё не по-русски. Ты случайно не шаришь в английском?

21-летний Евгений Покровский если и шарил, то самую малость, а вот пенсионер Евгений Платонович Покровский английским владел вполне сносно. В том числе и техническим, так как приходилось иметь дело с документацией на поставляемые из-за рубежа компьютеры. Изучать помогала и языковая практика, в тех же Штатах я как-то жил почти месяц, приезжал по делам фирмы, да и по миру поколесил, а везде же английский – язык международного общения.

– Ну так, более-менее. – уклончиво сказал я.

– Это… Может, переведёшь хотя бы статью про бой Фрезера и Эллиса? – немного заискивающе попросил он.

– Можно.

– Вот выручил! А за сколько управишься?

– Ну, одну статью к завтрашней тренировке могу перевести, – пообещал я, хотя мог бы перевести её в пределах часа. – Кстати, вам привет от Бориса Яновича Лихтера. Вчера вернулся из Асбеста, по старой памяти заходил к своему первому тренеру.

– Знаю его, неплохой специалист. Ну и от меня ему при случае привет передавай.

Минуту спустя я держал в руках мартовский «The Ring». Сунув его в портфель, рванул на Первомайскую. От УПИ до музучилища идти пешком три с половиной квартала, так что на дорогу ушло меньше пятнадцати минут.

– Вы к кому, молодой человек? – увидев, как я застыл, озираясь, поинтересовалась сидевшая сбоку от входа за обшарпанным столом немолодая женщина, строго сдвинув брови.

– Добрый вечер! А кто у вас из преподавателей сейчас более-менее свободен?

– В смысле более-менее? Они у нас все заняты, у всех уроки. Вот перемена будет – тогда и подойдёте, к ому нужно. А к кому вам нужно?

– Тут такое дело, – вполне натурально засмущался я. – Я текст сочинил и мелодию, а вот нот не знаю, чтобы её записать. Мне посоветовали зайти в музыкальное училище и попросить какого-нибудь педагога набросать ноты.

Вообще-то никто меня не просил, но вахтёрше об этом знать необязательно.

– Ох ты, композитор, что ли? – с плохо скрываемой насмешкой спросила она. – Ладно, так уж и быть, подскажу… Ступайте в 115-ю аудиторию, это на третьем этаже, там преподаёт Натан Ефремович Козырев. Натан Ефремович мужчина хороший, обходительный, безотказный… В общем, попробуйте с ним договориться.

– Спасибо большое!

– Сразу-то не ломитесь, постойте у двери, у него последнее занятие не закончилось, – добавила она, бросив взгляд на циферблат висевших напротив входа часов.

Натан Ефремович Козырев оказался мужчиной лет сорока, невысоким, узкоплечим и с блестящей залысиной и венчиком тёмных волос. На увесистом таком носу сидели очки в круглой оправе. Выслушав меня внимательно, особого удивления не выказал, лишь чуть заметно приподняв густые брови.

– Так вот прямо и сочинили? – спросил он без всякого намёка на какую-то язвительность.

– Так вот взял и сочинил, – подтвердил я.

В этот раз на щеках снова появился румянец, но зато уши уже не полыхали багрянцем. Наверное, привыкаю понемногу врать.

– Натан Ефремович, я готов возместить вам потраченное время.

– Молодой человек! – он аж засопел от возмущения. – Вы что, предлагаете мне деньги?!

– Да я не то что…

– Чтобы я подобного больше не слышал!

Надо же, обычно люди этой национальности куда сговорчивее в таких вопросах, и своего никогда не упустят. Хотя, конечно, встречались в моей жизни исключения, и вот, кажется, передо мной сейчас одно из них.

– Вы меня не так поняли, – пробормотал я, не зная, что ещё сказать в своё оправдание.

– Ладно, ладно, – примирительно махнул рукой Натан Ефремович. – Время действительно для меня дорого, так как не позднее 8 часов я обещал быть на дне рождения у товарища. Итак… Вы владеете какими-нибудь инструментами? Мне нужно услышать мелодию, прежде чем мы начнём подбирать ноты.

– Разве что акустической гитарой, но вообще-то я эту песню ещё не подбирал, только про себя напевал.

– Ещё лучше, – устало вздохнул Натан Ефремович. – Ну напойте, что ли, тогда.

Я и напел. Как мог, стараясь как можно более точно попадать в ноты, которых не знал. Пел вполголоса, так как не слишком надеялся, что смогу вытянуть в некоторых местах, как Кобзон или Лещенко.

– Та-да-дам, дам, дам, та-да-дам, дам-дам, – изображал я переход от куплета к припеву.

И в финале:

Натан Ефремович стоически выслушал песню до конца, после чего сел за видавший виды рояль «Эстония».

– Текст на бумаге есть?

– Да, конечно!

Он расправил сложенный вчетверо листок и поставил его перед собой на пюпитр.

– Попробуем такое вступление, – пробормотал он себе под нос и наиграл довольно бодрую мелодию.

Честно сказать, оригинал я не помнил, хотя наверняка Пахмутова какое-то intro сочинила. Просто давно не слышал саму песню, в последнее время всё больше в исполнении струнного трио сексапильных девушек «Silenzium». Но в целом то, что предложил сейчас глядящий на меня с вопросом в глазах Козырев, меня вполне устраивало. О чём я ему и сообщил.

– Прекрасно! – констатировал педагог. – Теперь идём по куплету.

Минут через десять вчерне при моём непосредственном участии набросок мелодии был готов. В целом, как мне показалось, эта версия почти ничем не отличалась от оригинала Пахмутовой. Но Натан Ефремович не был столь уверен в окончательной победе.

– Над аранжировкой ещё нужно поработать, – сказал он, опуская крышку рояля и бросая взгляд на часы. – Дайте мне пару дней, и я вам сделаю конфетку. Вы же никуда не спешите?

– Да в общем-то нет…

– Кстати, произведение получается весьма задорным, да и текст в тему, страна как раз празднует 100-летний юбилей Владимира Ильича Ленина. Я бы даже сказал, что эту песню не стыдно исполнить и на правительственном концерте. Ну а что, к 53-й годовщине революции в Кремле по традиции должен состояться концерт. Если быстренько предложить песню кому-то из более-менее известных исполнителей, да протащить её на радио…

– Лещенко.

– Что Лещенко? – заморгал Козырев, вырванный из своих грёз.

– Ну, есть такой молодой, но уже достаточно известный исполнитель, Лев Лещенко. Вот я и говорю, может, ему подсунуть песню?

– Лещенко, Лещенко… Нет, не слышал. Может, поищем среди свердловских баритонов? Тех, кто уже становился лауреатом всесоюзных фестивалей? Пару-тройку можно найти…

– Мне всё же хотелось бы поработать с Лещенко, – стоял на своём я.

– Экий вы упрямый! Лещенко какой-то… Где вы вообще о нём слышали?

– Да вот слышал как-то, как раз по радио. Не помню, что пел, но пел хорошо.

Опять вру, но почему-то мне казалось, что к 1970 году певец и впрямь уже должен был где-то прозвучать.

– Ну хорошо, пусть будет Лещенко… Где вы собираетесь его искать?

– В Москве, где же ещё.

– А конкретнее?

– Да разве это такая большая проблема? Пара звонков – и считай, Лещенко у нас в кармане. Вы только мне подскажите, кому в Москве можно позвонить?

Натан Ефремович малость охренел от моей наглости. Снова заморгал, потом откашлялся и заявил:

– Однако… Вам, молодой человек, палец в рот не клади – откусите по локоть. Но так уж и быть… Есть у меня в Москве один знакомый конферансье, знаком со многими из певческой среды. Позвоню, спрошу, слыхал ли он о Лещенко. Если не поможет, то ищите тогда дальше сами. Домашнего телефона у меня, к сожалению, нет, всё обещают провести, да никак, так что позвоните мне послезавтра днём завучу, она меня пригласит. Есть ручка и листок бумаги? Записывайте… Звоните только не раньше десяти утра. А мне, извините, уже пора бежать, опаздываю.