Алиби Алисы - Скьюс К. Дж. - Страница 3

Я узнаю этот смех и почти перестаю дышать. Смеется вон тот коротышка с соломенными волосами, нахальной ухмылкой и взглядом стервятника, который выглядит боссом двух других. Да, это они. Точно они.

Думай рационально. Думай логически. Дыши спокойно. Скантс постоянно говорит, что у меня паранойя. Это не могут быть они. Они просто никак не могут здесь оказаться. Дыши глубже. Веди себя нормально. Просто три обычных мужика. Три безобидных клиента.

Стефи протягивает вперед свою пухлую лапу с похожими на сосиски пальцами, унизанными золотыми кольцами.

— Итак, Мэри, с вас тридцать два фунта.

Я ничего не соображаю. Все мое внимание сосредоточено на этой троице — три поросенка, которые пришли разрушить мой дом. Я уже чувствую запах их лосьона для бритья. Если не ошибаюсь, это «Арамис» и что-то еще. «Линкс» или «Олд спайс». Дышать становится совершенно невозможно.

Коротышка с соломенными волосами в коричневом пальто из верблюжьей шерсти начинает рассказывать какую-то историю про аварию на автостраде. Я не улавливаю сути — мой мозг занят лишь тем, чтобы не натыкаться на углы. А тут еще эта слишком громкая музыка — из радио теперь несется визгливый панк-рок. Брюнет в кожаной куртке, узких джинсах и кроссовках пошел делать селфи с той, которую зовут Натальей, — они что, старые знакомые? А третий — мощный как танк и мускулистый как горилла — продолжает стоять на месте, позволяя двум другим находиться в центре внимания. Да, похоже они все тут приятели. Вот подошла Мег, чтобы сделать селфи с брюнетом для Инстаграма. К ней присоединяются Джоди и Тони. Они ведут себя так, словно общаются с рок-звездами. Но я знаю этих мужиков. Я видела их в своих кошмарах. И я узнаю этот смех.

Протягиваю Стефи деньги и прошу положить сдачу в банку для пожертвований. На прилавке стоит коробка со зверушками ручной вязки — львами, тиграми и медведями — с выпученными глазами. Я хочу взять себе одну, но мне надо поскорее уходить.

— Их делает одна наша клиентка, — объясняет Стефи, опуская монеты в банку.

Я знаю, что нельзя задерживаться, но никак не могу решить, какую же зверюшку хочу — льва, тигра или медведя. Кожаная Куртка направляется в сторону кассы. Он будет стоять рядом со мной и может увидеть мое лицо. Прихватываю вязаного льва.

— Спасибо, — говорю я еле слышным шепотом и неловко толкаю коляску в сторону двери.

— Да, так вот эта вечеринка, о которой я говорила… — вдруг бросает мне вдогонку Стефи.

Я никак не могу сейчас говорить с ней, приходится невежливо промолчать. Не успеваю сделать и пары шагов, как Танк обгоняет меня и распахивает передо мной дверь.

Не решаясь поднять глаза, в последнюю секунду все же благодарю его, и наши взгляды на мгновение встречаются. Он хмурится и отворачивается. Что это — смущение или он меня узнал?

— Осторожнее, не споткнитесь, — говорит он низким голосом, и меня снова пронизывает страх. Это бристольский выговор? Вполне может быть. Он произнес только три слова, но я определенно его уловила. На глазах у меня выступают слезы, и я никак не могу их остановить. Надо бежать в квартиру и поскорее закрыть все окна и двери.

— Как они могли здесь оказаться? — бормочу я себе под нос, стараясь перевести дух. Я толкаю коляску все быстрее и быстрее, пока практически не перехожу на бег. Возвращаюсь на главную улицу, а потом выхожу на набережную.

— Шарлотта! Шарлотта! Я оставил тебе немного жареных дырок от бубликов! — кричит мне уличный торговец, когда я проношусь мимо него.

Делаю вид, что не слышу его, и продолжаю бежать, оглядываясь каждые несколько шагов, чтобы проверить, что за мной никто не гонится. Никого нет. Я одна на всей набережной. Чувствую, как глаза и горло разъедает соленый песок, поднятый дующим с моря ветром, но не останавливаюсь.

Почти всю дорогу до дома я плачу.

Прохожу через калитку, спускаюсь по ступенькам, и вот, наконец, я у себя в квартире. Запираю на все засовы парадную дверь, закрываю выход во двор, задергиваю шторы. Проверяю кошек — все на месте. Достаю Эмили из коляски. Она снова начинает хныкать, но я покрепче прижимаю ее к себе, и она успокаивается. Мое дыхание постепенно приходит в норму, и тут я замечаю мигающую лампочку автоответчика и нажимаю клавишу «прослушать».

Тишина.

Потрескивание.

Чье-то дыхание.

Щелчок.

Короткие гудки.

— Кто-то ошибся номером, — говорю я Эмили, но мое сердце снова начинает гулко стучать.

Иду с ней в спальню, опускаю жалюзи, сажусь на скрипучую кровать, которую хозяин квартиры обещает вскоре заменить, и прижимаю Эмили к себе, положив ее голову на свое плечо. Тишину нарушает лишь гулкий стук у меня в ушах.

Тупо смотрю на висящий посреди пустой стены портрет Фриды Кало, оставленный предыдущим жильцом. Понятия не имею, кто она такая, но хозяин квартиры сказал, что картина называется «Бег времени», а парень, который ее оставил, был художником и умер от передозировки. На портрете Фрида одета в белое платье, над головой у нее летит маленький аэроплан, а сбоку на полке стоят часы. Ее густые брови пугают меня. Не понимаю, что все это значит. Кажется, я вообще уже ничего не понимаю.

Меня зовут не Мэри. Мое имя Джоан. По крайней мере, так они меня сейчас называют. Но свое настоящее имя я не могу открыть никому. Здесь, на свободе, находится лишь часть меня. Другую — большую часть мне приходится скрывать. Я вовсе не врач. У меня нет всех этих детей, о которых я рассказала парикмахерше, и мужа, персонального тренера по имени Кейден, тоже нет. Зато имеется новый сосед, которого так зовут, да еще мужская рубашка из благотворительного магазина, обрызганная духами из бесплатного тестера одеколона «Пако Рабан», и я делаю вид, что он забыл ее у меня. Это все. Мэри — это всего лишь образ, причем один из многих. Личина, которую я надеваю, чтобы все они оставили меня в покое.

Но они все-таки вычислили меня, разве нет? Они снова меня нашли.

Нет, говорю я себе, не нашли. А может быть, то были не они? Может быть, Скантс прав, говоря, что во всем виновата моя паранойя. Или он говорит это просто потому, что ему платят за то, чтобы он присматривал за мной, и он вынужден так говорить? Даже если это были они, «Три поросенка», город все-таки достаточно большой, и сейчас он наводнен туристами, родителями с детьми на каникулах и просто праздношатающимися, среди которых легко затеряться. Они, скорее всего, искали бы меня в отеле или небольшой гостинице, так что, пока у меня есть квартира, я в безопасности.

Два дня я из осторожности никуда не выходила. Сказала на работе, что Эмили приболела, и сидела дома. Играла с Эмили и кошками, пекла пирог, принимала ванну, украшала квартиру (хотя до Рождества еще достаточно далеко) и смотрела диснеевские мультики. Я всегда смотрю их только до тех пор, пока не начинается что-то грустное, а потом проматываю или выключаю. Повзрослев, я решила, что печали с меня хватит, поэтому в моем мире Муфаса все еще жив, Немо не потерялся, а Чудовище никак не может превратиться в этого их отвратительного принца.

Потом я заказала кое-что по интернету: новый коврик, чтобы закрыть большую часть ужасного линолеума в кухне, который хозяин квартиры не намерен менять, настольную игру для моего разносчика газет Альфи (я как-то рассказала ему о ней, а тут нашла со скидкой на «Ибей»), прикольные заколки для волос и серебряные блестки. Я еще не решила, что буду делать с блестками — скорее всего, использую их как-нибудь на Рождество. Пригодятся обязательно.

После этого я поискала информацию о Фриде Кало. Оказывается, это была мексиканская художница-бисексуалка, «портреты которой открывают окно в интимный мир женской психики». По крайней мере, так пишут в интернете. А еще в восемнадцать лет она попала в аварию и не могла после этого иметь детей. Поэтому она окружила себя коатами[1]. Теперь ее портрет, висящий в спальне, нравится мне гораздо больше, а ее брови уже не так пугают.