Н 7 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 58

Лицо Саныча вытянулось, он глянул на трибуны и выругался. Потом посмотрел на Оксану, и мне его взгляд не понравился. Больше он ее не обнимал, отвел в сторону, и они направились в подтрибунное.

Не хватало нам тренера в раздрае накануне важного матча! А то, что Тамара настроена решительно, сомнений не вызывало. И как тяжелую артиллерию она решила задействовать детей, оседлав отцовские чувства бывшего мужа.

Волны мерно накатывали на берег, на мои босые ноги, ворочали гальку, с урчанием откатывались назад, силясь утащить меня в море, но я был слишком крупной добычей. День выдался теплым, бархатным, и вода была вполне купабельной, градусов восемнадцать.

— Может, все же занырнуть? — жалобно спросил Микроб, стоящий рядом по лодыжки в море и провожающий взглядом спину Сан Саныча, запретившего купаться в холодной воде.

— Я вам занырну! — проворчал Колесо из-за спины и вдруг выбежал вперед в трусах и плюхнулся в воду, погреб, погреб, отфыркиваясь.

Его Димидко приставил смотреть за нами, чтобы мы ни во что не влипли. Типа старший более ответственный товарищ. Десять раз «ага». Ответственность — это не про него.

Глянув на набережную, где тренер затерялся среди прохожих, Микроб тоже полез в воду. Нам с ним ничего не грозило, даже если простудимся, быстренько вылечим себя. После игры с «Кардиффом» у нас был целый свободный день в Ялте, но ведь погода может испортиться! Я тоже принялся раздеваться, и Клык занервничал.

— Саня, и ты туда же?

— Рома, не душни! — отмахнулся Микроб, употребив мое выражение, нехарактерное для этой реальности, и нырнул.

Бросив одежду на берегу, я тоже плюхнулся в море. Холодная вода сразу же смыла напряжение прошедшего дня: раннюю посадку на самолет, пыльную поездку на автобусе из Симферополя, встречу с журналистами, поселение в гостиницу «Ялта», липкую апатию Саныча, которая волей-неволей передавалась всем нам.

О своей жизни Димидко молчал, мы все узнали от Клыкова, который переживал за свою мать. После игры Тамара все-таки нашла Сан Саныча и поставила условие в присутствии ребенка: или он возвращается в семью, или никогда не увидит детей. Но Саныч знал, что с террористами не договариваются, потому сказал ей, что подал на развод, а сыну — что любит его и никогда не отвернется. После чего мальчик обвинил его в предательстве.

В итоге Клыков с облегчением выдохнул, а Саныч загрустил.

Отплыв от берега, я снова нырнул и открыл под водой глаза, протянул руки, ловя косые солнечные лучи, распадающиеся на дне на золотистые блики. Вынырнул, глядя на солнце, медленно скатывающееся к горному хребту. Еще немного, и оно исчезнет. Закат тут наступает рано.

Колесо уплыл так далеко, что и не видно, Микроб, распластавшись звездой, покачивался на волнах. Клыков стоял на берегу, уперев руки в боки. Народу на пляже было много: люди загорали, впитывая последние теплые деньки. На набережной мерно тек поток отдыхающих, высились крыши белоснежных домов, а прямо напротив нас была гостиница «Ореанда», пальмы качали веерами листьев, а дальше по склону взбегали домики поскромнее и упирались в подножия гор, которые громоздились и нависали, и казалось, что они близко — руку протяни, и коснешься.

Красота! Как же хорошо!

Пригреб к берегу Колесо и принялся растираться полотенцем, которое стащил в гостинице. Заранее знал, что в воду полезет, зараза!

Вытершись, он отдал полотенце Микробу, а после уже мокрое оно перешло мне. Чем мне нравится Черное море — в нем оптимальная соленость, кстати, идентичная плазме крови. Вода не выедает глаза, кожу не сводит от соли.

— Гештальт закрыт! — радостно сообщил Микроб и обратился к Клыку: — Ты ж Санычу не растреплешь?

— Я не стукач, — буркнул он.

Одевшись, мы неторопливо потопали к себе в гостиницу, поглядывая по сторонам. Дарина все-таки вырвалась с нами, но клятвенно пообещала отдыхать отдельно, не пересекаться со мной и даже не писать, пока мы не отыграем. Тирликас тоже был с нами, и Нина из БР, которая беседовала со мной после того, как я получил по голове. Наверняка среди приставленных к «Кардиффу» людей было множество сотрудников КГБ и БР. О том, что Энн меня завербовала, я отчитался Витаутовичу, и теперь до приезда в Ялту за ней будет приглядывать множество людей.

Моя пятая точка подсказывала, что нас ждет не только интересная игра, но и что-то назревает, потому надо быть внимательным и аккуратным.

Проходя мимо точки с мороженым — стилизованным под карету ларьком с сине-морозной надписью «Ялтинское эскимо» — я остановился, подошел к ларьку, где скучала длинноволосая кудрявая и до боли знакомая пышная женщина. Это было то самое мороженое из детства. Неужели тут живо производство? Похоже да.

Когда были в Ялте с Аленой, она зацепилась языком со словоохотливой продавщицей Настей, спросила, куда делась визитная карточка города, знаменитое «Ялтинское» эскимо. И оказалось, что Настя замужем за сыном директора хладокомбината. Пришлось задержаться в магазине, чтобы услышать историю из первых уст.

Хладокомбинат, выпускавший это мороженое, в девяностые был сверхприбыльным предприятием. Уникальный рецепт, плюс крутое заграничное оборудование, плюс высокое качество и приемлемая цена — равно популярность уникального продукта. Выпускалось его мало, купить можно было только в Ялте. Но в те лихие времена никак нельзя было без «крыши», и у директора хладокомбината она тоже была — крымские бандюки.

А потом явились бандюки из Днепропетровска и велели господину Радину банкротить предприятие, потому что у них свое мороженое есть. Тот грудью встал на защиту своего детища, подключил крымских, те сказали, что все решат. Но не решили, а просто слились.

Директора вывезли за город, избили так, что он лишился малой берцовой кости, но не убили, велели подумать. В итоге он с семьей несколько месяцев прятался у друзей, хладокомбинат был закрыт, оборудование пустили под нож, а помещения стали использовать как склады.

Настя аж прослезилась, когда рассказывала, это наводило на мысль, что большая часть истории — правда.

— Настя? — спросил я.

Женщина встрепенулась, прищурилась, вспоминая меня. Не вспомнила, потому что это было в другой реальности.

— Здравствуйте, — кивнула она. — Мы знакомы?

— С Максом, мужем твоим, пересекались. Четыре мороженых, пожалуйста. Эскимо.

— Я не хочу, — буркнул Колесо.

Настя помрачнела и процедила:

— Мы с ним пять лет в разводе. Гнилая семейка!

Н-да, неудобно получилось. Я молча расплатился, посмотрел на покупку. Ощущение было, что я похоронил кого-то, а потом смотрю — а он стоит передо мной живой и улыбается. Как же здорово, что проклятые девяностые не изгадили этот мир!

— А придется. Иначе не пройдешь инициацию. Это особенное мороженое, нигде больше такого нет. Не попробовал — считай, в Ялте не был.

— Тогда другое дело. — Он взял свое, развернул.

Вкус действительно был необычным, сливочным, уж и забыл его. Микроб заурчал от удовольствия и резюмировал:

— Улет! Гастрономический оргазм!

Мы сели на скамейку, оплетенную глицинией, под вечнозеленым дубом. Я помню эту скамейку, и дуб, и памятник Ленину, смотрящийся на фоне пальм так, словно его в гости на Кубу пригласили, и много всего другого. И вообще, эта Ялта мало отличалась от той, разве что была поаккуратнее: все рекламные вывески в итальянском стиле, никакой аляповатости и уродских зданий синего стекла.

— Я бы здесь жил! — вздохнул Микроб, бросая в урну свернутую в шарик обертку от мороженого — попал.

— Уйдем на пенсию, переедем всей командой, — сказал я.

— И мне Ялта нравится, — согласился Колесо, провожая жадным взглядом загорелых девчонок в коротких юбках. — И откуда тут столько телочек, а?

— Неподалеку гуманитарный университет… — Я вспомнил, что он при СССР был училищем, и исправил себя: — ну, или училище. То ли музыкальное, то ли художественное.