Тайна Замка грифов - Фарр Каролина - Страница 4

• Предыдущая
• 4/36
• Следующая

Внезапно, как будто почувствовав мой интерес, Альбер сказал:

– Через несколько километров мы повернем на запад, к Бриву. Чтобы добраться до Орийяка, нам надо будет проехать через Тюли.

– Вы отлично водите, Альбер.

Я услышала хриплое хихиканье.

– Еще бы! В былые времена мне приходилось ездить гораздо быстрее, чем сейчас, да на таких машинах, в которые вы бы никогда не сели. Теперь вы бы не поехали на такой. И все же лучше было погибнуть в дорожной аварии, чем умереть в руках гестаповцев.

– Вы возили моего дядю Мориса?

– Нет. Но я, конечно, знал о нем. Кто не знал? Мы с ним познакомились в застенках гестапо в Берлине. Они бросили его в мою камеру, где я ждал казни. Он был так болен, так близок к смерти, что ничего для него уже не имело значения. Но они почему-то медлили, слишком долго медлили. Я не мог понять почему. Всех остальных расстреляли. Многих. Но дни фрицев были уже сочтены – пришли русские. Гитлер умер в своем бункере, а мы были все еще живы. Вожди гестапо ушли в подполье, а нас освободили русские. Я остался с месье Морисом. Лечил его, ухаживал за ним, приехал с ним в Шатеньере. У меня никого больше не осталось. Когда-то у меня были жена и ребенок, но, когда меня схватили, жену тоже арестовали. Они отправили ее в войска, сделали армейской проституткой для немецких солдат. Она попыталась бежать, и ее застрелили.

– Это так трудно сейчас себе представить... – Я содрогнулась. – А ребенок?

– Девочка. Ей было тогда два годика. По ошибке ее отправили в Дахау, как еврейского ребенка. Она погибла там.

Воспоминания заставили его замолчать. Я тоже притихла. Луна поднялась выше, и в ее свете горы казались фиолетовыми, как и тени в долинах. "Мерседес" продолжал мчаться вперед, то поднимаясь на гребни гор, то устремляясь вниз. Склоны внезапно стали казаться угрожающими, а долины внизу – бездной, в которой затаились чудовища. Прошло более двадцати лет, а война еще не забыта здесь... И это совсем не соответствовало тем героическим картинам, которые рисовал мой дед в своем воображении. Уныло глядя на мелькавшие мимо горы, я стала размышлять, как война повлияла на дядю Мориса.

Вскоре мы промчались через спавший Тюли и повернули на юг. Впереди дремал Орийяк, город с двадцатью тысячами жителей. Проехав и его, мы вновь прибавили скорость.

– Шатеньере, – пробормотал Альбер, все еще погруженный в воспоминания.

Угнетающая тьма, казалось, окутала нас со всех сторон. Дорога теперь стала не такой гладкой, как прежде, но была все еще довольно ровной. Олень, напуганный светом фар, выпрыгнул на обочину и с треском промчался через подлесок.

От долгого спуска у меня заложило уши, но вскоре мы снова начали подъем. Я потеряла чувство времени и пространства, невозмутимый Альбер мрачной громадой склонился над рулем. Внизу, на Ростове я увидела призрачный свет.

– Мы уже на территории поместья, – внезапно сказал Альбер. – Еще несколько километров, мадемуазель, и вы увидите огни Замка грифов.

Вдруг впереди показались здания. Фонари не горели, и в темноте я смогла разглядеть только соломенные крыши домов, поля и ряды виноградников.

– Замок грифов, – пробормотал Альбер.

– Где?

– Взгляните налево, мадемуазель, на склон. Дорога огибает деревню Токсен – "набатный колокол". Все жители – арендаторы вашего дяди. Здесь редко появляются чужаки, они заходят сюда лишь случайно.

Но я уже утратила интерес к деревне, пристально всматриваясь в огоньки, показавшиеся на склоне за ней. Альбер немного сбросил скорость, и мне удалось мельком разглядеть расплывавшиеся в темноте вывески над небольшими магазинчиками по обе стороны дороги. Бакалея, трактир, мясная лавка, одежда, примитивно выставленная в грязной витрине. Выбежала, дерзко залаяв, собака, но тут же поспешно ретировалась, когда "мерседес" пронесся мимо нее.

Мы свернули на дорогу, посыпанную гравием, узкую и изрезанную колеями, В свете автомобильных фар появились высокие каменные стены и открытые железные ворота. "Мерседес" остановился, и Альбер вышел, чтобы закрыть их за нами. Я оглянулась и нахмурилась. Он вертел ключ в огромном висячем замке на массивной цепи, которая соединяла створки ворот и с успехом могла бы удержать какой-нибудь подвесной мост.

Огни замка впереди казались все еще далекими, но я уже смогла рассмотреть свет в нескольких окнах. Альбер вернулся за руль.

– Зачем нужно запирать ворота? – спросила я. – Они же были открыты, когда мы подъехали.

– Их оставили открытыми для нас, мадемуазель. Справа вы можете видеть домик привратника. Ночью их оставлять открытыми вполне безопасно – никто из деревенских здесь в это время не ходит. Все они суеверны.

– Безопасно? – Я снова нахмурилась. – Тогда зачем их вообще нужно закрывать?

Он пожал широкими плечами и включил мотор.

– Месье Жерар так приказал, мадемуазель. Не я. Ему нравится, что ворота закрыты. Он не любит, когда в замок заходят люди. Он не выносит людей вокруг себя, особенно чужих. Деревенским разрешается приходить в замок, только когда они работают в поместье. Тогда ворота открывают, но не ночью.

– Судя по вашим словам, Альбер, мой дядя – затворник?

– Можно и так сказать, мадемуазель. Таким сделала его война...

Виноградники по обеим сторонам дороги вскоре уступили место фруктовым садам, а затем розам. Розовые кусты были усыпаны нераспустившимися бутонами – здесь было холоднее, чем на равнине. Лужайки выглядели ровными и ухоженными.

Огни "мерседеса" отразились в окнах, машина повернула у разрушенного крыла замка и остановилась на ровной дорожке из гравия у главного входа. На пороге, над изогнутой каменной лестницей, замерла в ожидании нас женщина, заслонив широкими плечами дверной проем. Я уставилась на нее, пытаясь нащупать ногами туфли. Она казалась огромной, больше похожей на мужчину, чем на женщину. Она стояла и молча смотрела на нас с Альбером. Он вышел и открыл для меня дверцу машины.

Надо мной в темноте неясно вырисовывался огромных размеров замок, напомнивший мне о тюрьме в Лиможе. Когда я поднялась по ступенькам, женщина показалась мне уже не такой большой.

– Вы, должно быть, Габриель? – спросила я, и она кивнула:

– Хозяин велел мне оказать вам радушный прием в Замке грифов, мадемуазель. Комната для вас готова. Завтрак через пятнадцать минут. Но сначала хозяин хочет сам поприветствовать вас. Он ждет в библиотеке.

Я улыбнулась ей, пытаясь разглядеть в тусклом свете лицо обладательницы такого глубокого, мужеподобного голоса. И я его увидела, когда она повернулась: смуглокожее, тонкогубое, узкоглазое. Белый рубец пересекал левую щеку от виска до верхней губы.

– Думаю, мне надо привести себя в порядок после дороги, прежде чем отправиться к дяде, – возразила я. – Мой костюм помялся, макияж стерся...

Я сказала это так, как одна женщина могла бы сказать другой, хотя для меня ее принадлежность к женскому полу все еще казалась довольно сомнительной.

– Он велел привести вас сразу же, мадемуазель, – ответила Габриель, не глядя на меня. – Немедленно, как только вы приедете. И если вы не выглядите как парижанка, это не важно. В свое время он повидал достаточно таких. Сюда, пожалуйста.

– Но...

Она зашагала вперед, как будто не слышала. Где-то вдалеке раздавалось жужжание дизельных моторов, видимо, они служили источником местного освещения. Сейчас оно было неярким, хотя в коридоре, по которому мы шли, висели электрические лампы в круглых абажурах из блестящего хрусталя. Возможно, подумала я, высокие потолки делают свет таким тусклым. Габриель остановилась у огромной дубовой двери, повернула голову и посмотрела на меня, прежде чем постучать.

– Хозяин любит темноту, по причине, которую вы со временем, без сомнения, поймете. Будет лучше, если вы не покажете удивления, когда его увидите, – он довольно чувствителен к подобным вещам, даже после стольких лет. Когда-то он был очень красивым мужчиной. Теперь... – Она замолчала.

• Предыдущая
• 4/36
• Следующая