Конец века (СИ) - Респов Андрей - Страница 8

— Люговой, чего застрял? Догоняй, брат!

Комната Орлинду напоминала что-то среднее между будуаром холостяка и складом вагончика с Черкизовского рынка. Кстати, до появления вещевых гигантов «Черкизона», «Лужи» или «Динамо» ещё несколько лет. Кажется, только Рижский рынок в Москве уже действует.

А в нашем же городке всё пока стихийно и малоорганизовано. Есть парочка рядов на продуктовых рынках, несколько точек фарцовщиков. И всё. Да и с чего бы? Свободного хождения наличный доллар ещё не получил. Нарождаются первые кооперативы, СП, комки, лабазы и прочие порождения курса на восполнение вещевого дефицита в стране.

Но комната африканца отличалась от вещевого склада в лучшую сторону. Порядок, конечно, был неидеальным. Ну а зона спального места и рабочего стола выглядели более чем прилично. Не знаю, какими рычагами и связями обладал уроженец Кабо-Верде, но жил он в своей комнате абсолютно один. Причём почему-то в корпусе, предназначенном для советских студентов. Для иностранцев был выделен более новый корпус общежития, со столовой и кафе на первом этаже. А почему бывший африканский коммунист выбрал жильё в старом корпусе для меня и раньше оставалось загадкой.

— Садись, Люговой, — Орлинду сбросил с единственного кресла в комнате замотанную скотчем клетчатую сумку прямо на пол, — кофе пить будем.

— Да не надо… — замялся я, понимая, что не хочу злоупотреблять гостеприимством и так помогавшего мне африканца.

— Надо, Люговой, надо для здоровья. Ти же сам сказал, что надышался дымом марихуаны. А хорошая джимма-арабика из Сомали творит чудеса, поверь. Вся дурь разом из головы выветрится!

— Да я уже неплохо себя чувствую, — почти не соврал я.

— Не спорь со старшими, виджана. Лучше примерь пока, — открыв дверцу небольшого платяного шкафа, бывшего частью мебельной стенки с тёмной лакировкой, Орлинду почти не глядя сунул руку и выудил сложенные вчетверо джинсы, — лови!

Я перехватил в полёте американские штаны, развернув, невольно пощупал. Явно многократно стиранные, но мне достаточно было чуть растянуть и ощутить под пальцами знакомую «ёлочку». А контрастные рыжие нитки аккуратных швов и вовсе заставили недоверчиво улыбнуться.

— Блин, Орлинду, это же «Врангель», классика! Надо же «техасы» …

И обалдел ещё больше, услышав ответ африканца.

— Врангель, Люговой, был врагом советской власти, а эти штаны сшиты на фабрике фирмы Ранглер! — Орлинду смотрел на меня с ласковым ленинским прищуром.

— Э-э-э, — не сразу нашёлся я, — не знал, что африканские коммунисты хорошо разбираются в советском кино. И даже цитируют.

— Я советские детективы очень уважаю. А откуда ты знаешь, что я коммунист? — с лица Орлинду мгновенно слетело добродушное выражение.

Я молча указал на висящий над его кроватью красный флаг с чёрной пятиконечной звездой.

— Ах, ну да, конечно! — всплеснул руками потомок рабов португальских колонизаторов, — а ты очень внимательный, виджана. Молодец! Ну так что, подходят тебе штаны? Мерь.

— Не знаю, Орлинду. Это ж настоящие штаты! Они даже ношенные денег стоят немерено. Как-то это неправильно.

— Мерь, мерь, виджана! Я их пять лет таскал, прежде чем забросить на полку. Помню, ещё на Мальте покупал, когда в отпуск ездил.

— Ладно, коли так, — пожал я плечами, вставая с кресла.

Пока африканец раскочегаривал электроплитку и колдовал с туркой я примерил обновку, убедившись, что штаны сидят вполне прилично даже без ремня. И подворачивать не нужно. Всё же меня немного смущала непонятная щедрость Орлинду. Жизнь научила давно, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. А значит, следовало превратить его в не бесплатный. Лучше уж я буду должен африканцу денег, чем обязан непонятно чем.

Когда Орлинду разлил ароматный напиток в небольшие белые чашки и поставил на рабочий стол, я был готов демонстрировать джинсы, заправив рубашку за пояс.

— Ну вот и прекрасно, Люговой. Очень рад, что пригодились.

— Погоди, Орлинду, прервал его я. Халява — это, конечно, прекрасно. Но давай так договоримся: я сейчас дам тебе за них небольшой задаток, а остальное потом, как заработаю. Зато и джинсы будут у меня в собственности, и я перестану переживать, что где-нибудь порву их или испорчу. Идёт?

— Хм, я уважаю принципы, Люговой. Это немного странно для советского студента, но если хочешь, давай так и сделаем, — африканец взял тонкими пальцами чашку с кофе и пригубил.

— Времена меняются, Орлинду, неужели ты ещё не заметил, что твориться вокруг? — я выудил из порванных штанов гаманок, вытащил из него одну десятку и положил на край стола.

— Ах, вот ты о чём, виджана! Да, ваша страна переживает сложные времена. Но она большая и могучая. Переболеет, — Орлинду продолжал смаковать кофе, полуприкрыв веки от удовольствия.

Напиток не только бодрил, но и настраивал на философский лад.

— Думаю, болезнь будет иметь затяжной и торпидный к лечению характер, Орлинду. Полагаю, осталось совсем немного, чтобы всё вокруг превратилось в один сплошной рынок. Инфляция только наращивает темп. И дальше будет только хуже.

— Откуда такой пессимизм, Люговой?

— Это не пессимизм, Орлинду. Всего лишь констатация фактов. Вот ты, к примеру. Или другие иностранные студенты нашего института. Вы же не для борьбы со скукой привозите сюда импортные товары и торгуете? И не для того, чтобы заработать большие деньги? — африканец нахмурился и отставил недопитую чашку, — нет, нет, я не в упрёк, брат, — махнул я рукой, — я ничего не имею против твоего бизнеса. Наоборот, прекрасно понимаю, что ты стараешься обеспечить себе тот уровень жизни, к которому привык, — я красноречиво указал на кофейную чашку, — а последние пять лет даже повышенная стипендия для некоторых категорий иностранных студентов не может решить всех материальных проблем. Вот ваши и фарцуют понемногу. То там, то здесь. Это нормально, брат. Все кушать хотят. Не в лесу живём, сам видишь, как наши студенты учатся. А в этом году наша экономика всё больше начинает скатываться в штопор. И это не просто видно невооружённым глазом, это все мы, в том числе ты и я ощущаем на своей шее.

Африканец вновь взял чашку и отхлебнул, внимательно поблёскивая своими маслянисто-чёрными глазами в мою сторону. Молчал целую минуту и неожиданно задал вопрос, хоть и близко к экономической теме, но в то же время приземляя мои общие разглагольствования.

— Где деньги зарабатывать, чтобы мне отдать, собираешься, виджана?

— Есть пару вариантов. На первое время хочу грузчиком на железку попробовать. Там по слухам по ночам неплохие деньги платят. Пошарахаюсь по городу. Сидеть на месте не стану — всё равно ничего не высидишь, — мне не было смысла что-то скрывать от африканца, тем более что я эти способы уже обдумывал.

— Грузчиком не просто будет. Там место в нормальной бригаде денег стоит. Желающих много. Да и тяжело: всю ночь работать, а днём занятия, лекции, — пожал плечами Орлинду.

— Ничего, я жилистый. И с мужиками попробую договориться, — ну не рассказывать же уроженцу Африки, что у меня в загашнике пара неплохих козырей: сила и выносливость. Не говоря уж о «богатом» опыте работы на чешской шахте.

— Ну, ну, виджана. Ты парень неплохой и с головой. Не получится на железке, приходи, подумаем вместе, что можно сделать.

— Спасибо, Орлинду. За кофе, за джинсы и за понимание. И вообще… Обязательно зайду как-нибудь, поболтаем.

— Заходи, Люговой, буду рад. А курильщиков этих гони поганым веником.

— Правильно говорить «поганой метлой», брат.

— Я учту, Люговой, — улыбнулся африканец, закрывая за мной дверь.

Глава третья

Я мог бы стать скалой, но уже другой

Кто-то молодой, кто-то пьяный

Хочет стать рекой, быть темною водой

Вечно молодой, вечно пьяный

Вечно молодой.

Сергей Бобунец и Олег Генфельд.

Вернувшись в комнату, я сменил рубашку, насквозь пропахшую потом. Но не стал убирать её в пакет с грязным бельём. Решил прихватить с собой вместе с порванными штанами. Вряд ли на разгрузке, если удастся договориться, мне на первое время выдадут робу. Придётся пахать в своей «спецодежде». Не голым же разгружать?