Конец века (СИ) - Респов Андрей - Страница 78

Нет, я им для чего-то другого нужен. Надо идти на контакт и выяснять остальную информацию. Ай, как не хочется! Только-только расслабился. Если контора вцепилась, то уже не отпустит. Но что-то тут определённо нечисто: чувствую это ещё с момента, как Мостовой не предъявил удостоверения. Да и не работает так комитет, пусть его сейчас и сотрясают реформы. Наоборот, взяли бы меня тёпленького по всем правилам, свезли в камеру. И кололи в своё удовольствие. Значит, есть другой интерес…

— Чего застыл, Луговой! Встал и пошёл, — майор, похоже, начал терять терпение. Ба, Юпитер, ты сердишься? Значит, рыльце в пушку. А не собрался ли ты поживиться за счёт двух лохов: студента и фарцовщика? А что? Очень ко времени.

— Василий Георгиевич, товарищ майор, так я разве против? Просто хотелось бы, чтобы всё по закону: удостоверение, ордер, все дела… — решил я подогреть блондина, а заодно и копнуть на гнильцу.

— Ну, Луговой… — майор как-то резко успокоился и с каменным лицом полез во внутренний карман плаща, — ну, гляди, — он медленно развернул книжицу в красном коленкоровом переплёте, дабы я смог прочесть надпись: «КГБ СССР», — а вот тебе ордер, — он оттянул полу плаща, чтобы я мог увидеть рукоять пистолета в наплечной кобуре. Позёр, блин.

А вот с удостоверением — это он лоханулся. Как такового «КГБ СССР» уже нет, там толи АФБ, то ли ещё как-то по-другому называется контора. Или в текущем бардаке решили удостоверения не менять? Что-то сомневаюсь…

— Очень веские аргументы. Я готов, — слегка отодвинувшись от края стола я стал поднимать руки.

— Хорош шута строить, Луговой, — вставай пошли со мной! — Мостовой дёрнул подбородком в сторону выхода.

— Сейчас, только девушек предупрежу, — я дал майору последнюю попытку сделать вид, что моё задержание проводится официально.

— Некогда. Стол ты уже оплатил. А девки что? Вернуться и продолжат, ты не о них переживай, о себе. Шуруй давай!

Мы двинулись к выходу. Впереди — я, позади — майор. Н-да, серьёзно за меня решила взяться кровавая рука режима. А режима ли?

До самых дверей я пытался высмотреть среди входящих посетителей Машу и Стасю. Но тщетно. И официанты, как назло, куда-то все подевались. Так бы хоть на словах что передал. И чего они там в этом туалете застряли? Нашли время красоваться…

Хотя может и лучше: уйду по-английски, не прощаясь. Меньше вранья.

У входа было припарковано несколько машин. Я попытался угадать, какая же принадлежит майору. Но неожиданно обломился. Сотрудник конторы глубокого бурения разъезжал на стареньком москвиче 412 модели бутылочно-зелёного цвета.

Садясь в машину, я заметил на противоположной улице ту самую пижонскую волгу. В машине помимо водителя были какие-то люди. Поймав мой взгляд, кавказец почему-то улыбнулся во все сорок четыре зуба и рванул с места, будто гонщик «Формулы-1». Не понравилась мне его улыбка.

Мы тоже двинулись с места, аккуратно выворачивая на главный проспект. Несмотря на довольно потрёпанный вид, москвич майора стал быстро набирать ход. Уже через пять минут стало ясно, что мы удаляемся от центра города.

— А мы что, не в Управление едем? — невинно поинтересовался я, прикидывая, что будет, если я уйду в рапид и попытаюсь выпрыгнуть из двигающегося на скорости автомобиля. Мда-а, физику в школе я учил, но такие задачки даже в олимпиадном кружке не давали. Лучше и пробовать не стоит. Должен же майор рано или поздно где-то остановиться.

— Много чести, Луговой. Проведём допрос и очную ставку на конспиративной квартире, — что-то неуловимо изменилось в голосе блондина, — а пока посмотри кое-какие фотографии, вон там в бардачке, открывай — он указал на панель передо мной.

Я подцепил пальцами крышку бардачка и начал тянуть вверх. И тут почувствовал острую боль слева у основания шеи. Резко повернув голову к майору, я увидел прямо перед глазами его правую руку, сжимающую небольшой шприц и палец, постепенно давящий на поршень.

Попытавшись дёрнуться в рапид, я с изумлением понял, что у меня ничего не выходит, а тело ниже шеи не ощущается вовсе.

— Твою мать… — только и смог прохрипеть я, еле ворочая языком, прежде чем ухнуть в темноту.

Глава двадцать третья

Одинокий волк — это круто,

Но это так, сынок, тяжело –

Ты владеешь миром как будто

И не стоишь в нём ничего.

Ах, как много выпало снега.

Да как же когти рвать поутру.

Одиноким волком я бегал

И одиноким волком умру.

А. Розенбаум.

В сознание меня вернули холодные капли воды, капающие на лицо откуда-то сверху. Телу частично вернулась чувствительность, но не подвижность. Даже не так: кожа всего тела буквально горела, объятая невидимым огнём, словно я по шею был погружён в бурлящий кипяток.

Нужно ли говорить, что повторные мои попытки уйти в рапид, не принесли никакого результата. Впервые за всю мою одиссею анавром я серьёзно запаниковал. А что ты хотел, Гавр, не всё коту масленица? Рано или поздно это должно было случится.

Я попытался заорать, но горло выдало лишь пародию на сухой стон.

— Э-э-э, очнулся, обоссанный сын осла? — послышался смутно знакомый голос откуда-то слева, — сардор, иди говори уже за дело, бача созрел.

Гигантским усилием воли я разлепил веки. Зрение к полумраку адаптировалось очень медленно, значит, и эта способность у меня заблокирована. Осмотревшись, как получилось в моём положении, я понял, что сижу прислонённый спиной к стволу дерева или бревенчатой стены: трудно было толком разобраться с парадоксально нарушенной чувствительностью. Всё время мешала немилосердная головная боль. Поблизости не было заметно никаких признаков жилья или других строений. Только маячившие на заднем плане деревья и густой кустарник, кое-где обледенелый и припорошённый снегом. Похоже, мы за городом. Вполне логично: подальше от лишних глаз. Значит, я был в отключке не менее получаса.

На небольшой поляне, изъезженной промёрзшими колеями, ещё удалось разглядеть несколько хаотично припаркованных машин, между которыми слонялось с десяток крепких мужчин, в основном темноволосых, среди которых я сразу узнал блондинистую шевелюру майора в неизменном плаще и того самого кавказца, водителя волги цвета какао, на капоте которой сейчас сидел он сам, улыбаясь во весь рот и хрустя большим красным яблоком, с интересом наблюдая за моей реакцией.

— Бей-эфенди, а этот бача крепкий, да? Ты на него столько афюна извёл, Абдулмаджид, целый кишлак можно было развеселить, как на свадьбе, да? — говор у него, который я поначалу принял за кавказский, был очень странным. Многие слова водитель выговаривал правильно, но переставлял местами, постоянно требуя у собеседника одобрения.

Тут из-за капота волги показался человек, к кому обращался весельчак с яблоком. Высокий смуглый худой мужчина с тёмными длинными, чуть вьющимися волосами и бородкой с проседью, был одет несмотря на минусовую температуру, в строгий тёмный костюм и белоснежную рубашку с расстёгнутым воротом. В правой руке он перебирал чётки из пожелтевших от времени бирюзовых костяшек.

Он посмотрел на меня, едва зацепившись чёрными как маслины зрачками за мою тушку, и повернулся к любителю яблок.

— Ты, как всегда, много болтаешь, Юнус. Зови майора, пусть поговорит с гяуром сам. Я обещал.

Сидевший на капоте немедленно выкинул остатки яблока в кусты и, вытерев пальцы о брюки, юркнул в промежуток между машинами. Длинноволосый же, подойдя ко мне так близко, что я почувствовал терпкий запах, исходящий от его костюма, тихо произнёс:

— Я скажу один раз, гяур. Ты взял чужое, поэтому всё равно умрёшь. Но если скажешь, где спрятал, умрёшь легко, Аллах свидетель! — и, не дожидаясь моего ответа, отошёл в сторону, щёлкая костяшками чёток.

Что это было? Сеанс навивания жути? Так себе хоррор. Похоже, я и правда попал в переплёт. Никакие это не кавказцы. Ребята явно прибыли из гораздо более южных пределов бывшего СССР. Да хоть цыгане! Блин, стереотипы владеют тобой, Луговой.