Конец века (СИ) - Респов Андрей - Страница 19

— Можно попробовать, отчего ж нет? — решил я согласиться. С меня не убудет. Ну и жизнь свою здесь надо же как-то разнообразить, а то я что-то с места в карьер начал грузиться.

— Отлично, Луговой! Я в тебе и не сомневался, — цинично воскликнул Матько и победно оглядел улыбающихся исподтишка преподавательниц, словно всё, что им было сейчас продемонстрировано — это его заслуга.

Иваныч с кислым лицом встречал меня у колоннады.

— Гавр, ну ты чего? У меня уже желудок к позвоночнику прилип. Чего так долго-то?

— Прости, Федь. С Матько зацепился. Погнали в курсантское. Ты как, десять сосисок сдюжишь?

— Десять? — оторопел приятель. Это было две с половиной стандартных порции. Сосиски в курсантском кафе подавали мировые. Длинненькие, вкусные, с кетчупом и русской горчицей, чёрным или белым хлебом на выбор, с густым и ароматным томатным соком…эх ма!

— Ты же собирался слона съесть, Иваныч?

— Не дороговато ли? С чего гуляем-то?

— Да ладно тебе, Федь. Не ресторан же? И не пропиваем. Заработал — деньги есть. Пошли!

До кафе было не больше десяти минут ходу. Вообще, нужно сказать, большая часть нашей студенческой жизни на начальных курсах проходила в центре города, где располагались медицинский, сельскохозяйственный и педагогический институты на площади своеобразного микрорайона. И потоки студентов с раннего утра и до позднего вечера циркулировали по улицам этой части города густо и часто. На этой же территории располагались и вузовские общежития, дом культуры, театр, парочка кинотеатров.

В то время мало кто из нас думал о крупнейших британских и американских учебных заведениях не просто как об университетах, а ещё и как о студенческих городках. А для нас же эта часть города тогда была своим Оксфордом, Кембриджем, Стэнфордом и Гарвардом вместе взятыми. Может быть, в Москве или Ленинграде было учиться престижнее и, допускаю, интереснее. Даже круче! И у нас было не хуже.

Для меня и многих из нас небольшой, но такой уютный, южный город, да и вся область значили намного больше престижа, столичных понтов и передовой науки. Вот только судьба не только расставляет всё по ведомой её плану местам, но и частенько потакает нашим не вполне разумным желаниям.

Кафе было наполовину пустым: набирающая с апреля 1991 года темпы инфляция сделала цены в подобных заведениях такими, что большинство студентов уже не могли позволить себе посещать сосисочную, когда вздумается. А в магазинах нашего города этого продукта в общем доступе не встречалось уже больше года. Не знаю, может, в Москве и других крупных города сейчас и не так? Сомневаюсь…

Прошедший два месяца назад августовский путч и последовавший за ним настоящий вал изменений в политической и экономической жизни страны с каждым днём погружали многих людей в состояние затяжной тревожной неопределённости. Погружение в атмосферу этого полузабытого времени помимо восторженных ностальгических чувств юности неожиданно придало всем ощущениям неприятный привкус горечи и даже тухлятины. Послезнание не совсем то, что нужно обычному молодому студенту, чтобы хоть немного чувствовать себя оптимистом.

— Чего завис, Гавр? — Федька отхлебнул добрую половину стакана томатного сока, отрывая меня от философских размышлений о времени и о себе.

Я продолжал механически жевать сосиски. Только сейчас, вынырнув из глубоких размышлений, понял, какие они вкусные и как отчаянно полыхает у меня во рту, так как, по своему обыкновению, я щедро обмакивал их в горчицу и запихивал в рот чуть ли не целиком.

— На, запей! — протянул мне Иваныч стакан с соком, — а то морда красная, хоть прикуривай. Ты о чём спросить-то меня давеча хотел, Гавр?

Я с благодарностью кивнул товарищу, запивая горчично-сосисочный пожар ледяным соком. Вот это кайф!

— Спросить хотел, как ты квартиру снял, Федь? Задолбала меня общага, никакой личной жизни.

— Так снять дело нехитрое. У «Интуриста» рядом с троллейбусной остановкой на углу пятачок есть. Там ещё стенд такой с объявлениями. На нём народ, что квартиры сдаёт и кучкуется. Обычно вечером. Мне батя сам снимал ещё зимой. Сразу на год у хозяйки часть дома. Вроде так дешевле. Правда, сортир на улице. Зато газ и вода в доме. Горячая и холодная. Ванна опять же. Хоть я в городскую баню люблю ходить.

— А телефон есть?

— Не, без телефона живёт бабка. Так это, Гавр, сейчас, наверно, и цены другие.

— Понятное дело. А вы почём платили?

— Двадцать пять рублей в месяц. Но бабка уже ворчит, к Новому году обещала увеличить цену. Насколько не говорила.

— Ещё бы! Так говоришь у «Интуриста»? Почему бы прямо сейчас не прошвырнуться?

— Не, батя говорил, что бабки там только по субботам-воскресеньям приходят по утрам. Вроде как специально себе студентов ищут. Кто девочек, кто мальчиков. А в будни там одни барыги да посредники. Квартиры на день, на полдня. Командировочным там, ещё кому.

— Блин, как всё запущено! И в Авито не прикинешь…

— Где? — переспросил Фёдор.

— Нигде, Иваныч, это я так. Бурчу чушь всякую. Переутомился. Может, есть какая газета с объявлениями?

— Не слышал про такую, — Ушаков доел последнюю сосиску, вымазав кетчуп на тарелке корочкой хлеба, и с сожалением посмотрел на пустую посуду.

— Может, повторить, Федь? — перехватил я его взгляд.

— Не, Гавр, спасибо, наелся. И так тебя в расходы ввёл.

— Не переживай, будет время — и ты проставишься! — улыбнулся я, вспомнив как всего лишь через несколько лет родители Федьки займутся фермерством: выращиванием лука, огурцов и арбузов. И как я буду ездить к ним в гости, в небольшой, но такой гостеприимный и добрый дом, где мама Иваныча будет кормить меня буквально на убой.

— Слышь, Гаврила, — Фёдор смачно потянулся на крыльце кафе, когда мы вышли на улицу, — ты правда на работу устроился?

— Есть немного. Грузчиком на железке.

— Ух ты! А нельзя там и мне притулиться?

— Не знаю, Федь. Врать не буду. Сам пока на птичьих правах. Но пошуршать попробую. Слово!

— Спасибо, Гавр! — расплылся в широкой улыбке Иваныч.

— Пока не за что, — махнул я рукой. Ну что, пузо набили, может, погуляем? Дипломаты мне в комнату забросим.

— А может, в видеосалон сходим?

— А что идёт?

— В парке «На гребне волны» со Суэйзи и Ривзом, в театре второго Терминатора крутят, а на бродвейчике — сдвоенные сеансы, чередуют «Молчание ягнят», шестого Фредди Крюгера и какой-то «Гудзонский сокол».

— Ястреб, Федя, «Гудзонский ястреб».

— Ты что, смотрел уже?

— Нет, рассказывали, — решил я не расстраивать друга, так как все перечисленные фильмы смотрел много раз.

— Так куда пойдём?

— Решай сам. Мне пофиг. Только не ужастики.

— Хорошо. «На гребне…» и ягнят ещё долго крутить будут. Да и первый фильм в кинотеатре показывали, я уже видел. Давай на Шварца? Второй терминатор — сила! — я и не сомневался в товарище. Фантастика всегда вне конкуренции.

— Пошли, Иваныч! Поможем австрийскому недотанкисту замочить Т-1000! — хлопнул я по плечу друга.

— Чего? — снова не понял Ушаков.

— Да не слушай ты меня! Сказал же, заговариваюсь. Пошли уже, только по дороге где-то надо отлить. Сока я, похоже, перепил.

Глава шестая

У меня теперь миллион друзей

Их привёл ко мне новый чародей

Всё, что захочу, мне покажет он

Мир осветит нам он со всех сторон

Видео, видео — снова я вижу мерцающий свет

Видео, видео — стоит включить — и меня с вами нет

Видео, видео — это не сказка, это не сон

Видео, видео — стану такой, как она и как он

Литягин А.В., Соколов В.П.

Несмотря на жуткую экранную пиратку легендарного фильма, я неожиданно для себя получил массу удовольствия. И прежде всего, благодаря озвучке бессмертного Андрея Гаврилова. Я даже отвлёкся от ошеломительной погони Т-1000 за Т-800, осознав вполне очевидную вещь: голос этого переводчика стал для многих из нас настоящим голосом времени. Ироничный, доходящий до откровенного стёба, местами корявый до оскомины, он доводил до нас придуманные смыслы простых как чугунный лом экранных голливудских судеб. К которым наши жадные неокрепшие умы в ту пору стремились при каждом удобном случае.