Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей - Страница 34

— Из-за кого? Из-за тебя, что ли, Контуженый?

— Ты точно знаешь, что Злата не беременна? — требую я.

— Да! — резко отвечает Маша.

Я смущен. Чех выдумал разговор с сестрой? Трогаю свой нос — капелька крови. Да и в голове нехорошо. В отличие от Маши Чех написал правду.

— Не ври, — прошу я.

Маша гнет свою линию:

— Ты говорил про аборт. Я тут разведала. В нашем городе аборты делают в одном месте. И там Златы Солнцевой не было!

— Тебе не сказали. Тайна пациента.

— Я тебя умоляю.

— Она могла обратиться в другом городе.

— А могла и нет.

— Давай, не будем гадать.

— А ты чего бы хотел? Беременность или аборт?

— Правду!

— Все-таки хочешь ее. — Маша опять отворачивается и говорит в стену. — Я сходила в школу к Павлу Петровичу. Злата работает проводницей на фирменном поезде «Таврия». Рейс Москва — Симферополь.

Я вскакиваю. Теперь у меня зверский аппетит.

— Накормишь?

Она качает головой:

— Ищи Злату. Я не хочу ждать на запасном пути. — Она бросает на кровать мою одежду: — Я погладила. Уходи, Контуженый.

— Спасибо, — выдавливаю я и торопливо одеваюсь.

Уже в прихожей Маша указывает на черный пакет:

— И пистолет не забудь.

Я прячу пакет с оружием за пазухой. За спиной хлопает дверь. Маша расстроена, а я одухотворен. Сбегаю по ступенькам. Теперь я знаю, где искать Злату.

Дома смотрю расписание поездов. Через Дальск «Таврия» не проходит. Самая длительная остановка поезда в Тамани, на полчаса. За это время можно обойти все вагоны.

Решение принято. Я буду караулить Злату на станции в Тамани. И встречать каждый поезд «Таврия». Проводники во время стоянки должны находиться на перроне. Злате от меня не уйти. Ей придется ответить на трудные вопросы.

Вчера к ним добавился самый сложный: зачем она хочет меня убить?

На улице свежо. И одежда после стирки пахнет освежителем, на ней ни пятнышка. Смотрю на чистые руки и вспоминаю, как тащил окровавленное тело убийцы. Холодная голова подсказывает, в паровозной будке лучше прибраться.

Дома сую в рюкзак моющее средство, тряпки и баклажку с водой. Окольными путями пробираюсь в тупик к паровозу «Победа». Затираю в будке следы крови, нахожу гильзу и расплющенную пулю. Крохотный кусочек металла мог разнести мою голову, а разорвал шею убийце. Сам виноват — не делай другому то, чего не желаешь себе.

Кто он такой этот убийца? Как связан со Златой?

Напрашивается горестный вывод. Злата не хочет встречи со мной. Только я знаю правду об исчезнувших деньгах. Она опасается нашей встречи до такой степени, что наняла киллера. И заплатила ему деньгами, украденными у моей матери.

Будка отмыта. Протер даже пыльное окно, чтобы в следующий раз не перепутать ожидание с действительностью. В тайник под сиденье прячу пистолет, если и найдут, на нем нет отпечатков. На задворках железнодорожных путей избавляюсь от тряпок, патрона и пули. Кажется, больная голова всё предусмотрела.

Иду к вокзалу мимо ремонтного депо, где раньше работал. Можно заглянуть по старой памяти, но замечаю у путей патрульный автомобиль Константина Воинова. Рядом полицейский микроавтобус с распахнутой дверцей и несколько сотрудников. Теперь понятно. Труп на путях уже обнаружили, и полиция проводит расследование. Не мешало бы узнать, что они выяснили.

По-свойски подхожу к Косте Воинову. Обычно приветливый Воинов сегодня сам не свой. Он чем-то встревожен, а я пытаюсь выглядеть беззаботным.

— Привет, неподкупной полиции! Как дела?

— Как сажа бела.

— Дерьмовая работа, — соглашаюсь я. — Говорят, пьяный мужик под поезд угодил.

— А ты откуда знаешь? — с подозрением реагирует Воинов.

Приходится сочинять:

— В депо к своим заходил. Люди болтают.

— Сегодня совсем о другом болтают, — хмурится Костя.

— Да ладно! О чем же?

— Ты что, не слышал?

По тону Воинова я понимаю, что пропустил нечто важное и даже сногсшибательное. Оглядываюсь, видимых изменений не замечаю.

Делаю кислую мину на постном лице:

— Что с меня взять, я Контуженый.

— Президент объявил референдумы о присоединении к России.

— Где?

— Везде, где сейчас наши. В Луганске, Донецке, Херсоне и Запорожье. Голосование начнется уже на этой неделе.

Меня новость радует:

— Наконец-то! Там люди заждались. Теперь они станут Россией.

— Станут. Если мы защитим. Объявлена мобилизация.

— Мобилизация? — Я слегка ошарашен: — Как в Отечественную, всё для фронта, всё для победы?

— Типа того. Пока частичная, триста тысяч призывают.

— И когда?

— Военкоматы с утра повестки разносят.

Не знаю, как реагировать на новость. Говорю, как думаю:

— Давно пора. Девчонки волонтеры и седые добровольцы не справятся с чубатыми нацистами и натовской нечистью.

— Теперь мне жинка не указ! — с ожесточенной решительностью рубит Воинов.

— Пойдешь воевать?

— Позвонили с отделения. Мне повестку через начальство передали. — Костя борется с внутренним демоном. — Я же Воинов! Срочную мотострелком прошел. Кто, если не я?

— И правильно! Чем тут пьяниц с рельсов соскребать, лучше на фронте врага бить.

Воинов показывает подъехавшим санитарам, куда идти за телом. Возвращается ко мне, брезгливо отмахивается от железной дороги:

— Размотало бедолагу.

— И кто такой неловкий? — мне хочется знать как можно больше о киллере.

— Документов при нем не нашли, но по пальчикам опознали.

— Кто-то из местных?

Костя с сочувствием смотрит на меня:

— Ты и правда, Контуженый. Страна гудит о мобилизации, а ты рецидивистами интересуешься.

— Он рецидивист? — я гну свою линию.

— Три ходки. Погоняло Пуля. Из Ростовской колонии недавно откинулся. Даже паспорт не успел получить, а уже кого-то ограбил.

— Ограбил?

— При нем деньги нашли. Наверное, в Ростове кого-то грабанул. Мы им сообщили, пусть разбираются.

Я перехожу к щекотливому вопросу:

— И как он под поездом оказался?

— Да что ты заладил. Тебе больше всех надо?

— А вдруг ему кто-то помог?

— Если бы кто с умыслом пришиб, то забрал бы деньги.

— Верно. — Я мысленно хвалю себя, что не позарился на чужое.

— Напишем — самоубийство, и дело с концом.

Подспудное напряжение отпускает. Пронесло, я выкрутился. Не могу сдержать облегчения:

— Туда ему и дорога.

— Скорбеть не будем, — соглашается Воинов и возвращается к главной проблеме: — Как я жинке скажу? Мне завтра в восемь утра в военкомат с вещами.

— Она поймет. Поплачет и примет, — заверяю я.

— Думаешь?

— Ты лучше, Костя, не теряй время. Собери самое необходимое.

— Что?

— Записывай. И другим скажи. Термобелье, трекинговые ботинки, спальник…

Я говорю о самом необходимом, что поможет бойцу жить на войне и выжить. Когда дохожу до женских прокладок, Воинов уже спокоен.

Даже шутит:

— Будет, что с женой обсудить. И тампоны? Отпад!

Он получает задание и уезжает, диктуя кому-то по телефону мой список.

Санитары, дядьки в летах, уносят останки тела несостоявшегося убийцы. Как и все в стране они обсуждают не сиюминутную работу, а эпохальное — референдум и мобилизацию. Главные новости их радуют и тревожат одновременно.

Я остаюсь один. Опасность миновала, мне снова повезло.

Сегодня повезло и Михалычу, и Кутузову, и Лизе, и Алене, и уставшим бойцам на тысячекилометровом фронте, и всем-всем-всем донбасским, луганским, херсонским и запорожским жителям. Они дождались просвета на небосклоне будущего.

Под гнетом новых обстоятельств я медленно иду домой. В голове гудят набатные новости: референдум, мобилизация. Значит, война теперь будет по-настоящему. Обидное отступление на фронте заставило страну проснуться. Теперь без вариантов, либо мы их, либо они нас. Сражаться будем за Россию в прямом смысле этого слова. А для победы потребуется народная воля, общие усилия и геройские жертвы.