Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей - Страница 20

— Выжил только ты, Контуженый, — добавляет Вепрь.

— Вы с дуба рухнули? Я свой!

— Был свой, а сейчас не знаю. Кто-то же слил координаты.

Хан обращается к Вепрю, словно меня здесь нет.

— Без Контуженого точных прилетов не было. Он приперся — и не известно, что будет.

Я оглядываюсь в поисках поддержки. К нашему разговору прислушиваются другие бойцы. В их глазах колючее недоверие.

А вслух кто-то говорит:

— Он по нашим позициям шастал. Надо проверить телефон.

Вепрь чувствует общий настрой — предателю здесь не место. И буравит меня взглядом:

— Война стала жестче, Контуженый. Противник умен, хитер и озлоблен. А если ему помогают предатели… Выворачивая карманы! У нас теперь запрет на смартфоны.

Меня обыскивают, находят расколотый взрывом смартфон. Я пытаюсь оправдаться, но ничего не могу придумать, кроме жалкого:

— Это не я. Мой разбит с той ночи.

— Когда узнаю, что ты, сразу грохну. А пока дам шанс.

Вепрь встает и направляет пулемет в мою сторону:

— На войне делю всех на три части — друзья, враги и предатели.

При «друзья», он смотрит на Хана, при слове «враги» — за бруствер окопа, а на последнем слове упирается взглядом в меня.

— Беги, Контуженый! У тебя двадцать секунд.

Вепрь вжимает шею, смотрит исподлобья. С таким взглядом он ходит на штурм. Он не шутит! Его молчаливо поддерживают остальные. Меня подталкивает ствол пулемета и колющие взгляды «вагнеровцев». С предателем здесь будут беспощадны!

Я пячусь, разворачиваюсь и бегу. Бегу, что есть сил, не замечая боли в ребрах.

За спиной пулеметная очередь, пули со свистом пролетают над головой. Правильно говорят — свою не услышишь. Я падаю носом в землю, изучаю жизнь насекомых. Ползу, сваливаюсь в полуразрушенный окоп, на четвереньках передвигаюсь дальше и дальше. Укры нарыли километры укрытий на мое счастье.

И вдруг, свист мины. Узнаю 82-й калибр. Еще одна. Взрывы! Комья земли снопами с обеих сторон над окопом.

Я скрючиваюсь, забиваюсь в угол, закрываю глаза, зажимаю уши.

Взрывы прекращаются. Достаю воду из рюкзака, глотаю таблетку. Боль в голове и паника проходит, наступает понимание: меня только пугали. Осудить сослуживцев я не могу. За предательство мстят беспощадно. Они подозревают меня в измене, потому что больше некого. Если не я, то кто?

Обдумать не успеваю, поднимаю рюкзак и вижу шеврон с ликом Бандеры. В центре украинский идол, по кругу слова: «Батька наш Бандера, Украина мать». Шеврон не сам по себе валяется, а пришит на рукав военной формы. Отбрасываю землю. Это труп. Молодой солдатик ВСУ с перекошенным лицом.

Невольно вспоминаются слова песенки о подстреленном бандеровце. «Он лежит и стонет, терпит тяжки муки: перебиты ноги, перебиты руки». В песне, как в жизни. Не понимаю, почему депрессивная песня у врагов популярна. Там еще про старенькую мать на могиле сына. Такого в реальности меньше. Сколько брошенных трупов вэсэушников без могилы. Насмотрелся.

Мертвецы не страшны. Осматриваю тело. Нахожу исправную гранату, сую в рюкзак. Хоть какое-то оружие. Свой пистолет оставил дома, на границе с Донбассом серьезная проверка.

Передвигаюсь дальше по окопу, попадаю в подбитый блиндаж. Ночью провожу в нем. Сплю урывками, не снимая ботинки, как на передовой прежде.

В голове свербит жуткая мысль. А вдруг, это я слил врагам координаты? Что если предатель именно я? Мои оправдания ничего не стоят, ведь я Контуженый с провалами памяти. Не помню — не означает, что не делал. Раз не погиб — значит виновен. Такова логика сослуживцев. Как доказать обратное? От бессилия готов кусать локти. Уж лучше бы я тоже в ту ночь погиб.

Рассвет начинается с артиллерийской канонады. Работает и ствольная, и реактивная. Одиночными и залпами. Борюсь с приступом паники. Хоть и зажимаю уши, но чувствую себя намного лучше, чем в момент позора на учебном полигоне.

Даже прислушиваюсь. Наши бьют, им отвечают. Наши бьют чаще и это меня радует. Если радуюсь за наших, значит, я не предатель! Или забыл, как предал друзей? Проклятая память! Как узнать правду?

Под грохот орудий я вспоминаю о Боге и снова молюсь. «Благодарю за то, что есть. Пусть все будет хорошо. Спаси и сохрани». Молитва вселяет веру — я не предатель. Но червоточинка сомнений разъедает душу — а вдруг?

Внутренняя борьба Бога с дьяволом терзает меня и подсказывает, как выяснить правду. Лучше ужасная правда, чем вечные сомнения. Другого пути у меня нет. Для всех я предатель, и пока не докажу обратное, мне не жить. Кто, если не я?

Я тороплюсь за ответом и ухожу в противоположную сторону от канонады.

Через потрепанный войной Северодонецк я возвращаюсь в Луганск. Чем дальше от линии боевого соприкосновения, тем меньше видимых разрушений. Отдельные здания повреждены и в Луганске, но несмотря на угрозу обстрелов, столица Луганской народной республики хочет жить мирной жизнью и живет назло врагам.

Я иду по чистой улице. В городе есть свет и вода, работают торговые центры, магазины, кафе и народные рынки. Патриотические билборды чередуются с рекламой товаров и услуг.

На оживленном рынке я нахожу киоск с табличкой «Ремонт телефонов». Протягиваю в окошко свой поврежденный взрывом смартфон, наталкиваюсь на взгляд мастера, и слова застревают в горле.

Мужчина лет под сорок с неподвижным стеклянным глазом оценивает мой первый шок и дружески улыбается:

— Свезло мне, боец. Только глаз потерял. Такую фигню и на гражданке можно вилкой получить.

Я завидую неунывающему мастеру. Вот как надо относиться к жизни в военное время.

Мастер подмигивает живым глазом и подтверждает:

— Руки целы, голова на плечах, что еще надо для любимого дела. Только твой телефон, боюсь, не жилец.

— Мне бы данные восстановить. Хотя бы сообщения.

— Это проще. Какая модель? — Мастер изучает разбитый дисплей, вертит в руках телефон. — Андроид. Отлично! Восстановим всё!

Он разбирает аппарат и объясняет:

— Симка цела. Можно использовать телефон той же марки, переставить сим-карту и включить синхронизацию. Если не прокатит, подсоединим через USB-порт и прочтем в ноутбуке. Как поступим, боец? На новый смартфон деньги есть? Подберу недорогой бэушный.

Он копается в закромах и показывает телефон с наклеенным ценником. Я киваю:

— Беру.

— Чехол в подарок. Бронебойные, извини, разобрали.

— Когда подвезут? — живо интересуюсь я.

Мастер смеется во все зубы и в половину из двух глаз:

— Ну ты шутник!

До меня постепенно доходит, что я не понял шутку.

Одноглазый умелец переставляет сим-карту, вводит команды и объявляет:

— Приложения скачал. Синхронизация завершается. Сейчас посмотрим сообщения.

— Я сам! — выхватываю телефон и расплачиваюсь.

— Далеко не отходи, боец. Тут сигнал хороший, — советует мастер. — Я помогу, если что.

Я волнуюсь, сердце колотится, палец подрагивает. Я не сразу попадаю в нужный значок. На фронте все общались через Telegram. Я отрываю «телегу» и просматриваю список чатов. Дату контузии я знаю из больничной выписки. Что произошло в тот день? Кому я мог сдать нашу позицию?

Глаза цепляются за аватарки друзей и слезятся. Чех, Шмель. Вы остались только в цифровых сообщениях и моей дырявой памяти. Цепочка наших сообщений и снимков обрывается в роковую ночь, когда я выжил, а вас не стало. Это случайность или злой умысел? А если предатель я?

Читаю сообщения. От волнения ничего не понимаю. Перечитываю по слогам. В редких посланиях ничего странного или подозрительного.

Я просматриваю остальные чаты. Среди личных контактов есть информационные каналы наших военкоров и Укросми с той стороны фронта. Всегда интересно знать мнение противника об одних и тех же событиях. Я придирчиво штудирую свои сообщения в роковую дату и накануне. Изучаю фотографии, которые могли бы выдать наше местоположение. Захожу в другие приложения, читаю эсэмэски. Потом еще раз и еще, чтобы ничего не пропустить.