"Колхоз: Назад в СССР". Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Ларин Павел - Страница 28

— А чего топиться? — Мне даже как-то обидно стало. Уж что-то, а подобных склонностей никогда не имел. — Может, я вообще случайно утонул.

— Если бы сам, так всплыл бы. Дерьмо, оно Жорик, не тонет. — Серьезно заметил Андрюха, за что от отца получил очередной подзатыльник, а от меня выразительный взгляд, обещающий братцу страшную месть.

— Да мы весь пруд облазили. — Объяснил дядька. — Да и знаю я, что ты плавать умеешь. Письмо забыл материно? Она там, до того, как о твоём плохом поведении рассказать, сначала достижения перечисляла. В том числе разряд по плаванию. Как ты сам утонешь? Если только специально. Камень привязал, да ко дну. По селу тоже потом бегали. Всеми. Расспросили каждого. Никто не видел. Мы же не совсем дураки. Тебя вон, до сих пор часть деревенских по ближайшим полям и посадкам ищет. Только после этого версия Ольги Ивановны нам начала правдоподобной казаться. Уже сидели, решали, как матери сообщить. Председатель участкового позвал. Тот в центр поехал. Завтра водолазы должны быть.

— Ага, — Поддакнул Андрюха, — Никто ведь не думал, что ты, придурок, в сундук спать улёгся.

— Ирод! — Согласилась с братцем Зинаида Стефановна.

Та вообще стресс пережила и сидела теперь на табурете, распространяя вокруг запах корвалола, а все мы во дворе собрались.

Бабка Зина тоже выходила пострадавшей стороной. Она, как культурный человек, пошла в туалет. А тут из темноты — утопленник. И зовёт ее замогильным голосом: «Зинаида…»

— Да что Вы сочиняете! — Тут уж я возмутился. Нормальный голос был. Просто тихо хотел узнать, какая обстановка в доме. Сильно дядька злой или как.

В общем, Стефановна мертвеца увидела, решила, за ней конкретно пришел. Потому и отключилась. Со страху. Ольга Ивановна тоже охренела, когда во дворе появился покойный, да ещё с бабкой на руках, которая сама не краше утопленника выглядела.

В общем, из одного слова, сказанного мимоходом, целая драма выросла.

Хорошо, хоть разобрались. Но дядька выговор сделал. И за прошлую ночь, и за этот чу́дный вечер.

— Вот что подумал, Жорик, завтра воскресение, по дому делами займёмся. А в понедельник со мной на работу поедешь. Правильно мать написала, дурости в тебе немерено. Надо ее лечить.

— Правильно, Бать! — Заржал Андрюха.

— Ты, кстати, тоже с нами. — После отцовских слов смех Переростка, как рукой, сняло, — Машка на каникулах, ладно. Ей осенью в техникум возвращаться. А ты? Училище окончил. Все. Надо определяться с работой. А то и у тебя от нечего делать дурь прёт. Ты на кой черт на станции сказал, что у нас родственник скрывается от розыска? Сегодня замудохался участковому объяснять, почему у моего сына такой юмор идиотский. А потом ещё мне подробности ваших ночных приключений рассказали. Сам знаешь, от Квашино — рукой подать. Слухи быстро долетают. Так что, оба со мной поедете. Юмористы…

Дядька развернулся и пошел в дом.

Ветер донес до нас его выразительное: «…ять». Вот думаю, вряд ли он мать вспомнил или что-то в рифму подходящее сказал. Уверен, там точно было слово, однозначно выражавшее отношение Виктора ко всему происходящему.

Тетка покачала головой, повздыхала, потом, наконец, накормила. Я уж думал, не утонул, так от голода сдохну. Ну, и отправили нас спать.

Что толку? Я же выспался. Лег, а у меня ни в одном глазу. Повертелся, покрутится, потихоньку штаны натянул, и на улицу выскользнул. Андрюха сказал, что на сеновале спать будет, ему, мол, политические убеждения не позволяют со всякими придурками, то есть со мной, в одном доме находиться. Это он так протест против совместного наказания проявил.

Я, что удивительно, без приключений, добрался к братцу. Даже по лестнице залез, не упал, не сломал ничего. Удивительно, потому как начал всей душой верить в проклятие Зеленух. Не может в одном месте столько дряни происходить.

— Андрюх…

— Чего…

Смотрю, лежит Переросток на каком-то одеяле, в одежде, руки под голову закинул.

— Слушай, есть план. Сто́ящий. У вас тут все самогонкой балуются?

— Практически. Она всяко надёжнее, чем покупной продукт. Да и вообще. Кому могарыч поставить. Кого отблагодарить. А чего это ты спрашиваешь?

Братец даже приподнялся, чтоб меня лучше видеть.

— А у вас именно? Есть?

— Не-е-е-е-е … Батя не любит это дело. Если нужно, у Егорыча берет. Там баба Зина делает отличного качества. Да говори, что задумал? Страшно уже.

— Не бойся. План — огонь. Есть такой благородный напиток — виски…

Где-то час я братцу разжевывал всю ситуацию. Доказывал выгоду этого проекта, которые непременно сделает нас богатыми и счастливыми.

— Ну… Не знаю. Можно, конечно, попробовать. Надо завтра к Егорычу идти. Если что и затевать, то только с ним. Он бате точно не сдаст. В любом другом случае, наше предприятие, как ты это называешь, быстро свернут. Да и нас самих тоже. В бараний рог. Ты пока ещё батю в сильной злости не видел.

На том и порешили. Я удовлетворённый отправился спать, уже предвкушая возможную прибыль. Заодно в голове крутилась ещё одна мысль. Делать же нечего. Выспался. Скоро — Олимпиада. Но она — в Москве. А я — в Зеленухах. Неужели, пропущу. Нет. Тут нужен ещё один хороший план. Его осмыслением и занялся.

Половину ночи так и кувыркался, дурак дураком, в постели. Переворачивался с боку на бок, соображая по поводу реализации задуманного. Кровать ещё эта дебильная. Прогибается от каждого движения, и лежишь, задница внизу, голова и ноги к верху.

Причем, бизнес-план с производством виски казался мне более реальным, чем посещение предстоящей олимпиады. Насколько помню, Москву должны закрыть и скорее всего, уже закрыли. Это ещё чудом меня мамочка в Зеленухи сопроводила. То есть поезда и весь подобный транспорт исключается. Не считая того, что у меня банально нет денег. Моя ненаглядная родительница решила, видимо, голодным родственники не оставят, ночевать есть где, значит, бабло, как бы, и не нужно. Логика — отпад.

Либо, второй вариант, предполагала, при наличие денег я ухитрюсь сбежать из чу́дных Зеленух. Она здесь росла, по любому знает, что за место. Не удивлюсь, если сама неслась впереди паровоза.

Короче, с какой стороны не глянь, итог один. Пока перспектив попасть на столь знаковое событие, не имею.

Не сказать, будто я в прошлой жизни олимпиад не видел. Видел, конечно. И бывал не раз. Но хотелось мне именно эту лично посетить. Поглядеть своими глазами, как оно было. Иностранцы опять же. Хороший шанс завести знакомства. В Советском Союзе так просто связей за границей не найдешь. А они мне в построении будущего понадобятся. Да и вообще, привык получать, что хочу. Не умею отказываться от своих желаний и все тут.

Утро началось, как обычно, с суеты, которую я слышал сквозь сон. Из-за того, что вместо спокойного отдыха ночью строил грандиозные планы, естественно, ни черта не выспался и вставать не рвался. Однако, дядькин голос позвал меня из сеней, соответственно, пришлось выбраться из постели и идти к нему. Иначе он один хрен придет ко мне. А после вчерашнего я сильно в его лояльности не уверен. Дядькина готовность использовать ремень нанесла мне глубокую психологическую травму. Даже если предположить факт моего сопротивления, что на построении близких родственных связей точно скажется плохо, при разнице в весе, он меня в пять минут заломает. А нам надо сблизиться, по семейному, чтоб обсудить мамочкино прошлое. Чувствую всеми способными для этого местами, там не только собака порылась, там имеется здоровенный шкаф, из которого при неосторожном движении посыпятся скелеты.

Причина, по которой потребовался Виктору, стала очень неожиданной и где-то даже нервирующей. Оказалось, будто недавно приходила Клавдия. Не спится им тут всем, шляются с раннего утра. Та самая, мать ветеринара и обладательница запоминающейся груди. Просила чтоб помог ей зарубить курицу.

Я. Зарубить. Курицу. Эти три слова в одном предложении точно никак стоять не могут. А вот стоят. Да ещё дядька так уверенно сказал, будто сам себя пытался убедить в том, что это возможно.