Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 30
- Предыдущая
- 30/106
- Следующая
– Я не думаю, я знаю, – уверенно заявила Ольга Аркадьевна. – Удостоверение показывал? Нет, мне и показывать не надо. Я человека и так вижу. Насмотрелась на них…
– А сам Андрей Аркадьевич хоть что-нибудь рассказывал? Не молчал же он все время!
– Не молчал… – проронила она. – Мне Ларису жалко было отдавать. На моих руках выросла, как дочь… Я Андрюше и говорю, мол, ей же учиться надо и замуж пора. А уедет с тобой – что там станет делать? Если сам скрываешься, то и ей придется… У Андрея только характер старый остался, смеется: я, говорит, и выучу ее, и работу найду, и замуж выдам! Такого жениха присмотрел!.. Потом он с Ларисой долго разговаривал, один на один. Не знаю, что наговорил, но она загорелась, засобиралась с отцом. Когда я их провожала – расплакалась…
Ольга Аркадьевна вытерла платочком слезы и вдруг подняла на Русинова глаза, полные восхищения.
– Он мне одну вещицу подарил! На память! Это, говорит, тебе утешительница: когда затоскуешь – возьми в руку и зажми в кулак, и сразу станет хорошо. Игрушка такая… Я, дура, эту игрушку из рук не выпускала, когда Лариса уехала. – Она снова оживилась. – А еще знаете что сказал? Ей-богу, как вспомню, мне так странно становится! Не переживай, говорит, сестренка, война кончится весной сорок пятого года. И начнется снова только через сорок лет. Число «сорок», говорит, число роковое… И предупредил, чтоб никому об этом не рассказывала.
– «Сорок» значит «со роком», – задумчиво проговорил Русинов. – Он был прав… А откуда он знал – не сказал?
– Нет, не сказал, – вздохнула Ольга Аркадьевна. – Я же не спросила. Он же любил болтать, думала, успокаивает меня, чтобы за Ларису не переживала. Когда война кончилась – вспомнила. Угадал ведь! И когда эта перестройка началась – опять вспомнила… Только и слышу – там война, там война! Погляжу кругом – вроде мир, а люди гибнут… Что было не спросить, когда новая война кончится? Наверное, Андрюша знал. Когда человек живет в опасности, между жизнью и смертью, ему многое открывается. Он ведь явился-то к нам как с того света. И если бы не игрушка эта… А так достану ее, посмотрю – нет, не приснилось!
– Покажете мне игрушку? – попросил Русинов.
– Покажу, – пообещала она и повела его в свой утешительный дом.
Русинов долго рассматривал маленькую – помещалась в ладони – нефритовую обезьянку и ощущал, будто прикасается к иному миру. Она была выточена руками большого мастера, и еще тогда, не зная подлинного возраста этой вещицы, он понял, что игрушка-утешительница явилась на свет откуда-нибудь из кургана или городища. Скорее всего это был домашний либо путевой божок, но не детская забава. Он мысленно перебирал все знакомые культуры и культуры, в которых бы обезьяна почиталась как кумир, и не мог вспомнить. Возможно, в каких-нибудь мелких африканских культурах и существовал такой бог, но откуда же она появилась у Андрея Петухова?
– Возьмите ее себе, – неожиданно сказала Ольга Аркадьевна. – Я теперь здесь живу, утешилась… Только у меня просьба к вам: если что узнаете об Андрее или Ларисе – сообщите мне. Лариса, может быть, и жива еще… Хотя у меня подозрение есть. Их могли арестовать в сорок четвертом, по дороге…
Русинов пообещал, что непременно выполнит ее просьбу: нефритовая обезьянка согревала ладонь и в самом деле утешала…
Он счистил с божка слабообожженную глину. Отер пыль и спрятал в карманчик с замком-«молнией», где хранился кристалл КХ-45. Время было около полуночи, а он не находил себе места. Дождавшись, когда в избе погаснет свет, он вошел во двор и, прежде чем выключить станцию, постоял, в надежде, что Ольга выйдет и попросит его об этом. Она не вышла…
Перед рассветом Русинов все-таки заснул и сразу же увидел сон, будто ему подарили молодого, с большими рогами быка. И надо его вести куда-то далеко, через деревню, а веревка короткая – не ухватиться. Он кое-как повел его по улице, залитой множеством мелких светлых луж, – будто только что прошел летний дождь. И вдруг бык сорвался и побежал к другому, точно такому же, назревала драка. Тогда Русинов запрыгал через лужи, чтобы не намочить босых ног, встал между быками и попытался ухватить своего за повод. Однако чужой разогнался и вонзил рога ему в спину…
Русинов проснулся от боли и сразу же увидел перед собой Ольгу. Яркое утреннее солнце, вывалившись из-за хребта, пронизывало сетчатые стенки палатки тончайшими лучами. Он с трудом пошевелил головой: боль, словно огненная спица, прокалывала основание черепа и позвоночник между лопаток. Вчерашние земельные работы не прошли даром…
– Я подумала, вы обманули меня, – сказала Ольга. – Переворачивайтесь на живот, сделаю массаж.
– При острой боли нельзя, – проговорил он.
– Можно, – заявила она и помогла ему перевернуться. Руки у Ольги были шершавыми и властными. Она села на Русинова верхом, заставила его максимально прижать подбородок к груди и сильными движениями снизу вверх размяла шею, затем простучала ее ребрами ладоней и перебралась к лопаткам.
– Невралгия, да еще и застарелая, – сказала она. – Спать нужно только на досках, а у вас тут перина…
Ее ворчание отчего-то было приятным, успокаивало боль и наполняло утро предощущением счастья.
– Сегодня в обед я вас распну на «голгофе», так и быть…
– А дядя Коля?
– У дяди Коли будет перерыв… Полежите так, я мазь принесу!
Ольга принесла какую-то мазь в широкогорлом флаконе, намазала ее на свои ладони и стала медленно и бережно втирать в кожу на позвоночнике. И настроение у нее стало мягче, и голос нежнее…
– Это вытяжка из грязей Мацесты, – пояснила она. – Теперь жуткий дефицит… Цените!
– Ценю, – пробормотал он, прикрывая глаза и слушая ее руки.
– Откуда же вы Авегу знаете, Александр Алексеевич? – неожиданно спросила Ольга.
– Мой пациент был, в клинике, – сдержанно объяснил он.
– В какой клинике?
– По моему профилю…
– Тогда ясно, – не сразу проронила она. – Теперь вставайте! Позавтракаем, и мне пора к пациенту.
– Да, пора! – Он сел, пошевелил шеей, руками – боль отступила, но ослабла подвижность позвонков. – Мне сегодня надо в Ныроб съездить…
– В Ныроб? – удивилась Ольга. – А как же «голгофа»?
– Я до обеда обернусь! – заверил он. – И делайте со мной что хотите.
– Нет уж, пока Петр Григорьевич не приедет – не уезжайте, – то ли попросила, то ли потребовала она. – Я боюсь остаться одна!
– А со мной – не боитесь? – засмеялся Русинов.
– Лучше уж с вами, чем одной…
– Но вчера вечером напугались!
– Я не напугалась! – с иронией заявила Ольга. – Показалось, что вы… какой-то странный человек. Вы себе на уме, вам трудно доверять. И не знаешь, что ожидать. Признайтесь, вы ведь скрытный человек?
– Вы правы, Ольга, – серьезно сказал Русинов. – Жизнь заставляет. Но и вы тоже… скажем, не очень открытая и простая.
– Я глупая как пробка! – возразила она. – А язык мой – враг…
– О чем это вы?
– Одевайтесь! – приказала Ольга и вышла из палатки. На столе он увидел заботливо приготовленный завтрак, причем не по-деревенски, как было у Петра Григорьевича, а все – сыр, масло и обжаренная колбаса с яйцами – в отдельных тарелках, с ножами и вилками.
– А дядя Коля? – спросил Русинов.
– Дядя Коля уже завтракает! – объяснила она. – Говорит, сегодня уснул часа на два.
– Поздравляю!.. У него отложение солей?
– Да, и сопутствующие…
– У Авеги тоже было отложение солей, – между прочим заметил он.
Ольга положила вилку и, глядя Русинову в глаза, неожиданно предложила:
– Давайте так, Александр Алексеевич: вы о нем не спрашивали, а я вам ничего не говорила.
– Почему? – изумился он.
– Долго объяснять… У отца были неприятности… И вообще, забудьте об этом человеке. – Она еще не умела хитрить и скрывать своих чувств, хотя очень старалась. – Есть такое поверье: кто думает об Авеге, тот обязательно пострадает… Ну, тоже будут неприятности… Договорились?
Она действительно вчера проговорилась и теперь хотела исправить свою оплошность. Он расценил это по-своему – скорее всего отцом ей было запрещено говорить об Авеге.
- Предыдущая
- 30/106
- Следующая
