Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна - Страница 36

Хотя в Штатах раздавались голоса, а в Москве уж не раздавались – клокотали, что легко быть великим, когда «тоталитарная» власть ему давала всё, что просил, когда он был обласкан властью и щедро вознаграждён. Придумали, как больнее уколоть, а выставили себя заурядными стяжателями. Как же люди, причисляющие свою деятельность к творчеству, не знают, что русская культура во все времена славилась именно той когортой художников, которым было абсолютно безразлично, обласканы они властью или нет?! Бондарчук из этой когорты. Разумеется, кинематограф – такая форма творчества, при которой необходимы и большие материальные вложения. Однако власть ведь не каждому тютькину доверяет и деньги даёт. Власть давала громадные деньги Сергею Фёдоровичу, потому что знала, сколь велика мера его ответственности перед Державой, перед историей страны. Может быть, наши партийно-государственные деятели тонкой эстетической образованностью не отличались, но насчёт того, что искусство Бондарчука принадлежит к корневой системе русской культуры, сомнений не имели. Ведь корни его духовного мировоззрения были видны любому мыслящему гражданину Отечества. На мой взгляд, творчество Сергея Фёдоровича – это продолжение великой русской литературы; продолжение Пушкина, Толстого, Чехова, Шолохова. И власть старалась укреплять именно такую, преданную великим традициям, корневую систему государства, краеугольную в творчестве Бондарчука. Ибо без идей государственности и патриотизма, которые он исповедовал в своих кинематографических созданиях, просвещённое, сильное общество обойтись не может. Когда в первые перестроечные годы над всем патриотическим насмехались и пытались выбросить на свалку истории, я видел в глазах Бондарчука глубокую печаль и тревогу. Мудрец и провидец, он представлял, какими глобальными разрушениями, утратами каких нравственных основ это грозит. Ведь масштаб, размах его таланта был таков, что в нём всегда наличествовал русский державный дух. Это вовсе не означало, что мир одной, отдельно взятой человеческой индивидуальности его интересовал меньше. Просто, может быть, на утончённом психологизме, на внутреннем мире человека он как режиссёр сосредоточивался меньше. Потому что он сам, Бондарчук Сергей Фёдорович – это целый мир, полный света, любви, созидания, высоких страстей, одухотворённого очистительного трагизма. Никогда не забуду, как в завершение творческого вечера в честь своего 60-летия он могуче прочитал: «Духовной жаждою томим, в пустыне… – он сделал паузу, многозначительно, и, как мне показалось, с укором, посмотрел в переполненный зал и обрушил: – …МРАЧНОЙ я влачился». Надо было видеть, как та часть киношной публики, что отличается жалкими потугами на что-то достойное в искусстве, с этими её приторными улыбками, лестью, скрывающими желчь и зависть, как даже она затихла. Без преувеличения, в тот момент наступило мгновение вечности, и зал понял это.

Правда, ему было легче, чем многим другим кинематографистам, потому что самой своей первой работой в кинематографе – раскрытием на экране образа Тараса Григорьевича Шевченко – Бондарчук заявил себя как победитель и сразу вошёл в золотой фонд нашего киноискусства. Поэтому в течение всей своей творческой жизни он мог позволить себе выбирать и роли как актёр, и литературный материал для своей режиссуры.

Отдельная тема – его величайший подвиг с «Войной и миром». На мой взгляд, главная движущая сила этой эпопеи – стремление заглянуть в суть явлений земли, в суть её истории. Режиссера Бондарчука обуревала потребность понять мироздание. Не зря он начинает и заканчивает картину космосом, когда камера как бы уносится ввысь, парит над миром, а потом будто улетает к созвездиям. В этих кадрах его мозг и душа расширялись до планетарных размеров. И такое решение не было для него изыском, за которым лишь навязчивое, амбициозное желание поразить зрителей необычным, красивым кадром. Нет, подобная кинематографическая пластика была естественным отображением его глубочайших размышлений о тайнах мироздания. Вероятно, поэтому он задумывался об экранизациях фантастических романов, хотел окунуться в мир Брэдбери, Станислава Лемма. Не сомневаюсь, зрелище это было бы по-бондарчуковски объёмным и завораживающим.

После «Войны и мира» Сергей Фёдорович снял эпопею «Ватерлоо», в которой главный герой Наполеон. Однако отношение к Наполеону Льва Николаевича Толстого Бондарчук разделял всецело, отдавая должное таланту воинствующего француза, но, не забывая о том, к каким целям рвался этот талант, и чем это рвение кончилось для сотен тысяч людей. В «Войне и мире» он сопоставляет низость Наполеона, для которого жизнь человеческая ничего не значила, с мудростью и народностью Кутузова, с его презрением к властолюбию, которым был переполнен Наполеон.

Михаила Илларионовича Кутузова сыграл прежде никогда не снимавшийся в кино выдающийся театральный режиссёр, теоретик театра, педагог, директор театрального училища имени Б. В. Щукина Борис Евгеньевич Захава. Меня, щукинца и вахтанговца, приглашение этого мастера на роль Кутузова очень обрадовало. Борис Захава – явление в театральном сообществе легендарное, один из столпов вахтанговского учения. Много лет со сцены нашего театра не сходил поставленный им спектакль «Егор Булычёв», который он создал ещё при жизни А. М. Горького и получил от него «добро». Вообще биография Захавы богата поворотами: до поступления в 1913 году в театральную студию Е. Б. Вахтангова он закончил кадетский корпус, с отрочества хранил в себе военную косточку, поэтому, думается, предложение Бондарчука воплотить на киноэкране образ великого полководца принял с воодушевлением. Во время съемок «Войны и мира» было Захаве, как и Кутузову в 1812 году, 67 лет. Невысокий, грузный, но не утративший военной выправки, он был и внешне похож на Михаила Илларионовича. Кроме того, Борис Евгеньевич – личность масштабная, по убеждениям государственник, патриот Родины. Грандиозно он сыграл Кутузова: как он убедителен, мощен в сцене военного совета в Филях, как трагичен и пронзительно прост в потрясающей сцене народного молебна перед Бородино. А ведь тогда как актёр не работал – писал книги, директорствовал в училище, однако открыл текст роли, начал репетировать с режиссёром – и сразу стало ясно: Захава поистине большой артист.

Правда, у меня в юности с Борисом Евгеньевичем произошёл один неприятный инцидент. Он хотел выгнать меня из училища за то, что я уехал на съёмки фильма «Павел Корчагин». Негоже, считал Захава, будущему артисту Театра (именно с большой буквы!), недоучившись, бросаться в мир кино. К счастью, за меня заступились другие педагоги, и до отчисления не дошло. Собственно, в мир кино я особо не рвался, просто роль уж больно притягательная – на образе Павки Корчагина тогда воспитывались поколения. Во время тех съёмок я впервые и повстречался с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком.

Познакомились мы (страшно подумать!) в 1956 году. Итак, я играл героя в фильме по роману «Как закалялась сталь» у молодых тогда режиссёров Александра Алова и Владимира Наумова, а Бондарчук снимался в роли Ивана Франко в одноимённом фильме у режиссёра Тимофея Левчука. В коридоре, соединяющим съёмочные павильоны Киевской киностудии имени Довженко, стояла лавочка для курящих. Оба мы тогда были курильщики. Мне – 22 года, прошедшему войну Сергею Фёдоровичу – 36 лет. Я, студент-третьекурсник театрального училища, и он, известный на всю страну Народный артист СССР, сидели рядком, покуривали, и никакого снисходительного отношения с его стороны я не ощущал. Он общался со мной очень уважительно. Спустя много лет я увидел такое же уважительно-заботливое отношение Сергея Фёдоровича к своим студентам. И тогда он меня также внимательно расспрашивал: «А це шо? А шо ты будэшь робыты?» Потом качал головой, вздыхал: «А куды ж тэбэ загналы? Ой, Васылько!» Говорили на родном для нас украинском языке, и так мне было хорошо, как редко в жизни бывало. В его тёмных глазах светилась какая-то вечная, бархатная мягкость, мне, как хохлу, показалось это бесконечно близким, родным, я почувствовал себя покорённым, и потом всю жизнь заглядывать в эти проницательные бондарчуковские глаза мне нравилось необычайно…