Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна - Страница 23

– Люся, вот уж никогда не думал, что ты такая хохотушка.

А я не хохотушка, просто хотелось, чтобы он отошёл от всей этой грязи. И он немножко повеселел, стал чувствовать себя получше. В последний день мы выступали в Советском посольстве. И один из наших дипломатов неуважительно отозвался о Шолохове. Чувствую, он начинает накаляться, но сдерживает себя, продолжает беседу. А этот дипломат обращается ко мне:

– В фильме «Чужая белая и рябой» вы не похожи на себя. Отчего так?

И тут его прорвало. (Прорвало из-за Шолохова, а вышло – из-за меня):

– Да потому что она актриса! Она обладает даром перевоплощения! Ей не надо клеить нос или брить голову!

Как же он разошёлся! Про другие мои роли в кино стал говорить. И я поняла, что он, оказывается, внимательно следил за мной, более того, следил сердечно, переживал за меня.

Я всегда мечтала, чтобы Сергей Федорович снял что-нибудь чеховское, чтобы душа отдыхала. А он взялся за «Тихий Дон».

– Я Шолохову слово дал, – сказал как-то мне.

– Сергей Фёдорович, снимите Чехова, ведь какой прекрасный у вас фильм «Степь».

Конечно, он стратег и богатырь, но я почему-то убеждена, что он, прежде всего, чеховский герой. Большой, красивый, с седой гривой волос, лев – и всё равно чеховский. Иногда улыбнется дымовской улыбкой – не бывает добрее, теплее улыбки. В нём удивительно сочетались нежность, хрупкость, ранимость с бойцом. С личностью крупного масштаба! Независимый сильный человек. До сих пор я оскорблена за него, да и за себя тоже. Я тот Пятый съезд кинематографистов, слава Богу, пропустила, была в Аргентине. Мне вообще обидно за всю группу, за всех актёров «Войны и мира», которых, как сказал фельдмаршал Кутузов, «носом да в говно». Я отлично представляю, что испытывал Бондарчук, наш национальный самородок. Ведь «Война и мир» – это была его душа и сердце, он боролся за этот фильм, создал и отдал людям. Как Третьяков подарил Родине свою галерею, так он подарил эту киноэпопею.

Я помню очереди в кинотеатрах Нью-Йорка, помню, какая была потрясающая пресса – «Оскара»-то получать полетели только я и переводчик, Сергей Фёдорович в это время снимал в Италии. В газетах меня называли «дарлинг» – дорогая, или душенька. А фильм наш в США уже шёл широко. Помню, утром в Беверли-Хиллз в парикмахерской делаю причёску, а мне мастера заявляют:

– Если вам не дадут «Оскара», значит, наше жюри всё подкуплено.

За меня даже голливудские полисмены болели:

– Не может такого быть, чтоб не дали!

Дали-таки! После церемонии вручения был так называемый Бриллиантовый бал. Я сидела рядом с Кингом Видором – режиссёром американской «Войны и мира», и он мне говорил, что восхищён нашей картиной, и актёрами, и мной, и Бондарчуком в первую очередь, и что ему никогда бы не создать такой шедевр. Я улыбалась:

– Что вы! В вашем фильме прелестная Наташа Ростова, лично я Одри Хепбёрн обожаю, и вообще ваш фильм хороший, ведь снять такую картину – очень трудно!

– Лев Толстой – глубоко русский писатель, – вздыхал Кинг Видор.

– В его романе много того, что заложено в душе русского человека, – вздохнула я в ответ…

…И почему-то папу вспомнила; как он пришёл с войны невредимый, а я не могла понять, кто это такой, и долго привыкала к нему. Папа не верил, что из меня получится хорошая балерина. Но когда я вышла на сцену в «Жизели» и меня завалили цветами, а потом мы ехали домой в трамвае одни, только папа, мама, сёстры и я, и вдоль всего вагона лежали букеты, мой папа, прошедший Финскую и Великую Отечественную, плакал. Так же произошло с «Войной и миром». Сначала мои домашние восприняли это без особого подъёма, а после премьеры гордились мной, особенно папа. Бабушка до премьеры не дожила, но верила в меня и как в балерину, и как в Наташу Ростову.

Когда по телевидению показывают «Войну и мир», начну смотреть, но вскоре убегаю от телевизора. Сейчас совершенно другая жизнь – больно…

Более 70 ролей в кино, среди них в фильмах: «Молодая гвардия», «Дело было в Пенькове», «ЧП», «Две жизни», «Мичман Панин», «Оптимистическая трагедия», «Война и мир», «Доживём до понедельника», «Фронт без флангов», «Семнадцать мгновений весны», «Они сражались за Родину», «Белый Бим Чёрное Ухо», «Убить дракона», «Любовь с привилегиями», «Бесы», «Милый друг давно забытых лет», «Утомлённые солнцем», «Сочинение ко Дню Победы», «Андерсен. Жизнь без любви».

Не случилось в мои вгиковские годы какой-то памятной истории или особенного события, после которого я мог бы сказать: «Вот в этот момент мы и познакомились с Сергеем Бондарчуком». Он учился курсом старше и был старше многих из нас, студентов актёрского факультета. Они – герасимовцы, и мы – актёрская мастерская замечательных педагогов Ольги Ивановны Пыжовой и Бориса Владимировича Бибикова – существовали в институте параллельно, рядом, относились друг к другу по-товарищески, с юношеской доверчивостью и заинтересованностью: учились-то одной профессии.

Курс Серёжи Бондарчука был режиссёрско-актёрским. Тогда впервые в своей педагогической практике Сергей Аполлинариевич Герасимов соединил в одной мастерской эти две творческие профессии. В ту пору многие из нас зачитывались романом Александра Фадеева «Молодая гвардия». Будущие режиссёры – ученики Герасимова – в качестве курсовых работ начали ставить на студенческой сцене отрывки из романа, и мы, будущие актёры, очень хотели участвовать в этих отрывках. Каждый из режиссёров получал блок: допустим, кто-то ставил сцены, связанные с Сергеем Тюлениным, у Тани Лиозновой, если мне не изменяет память, был блок, посвящённый Ульяне Громовой. А потом эти блоки соединял Герасимов. Бондарчук и я были заняты в разных блоках: я, игравший Володю Осьмухина, – среди молодогвардейцев, он – среди старших товарищей, руководителей краснодонского подполья. Сначала «Молодую гвардию» мы сыграли на сцене Театра киноактера – опробовали себя. Потом уехали на съёмки в Краснодон. Но и там, на съёмочной площадке мы не пересекались, я снимался вместе с Серёжей Гурзо, с Женей Моргуновым; Бондарчук, игравший директора шахты Валько, в этих эпизодах не участвовал. Но жили мы все вместе, молодые, голодные, необстрелянные, весёлые…

Потом мы встретились году в 53-м, на съёмках фильма «Об этом забывать нельзя» у режиссёра Леонида Лукова. Сергей играл главную роль. Прообразом его героя послужил украинский писатель и публицист Ярослав Галан, погибший от рук украинских националистов в 1949 году. У меня была роль студента Данченко, запутавшегося парня, которого пытаются заставить уничтожить писателя. Материал, положенный в основу фильма, Луков знал прекрасно и много нам рассказывал о Галане, о его разоблачающих бандеровцев и Ватикан памфлетах. Наверное, Луков и Бондарчук отлично понимали друг друга, потому что их одинаково волновала тема фильма. Ведь оба родом с Украины. Луков по натуре человек шумный, но во время репетиции умел создавать творческую тишину, любил подсесть поближе к нам и тихо слушать, как играется диалог. В то время Леонид Давыдович уже считался классиком. Я очень люблю его картину «Большая жизнь», ну а его «Два бойца», созданные во время войны, конечно же, фильм легендарный. Мне довелось поработать с ним ещё раз на картине «Две жизни», там он мне предложил сыграть судьбу психологически более многозначную, более интересную…

А вот фильм «Об этом забывать нельзя» в нынешнее время позабыт. Жаль. Не касаюсь его художественных достоинств, но сейчас, когда «западэньски самостийники» чуть ли не плюют в Россию, он мог бы прозвучать, может, более остро и актуально, чем в спокойном 1954-м, когда вышел на экраны страны.

Последующее десятилетие после работы на картине Лукова и до «Войны и мира» и для Сергея Фёдоровича, и для меня оказалось очень насыщенным творчески. А по-человечески – дружить мы не дружили, но, если встречались, то, как хорошие товарищи…