Рыжий, циничный, неприличный (СИ) - Волкова Дарья - Страница 21

– Как сговорились вы с этой лопатой, – снова вздохнул Павел.

***

Спустя неделю Клео смирилась и признала очевидное. После того как в очередной раз проснулась в комнате Павла. Она не меняла белье после его отъезда, и первое время от подушки еще пахло им – лосьоном после бритья, наверное. Теперь уже почти нет, не пахнет. Но она по-прежнему может спать только в его комнате. Ей кажется, что здесь все же что-то осталось от него – такое, неуловимое.

Господи, она влюбилась. Она умудрилась влюбиться почти на рубеже тридцатилетия. И так глупо, нелепо это все случилось. И как-то само собой.

Впрочем, так, наверное, и влюбляются. Без видимого участия головы, без принятия осознанного решения. Клео до этого не влюблялась – какие-то школьные привязанности не в счет. И теперь… теперь она отхлебывала из этого колдовского котла сполна.

В какой-то книжке Клео вычитала – или мама рассказывала – про такое выражение: «Пребывать в прелести». Это означало быть влюбленным.

Дорогие мои, сегодня по многочисленным просьбам общественности - скидка на две мои новинки: Свет, который не гаснет и Как прорастают зерна.

Глава 4.5

Пребывать в прелести. Надо же. Ну и где она, эта прелесть?! Клео пребывала в меланхолии. Которая вот-вот – и перерастет в депрессию. А какая, между прочим, может быть депрессия летом, в Крыму, когда идут такие интересные раскопки? Когда пошли уже настоящие открытия?!

Только это все отошло почему-то на второй план. А на первый вышел он.

Ее первый мужчина. В которого Клео за две недели умудрилась по уши втрескаться. Как с ней это произошло, как?!

А как в него было не влюбиться? Когда у него такие широкие плечи и прекрасная выправка, обаятельная улыбка, умные проницательные глаза и солнце так красиво зажигает искры в его волосах? Когда он научил ее испытывать такое наслаждение, о существовании которого Клео даже не подозревала? Когда она узнала, как это сладко после близости засыпать на мужском плече, а то и вовсе на самом обладателе этого плеча? И как тепло на душе от того, что тебя взрослую, эмансипированную и самодостаточную женщину встречают дома фразой: «У тебя есть полчаса на ванную, не больше, а то все безнадежно остынет».

Это все похоже на сказку. А сказки имеют обыкновение заканчиваться. Только те сказки, которые случаются в реальной жизни, не заканчиваются фразой «И стали они жить-поживать, да добра наживать». Кстати, Клео в детстве никак не могла понять, кто такой этот Добран, и почему его все жуют.

Хотя, вполне возможно, и в жизни сказки именно этой фразой заканчиваются. Только с небольшим уточнением. Жить-поживать раздельно. И у каждого свой Добран. Вот ты своего Добрана и жуй, Клеопатра.

Невкусный какой-то у нее этот самый Добран. Горький.

Клео пыталась мыслить разумно. Ну вот влюбилась ты в человека. И человек этот, между прочим, к тебе прекрасно относится. Ну, уехал он в Москву. Так и ты туда уедешь. Ну, месяца через два с половиной, перед началом учебного года. И вы снова будете в одном городе. Так почему бы не… не продолжить?

Почему бы не… Потому. Клео взяла в руки телефон, открыла список контактов. Вот он, «Павел Тихий». Они обменялись с Пашей номерами телефонов после первой совместной ночи. Точнее, Павел просто потребовал у Клео ее номер телефона, а она не увидела причин для отказа. И вот теперь контакт «Павел Тихий» есть в ее адресной книге. Толку-то?

Сколько раз Клео собиралась ему написать. Даже начинала писать. А потом стирала. Причина каждый раз была одна и та же.

Он же не написал. Хотя бы какой-нибудь пустячок бы написал. О том, что долетел нормально. Спросил бы как погода, как дела на раскопках.

А он ничего не написал. И причина была одна. Та самая, которую он озвучил в самом начале. Для Павла это был всего лишь курортный роман. Яркий, короткий, бурный. И не предполагавший продолжения. Поэтому и тишина. Поэтому не пишет. Он прилетел в Москву и забыл, что на свете существует такая вот Клео. Да даже в самолете, наверное, забыл. И вообще – может у него там, в Москве, девушка есть. Спросить у Эли, что ли?

Нет, нельзя спрашивать. Это невыносимо. Унизительно. Тошнотворно. А если и правда есть? Нет, лучше ничего не знать. И как-то попытаться просто переболеть.

Лучшее средство от любой хандры – работа. Как говорится, корову бы ей. А лучше две. Коровами себя Клео сама обеспечит. И даже хорошо, что Павел ничего ей не написал, никаких пустячков в мессенджер не накидал. И хорошо, что сейчас не пишет, не поддерживает эту иллюзию. Иллюзию того, что у них что-то может быть, кроме того, что уже было.

Спасибо, что отрезал все четко и быстро, товарищ прокурор. Ах да, ты запретил мне произносить это слово. Я больше не буду. И тосковать по тебе я больше не буду. Когда-нибудь перестану.

Клео перевернулась на другой бок.

А подушка все-таки еще немного им пахнет.

***

– Андрей Александрович, ну почему снова я?!

– Так, ну-ка умерь тон, и голос на начальство не повышай.

– Ну почему опять мне дали дело о половой неприкосновенности? Вы же знаете, как я их «люблю»?!

– Так, Павел, выдохни и сядь, – его непосредственный руководитель, он же начальник отдела государственных обвинителей Ковалевский Андрей Александрович кивком указал Павлу на кресло. – Во-первых, такие дела никто не любит. Наша работа вообще не про любовь. А во-вторых, ты же знаешь, дела назначает компьютер. Программа.

– Угу, только эта программа с какого-то перепуга постоянно мне подсовывает дела по половой неприкосновенности!

– Давай я скажу тебе прямо – и я очень этому рад. Потому что ты отлично с такими делами справляешься. И потому что так надо. Все, хорош гундеть.

– Что за работа такая – никто твоего мнения вообще не спрашивает.

– Да, Павел Тихонович, это такая работа. Где главное слово – надо. Тебя на нее никто на аркане не тащил, насколько я помню. Сам пришел, своими ножками.

Павел вздохнул. И понял, что за эту собственную вспышку раздражения ему теперь было неловко. Что он, в самом деле, как барышня при виде мыши разнюнился? Андрей Александрович прав – никто его сюда на аркане не тащил.

– Простите. Был неправ.

– Ну вот и молодец, – невозмутимо кивнул Ковалевский. – Дело закончишь – будет тебе старший советник юстиции.

– Так рановато вроде старшего.

– Тебе с твоим послужным списком – в самый раз.

Глава 4.6

– Хорошо, – кивну Павел безо всякого выражения радости. У него вообще после возвращения из Крыма с радостью было не очень.

– Слушай, ну ты как будто и в отпуске не был! – Андрей Александрович откинулся в кресле. – Магнитик не привез, ходишь смурной. Что случилось, Павел?

– Ничего не случилось, – Павел усилием воли проигнорировал пассаж про магнитик. – Мало отпуска было!

– В сентябре еще раз сходишь, пиши заявление – отпущу.

До сентября еще дожить надо. Без нее.

***

Он пожалел, что не написал сразу. Вот прямо из самолета надо было прислать Клео снимок – мол, вот он я, желай успешного полета. Но ему было так хреново от этого какого-то нелепого сухого расставания. По-детски было обидно, что Клео не поехала его провожать – хотя Пашу уже сто лет никто не провожал и не встречал из поездок. А еще на себя злился – что не подготовился к этому отъезду. Хотя как подготовиться-то было, если он каждую минуту этого отпуска просто «кутил напропалую». Словно хотел запастись впрок. Только этого впрок не сделаешь. Нельзя наесться впрок, и напиться впрок тоже нельзя. И уже тем более нельзя налюбиться впрок.

Черт. И писать теперь глупо. Он не понимал, почему, но чувствовал, что глупо – и все. После того, что было, после жарких ночей, поцелуев под кофе с утра, после их разговоров на диване, да даже после этих пыльных и жарких дней на раскопе – о чем ей написать? Когда больше всего хочется снова оказаться там, с ней. А это невозможно.