Боец 2: лихие 90-е (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 31

Однако догадка оказалась не верна. В обезьяннике сидели те бойцы Карена, с которыми уже закончили допрос. Я напрягся — их-то несколько, я один… Усатый подвел меня к камере, братки, завидев меня, начали возмущаться.

— О! По ходу, стукачок!

Дверь камеры закрылась, замок провернулся, я оказался внутри. На меня тут же уставилось несколько пар глаз, в том числе тот, который меня стукачом назвал. У меня как в голове щелкнуло. Перед глазами всплыла улыбающаяся рожа следака. А я с ним как с человеком говорил.

Вот гад, обиделся что ли… что это за подстава такая!

Как только дверь в «обезьянник» закрылась, на меня посыпались предъявы.

— Че, стукачок? — браток, поднимаясь с лавки, ударил кулаком в ладонь. — Сдал нас ментам?

Его я помнил — один из тех самых «ванек-встанек», которые после пропущенных ударов поднимались с пола и рвались в бой. Досталось ему крепко — бровь посечена, кровь запекшаяся, губа лопнула, а под глазом фингал. Но даже такая трепка не убавила ему прыти. Понятно, что он решил «не отходя от кассы» конфликт прямо в камере продолжить. И не он один, кстати.

— Ты где стукача увидел, малахольный? — процедил я. — Ничего не попутал?

— А чего мы без наручников ходим? — прищурился тот, кивнув на мои свободные руки.

Всего в камере сейчас отдыхали трое вот таких разукрашенных красавцев. Целым из передряги в ресторане не ушел никто. Остальные два братка также включились в разговор, медленно поднимаясь с лавки, на которой сидели. Судя по всему, их сюда в наручниках привели и только в камере уже сняли, а меня, стало быть, как положенца, с нескованными руками доставили. Вот следак, вот с-сука…

— Слышь, а они, козлы, Карену предъяву кидали, что он ментам сливает, прикинь.

— Ага, у самого-то рыльце в пушку…

Я мог браткам ответить, по ситуации пояснить и обосновать, что к ментам отношения не имею, стукачом меня зря назвали. Вот только вряд ли бы они поняли и уж точно вряд ли бы услышали суть. Сейчас, что бы я ни сказал — все будет в штыки воспринято или с ног на голову перевернуто. Братва осознанно конфликт провоцировала, пользуясь тем, что я один в камере, больше здесь кладбищенских нет. И, помимо прочего, эта троица явно хотела реваншироваться за пережитый позор в ресторане. Только я становиться грушей для битья не собирался.

Я оглянулся — опер, который меня в камеру вел, недалеко еще ушел. О чем-то с дежурным переговаривался. Поэтому если давать реакцию, то прямо сейчас, чтобы опер успел вмешаться. А заодно сообразил бы да старшим передал, что хреновая это затея — кладбищенских и людей Карена в одну клетку сажать.

Братки подходили ближе. Явно хотели воспользоваться тем, что я у решеток стою, чтобы лишить меня маневра и в бетонный пол втоптать. На рожах ухмылочки, кулаки сжали — сорвутся в любой момент.

— Вам оно надо, пацаны? — спросил я, разведя руками и пятясь к решеткам.

Ответ мне был без надобности, я хотел армян с толку сбить.

— Надо, щас мы с тебя будем спрашивать за… — выдавил тот самый, который качели и начал.

Вот только за что он меня спрашивать собрался — не сказал. Не успел. Я, продолжая пятиться, резко оттолкнулся от прутьев решетки и вихрем влетел в троицу хмырей. Врасплох застал, они явно не ожидали, что я начну первым газовать. Вообще правильно говорят — если драки не избежать, бей первый. Коленом, будто острой косой, я скосил того братка, что первым указал на мои свободные руки. Тот, раскинув руки, упал на пол, но снова «ваньку-встаньку» включил, начал подниматься. Я не стал никого жалеть, обрушил хаммер-фист на подбородок братка, окончательно выводя того из игры. Остальные двое не стали смотреть, как я их корефана урабатываю, бросились на меня сразу с двух сторон, зажимая в клещи. Обезьянник — плохое место для драки, негде развернуться. Поэтому особых шансов уйти из-под их атак не было. Левый мне по ребрам ботинком съездил, правый за шкирку схватил одной рукой, другой ударил мне в район затылка.

Я понимал, лучшее из того, что я могу — уйти в глухую оборону, свернувшись калачиком. Принимать удар за ударом. Следовало дать вымахаться браткам, от дури избавиться, ну и самому не пропустить увесистую плюху. Только после того можно искать шанс перейти в ответное наступление. Удары сыпались как из рога изобилия. Да твою ж… Пропускать по бочине ботинками и голыми кулаками совсем не то же самое, что в перчатках в зале. Пару секунд пришлось потерпеть, стискивая зубы. И успевать наблюдать — пару дыр в обороне (вернее, ее отсутствии) у армян видел уже сейчас и при желании мог туда сунуть кулаком.

Но ждал я другого…

Бам-бам-бам!

С таким звуком дежурный принялся лупасить по прутьям решетки резиновой дубинкой.

— Прекрать! Бл*дь! А ну по углам! Э!

— Э, орлы, завязай, кому говорю, — это уже опер подключился.

Они вдвоем бросились к обезьяннику, заслышав возню, и хотели остановить драку. Крики ментов на армян впечатление не произвели. Те продолжили меня руками и ногами колошматить, вымещая злость. Отвечать было нельзя, иначе стану участником драки, а мне на пятнадцать суток не хочется загреметь.

— Миш, черемуху тащи! — распорядился опер.

Я эту реплику услышал и смекнул, что он имеет в виду. А секунд через десять дежурный начал заливать «обезьянник» баллончиком, метя в братков, которые не собирались с меня слезать. Едкая жижа мигом нашла глаза армян, попало в дыхательные пути, и те, шипя и извергая из себя поток мата, присели на корточки, пытаясь протереть глаза. Я, понимая, чем все обернется, заранее прикрылся майкой, дыхание задержал и отполз в дальний угол камеры. Считай легко отделался — глаза щипало, в горле першило, но на этом все. Браткам пришлось куда хуже, они крутились юлой, пытаясь избавиться от жжения. Да вот не выходило только ни фига…

— Что тут происходит?

Я увидел, как возле решетки камеры вырос крепкий усатый мужчина. Тоже мент — погоны полковника, фуражка. Судя по всему, начальник ОВД. Он, выпучив глаза, смотрел на корчащихся в камере армян, держа ладонь у носа, чтобы самому «Черемухой» не надышаться. Фонило-то наверняка и за пределами обезьянника, раз у начальника глаза на лоб.

— Алексей Дмитриевич, драка, вынуждены были прибегнуть к спецсредствам, — вывернулся опер.

— Вы че, дебилы, кто посадил в одну камеру людей из разных группировок? — взорвался начальник, быстро смекнув, из-за чего произошел конфликт.

— Алексей Дмитриевич, так Саныч распорядился… — опер плечами пожал, пытаясь отмазаться, что я не я, и хата не моя — все на следака валить начал. — У нас целый отдел этих шустриков, камер столько нет.

— А чего еще нет, своей головы на плечах? В изолятор трамбуйте! Куда хотите, хоть по кабинетам рассаживайте, но чтобы такого не было, они ж мне друг друга перебьют, а мне потом отписываться от прокуратуры! — распорядился полковник.

— Сделаем, — закивал опер.

Начальник еще раз в обезьянник заглянул, что-то себе под нос пробурчал явно нехорошее, а потом вслух спросил:

— И сколько вы доставили этих молодцев?

— Два десятка человек, задержаны такие авторитеты, как Яшка Кривой, Карен и Демид! — гордо выпалил опер.

— Блин… — вздохнул как-то расстроенно полковник, хотя по мне, так такое дело громкое могло ему генеральские погоны принести. — Почему со мной не согласовано? Остальные где?

— Сейчас их Саныч опрашивает, хочет на двое суток задержать, у них ни у кого документов при себе нет.

Начальник выслушал, буркнул что-то вроде «рапорт на стол через полчаса» себе в усы и зашагал в свой кабинет. Судя по всему, из дома специально приехал. Ну а уходя добавил, также еле слышно: «идиоты».

— Куда их? — спросил дежурный.

— Ну слышал, че Зелибоба сказал, кладбищенских сюда веди, остальных в изолятор.

Судя по всему, Зелибобой они называли своего начальника.

— Так их почти двадцать человек! — возмутился дежурный.

— Ну а я что, иди Зелибобе объясняй! — раздраженно ответил опер, которому явно не хотелось готовить для начальника рапорт, но теперь уже придется.