Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ) - Демина Карина - Страница 47

- С-спасибо, - выдавил Бекшеев. И все-таки поднялся. – Мне надо… надо… посмотреть, что там.

Женщина покачала головой, но не стала удерживать.

Зима лежала, сжавшись в комок, обхватив собаку, больше похожую на волка. И по рукам, вцепившимся в шерсть зверя, пробегала судорога. Лапы собаки тоже подергивались, точно эта мышечная дрожь передавалась ему от человека. Рядом, на коленях, вцепившись руками в волосы, покачиваясь взад-вперед, сидел Тихоня. Его лицо исказила гримаса, то ли боли, то ли ужаса.

То ли величайшего отвращения.

Заслышав шаги, он поднял голову и уставился на Бекшеева невидящим взглядом. Глаза его налились кровью. А из горла вырвался низкий вибрирующий звук.

Тихоня подался вперед и от движения этого стал заваливаться.

- Тихо, - Бекшеев успел удержать его. На свою голову. Широкая ладонь вцепилась в горло, перекрывая дыхание. А губы Тихони потянулись в улыбке. – Это… я…

Пальцы сжимались медленно, но чуялось, что если Бекшееву вздумается шелохнуться, то ему просто сломают шею.

Это ведь несложно. Особенно для опытного человека.

Тихоня был опытным.

И человеком.

Он сделал судорожный вдох. И выдохнул, разжимая пальцы.

- Не… не делай… так. Больше, - голос его сейчас стал почти нормальным, но на мгновенье, потому как Тихоня закашлялся, а потом согнулся. – Не лез-сь…

Вырвало его кровью.

Твою ж…

Бекшеев дополз до Зимы. Жива. Дышит. Но что-то не так. Очень не так.

- Надо… - взгляд его остановился все на той же женщине, что держалась в стороне… наблюдая? Да, пожалуй что.

- Надо отправить кого-нибудь. В город… мой дом…

Проклятье, забыл адрес.

- Там… сказать, что нужен целитель, - Бекшеев потер шею. – Машину… кто-нибудь водит.

Кивок.

- Янка, - ответила женщина и повернулась спиной.

Нет, она же не серьезно? Она не собирается сажать за руль ребенка?

Собирается.

И главное, что сил возражать у Бекшеева нет.

- Брось, - Тихоня сумел изобразить подобие улыбки. – Янка толковая. Когда надо. Доберется… как-нибудь.

И замолчал, рукой сдавивши горло.

- Что тут произошло? – Бекшеев попытался было разжать пальцы Зимы, но понял, что вряд ли выйдет. Свело их намертво. – Надо их… поднять.

Или нет?

Холодно, конечно. Земля вон ледяная. А она лежит. Но вдруг, если перенести, ей станет хуже?

- Не надо, - Тихоня поднялся на корточки и головой потряс. Пожаловался: - Гудит… хорошенько шибануло.

Говорил он сипло, едва слышно.

- Она сидела, сидела. Пялилась. А потом раз и силой плеснула. И попросила поделиться. Я… - он встал все-таки. Сам. Потянулся. – Вырубило. А как… ты…

Он огляделся и, доковыляв до какой-то ямины, зачерпнул из нее воды. А потом уже мокрыми руками лицо отер.

- Ты… не делай так больше, - повторил Тихоня. – Когда я… не в себе. Натворю. Могу. Много. Ладно?

- Ладно, - соглашаться было легко.

А потом та женщина принесла какую-то шубу, с виду древнюю, которую накинула на Зиму. И поглядела на Бекшеева уже другим, внимательным взглядом.

- Баню затопила, - сказала она. А говорит почти и без акцента. Разве что некоторые звуки получаются чуть более жесткими. – Иди. Помойся.

- Я… дождусь. Потом.

Уговаривать не стали.

А вот Тихоня кивнул.

- Я тогда пойду. Ополоснусь. А то… ненавижу холод.

И ушел.

Потом, правда, вернулся и кажется, довольно быстро. А с ним – и матушка, которая поглядела хмуро, так, что мигом совесть очнулась.

Но промолчала. Матушка.

Потом, дома она выскажется. А сейчас…

- Иди, - Тихоня развернул Бекшеева. А ведь силен. И… умений у него хватит. Шею свернуть. Но зачем? Чего ради? – Все равно толку тут стоять?

Сейчас голос его звучал еще тише, хотя, казалось бы, куда. И рукой Тихоня держался за горло. Надо бы матушку попросить. Пусть глянет.

Потом.

Она, опустившись на толстое ватное одеяло, которое разостлали поверх циновки, склонилась над телами. Женщины. И собаки. Собаки и… и если приглядеться, то видно, что эти двое сплелись воедино, срослись тончайшими нитями силы.

Живы ли…

Живы.

И выживут. Если не думать о плохом, то оно и не случится. Есть такая примета. А ему, кажется, только за приметы и прятаться.

Очнулся Бекшеев уже в бане, где его раздевали. Темно. Окон нет, а лампочка под потолком едва-едва светит. Нить в стеклянной колбе подмигивает, того и гляди рассыплется.

- Я сам, - Бекшеев перехватил чьи-то руки, пытавшиеся расстегнуть мелкие пуговички на рубашке. – Спасибо, но дальше я сам.

В темноте она казалась почти красивой, эта женщина с круглым лицом. И кивнула. Отступился. Указала на дверь.

- Не горячо. Горячо тебе нельзя. Но согреться надо. Слабый.

Это да, слабый.

Стыдно.

Перед ней вот. Перед собой.

- Иди, - попросил Бекшеев.

И она ушла. А вот в парилке пара не было, камни только-только начали раскаляться, и от печки исходил мягкий жар, который проник внутрь, растапливая холод. И Бекшеев сел на пол, прижался к каменному боку и так сидел. Потом уже встал, ополоснулся теплой водой. Заставил себя выйти. И почти не удивился, увидев эту же женщину. Надо бы имя узнать. Она протянула полотенце.

- Одежду отдам дочкам. Грязная. Завтра вернут.

- Спасибо, но…

- Мужчины ушли. Совсем. Одежда осталась, - она указала на стопку. А затем на лавку. – Ложись.

- Спасибо, но воздержусь. Я уж как-нибудь… так.

Она рассмеялась тонко и звонко. И ничуть не обидно.

- Я слишком стара, чтобы радовать мужчину. Но я многое знаю, - она коснулась высокого ворота, и в пальцах блеснуло золото.

Дракон?

Золотой дракон? Здесь, в этом, забытом людьми месте, кто-то имеет право носить золотого дракона?

- Как тебя зовут?

- Здесь меня называют Отуля.

Бекшеев вытирался аккуратно. Домотканое полотенце было жестким и колючим, но тем лучше. Кожа отмирала. И чувствительность возвращалась.

- Это что-то значит?

- Мужчины вечно ищут смысл, - её улыбка стала даже лукавой.

Она могла украсть…

Или нет?

Там, на Востоке, все иначе. Порядок, установленный от сотворения мира. И правила. Множество правил. Прав. Привилегий. И если кому-то дано высочайшее дозволение носить символ императорского дома, он и будет носит.

Не снимая.

До смерти. И даже после.

- Расскажешь? – это не приказ. Просьба.

- Ложись, - а вот это уже приказ. И остается подчиниться.

Лавка уже укрыта полотенцем, еще одним. И в тусклом свете виден узор, сложный, явно нездешний. Хотя в Китае больше шелками вышивают. А тут шерсть. И лен, кажется. Или не лен? Бекшеев в тканях мало смыслит.

Мягкие руки осторожно надавили на шею.

- Лежи прямо. Не шевелись. Будет больно. Иногда. Но болезни много. Тело слабое.

- Это…

- Госпожа имеет дар. Но и дар не способен исправить все. А ты способен. Просто ленишься.

- Я не…

Пальцы ткнули куда-то в спину, и речь отняло. А ведь ходят упорнейшие слухи, что Золотые птицы Сына Неба способны убить одним прикосновением.

Слухи.

Просто слухи. О той стране, что отгородилась от прочих высоченной стеной. О Запретном городе, куда уже лет триста не ступала нога белого человека. И даже сейчас, в просвещённые времена, встречи проходят в Малом дворце. А Сын неба обретается в Пурпурном.

Союзники…

Что еще знает? Воевали с Японией. С Империей связаны, но друзьями их считать не стоит. Боль заставила выгнуться дугой.

- Лежи, - рука надавила на шею. – Не воин.

И близко не воин. Их учили кое-чему. Нормативы какие-то были. По бегу там. По стрельбе еще… но это – сугубо для отчетности. У них ведь другая задача.

Аналитик должен уметь думать.

А бегать будут другие.

- Плохо, - она разминала мышцы и жестко, так, что выть хотелось. Потому как казалось, что эти пальцы пробивают кожу, сминают кости, того и гляди вовсе скатают его, Бекшеева в один большой пластилиновый ком. И… надо дышать.