Хэдон из Древнего Опара - Фармер Филип Хосе - Страница 37

• Предыдущая
• 37/58
• Следующая

— Я не смог остановить его, — произнес Хэдон. — Вмешаться означало бы нанести оскорбление богине луны, поскольку его охватил ее дух.

— Не извиняйся, — ответила она. — У моего народа есть — то есть существовали — подобные танцы, и я не однажды видела, как их исполняли, и это не оскорбляло меня. Но в данном случае исполнение танца не было безличностным. Танец, без сомнения, адресовался мне, и потому я очень смутилась. Я боюсь этого чудовища; нельзя и представить себе, на что он способен в одержимом состоянии. А из твоих слов и слов барда я поняла, что Квазин не из тех, кто уважает добродетель и святость, когда на него находит.

— Это правда, — подтвердил Хэдон, — но он предупрежден, что если согрешит еще раз, то может умереть. Если люди не накажут его, это может сделать Кхо. Кроме того, Квазин желает, чтобы его ссылка закончилась, а этого не случится, если он посмеет оскорбить тебя еще раз. Итак, несмотря на свою одержимость, он все же пытается контролировать себя. В этом я отдаю ему должное, хотя я не их тех, кто признает за ним излишние достоинства.

— Его телосложению и силе может позавидовать любой мужчина, — произнес Пага. — Но не я. Мы оба, Квазин и я, неправильных пропорций. Ему от природы дано чрезмерно много, мне же слишком мало. Но хотя божества сделали меня маленьким, укоротив мои ноги, они компенсировали этот недостаток, даровав мне ум. Ему же они дали слишком много тела, лишив при этом умственных способностей. У меня острый нюх, Хэдон, я чую, как от этого огромного тела несет бедой и дьявольским проклятием. Скажи мне, это правда, что в юности какое-то время ты жил вместе с ним?

— На свою беду, — ответил Хэдон. — Мы оба несколько лет проживали у моего дяди в пещере, расположенной высоко в горах над Морем Опара. Квазину был просто необходим кто-нибудь, над кем он мог бы издеваться, а поскольку он не осмеливался оскорблять дядю… тот мог запросто сбросить его со скалы в море — он издевался надо мной. Я по натуре покладистый и какое-то время терпел это, пытаясь завоевать его расположение и заставить быть более дружелюбным. В конце концов, я потерял терпение и однажды бросился на него. Это кончилось унизительно, поскольку он сильно побил меня, да при этом еще и смеялся надо мной. Я был силен, но по сравнению с ним просто слабак, как, впрочем, и все остальные мужчины.

— Мой дядя не сказал Квазину ни слова упрека по этому поводу, но устроил среди нас серию соревнований по атлетике, имея в виду заранее обдуманные цели. В соответствии с условиями соревнований, тот, кто оставался в проигрыше, получал наказание от дяди. Мой дядя понял, что эти игры ставили Квазина в невыгодное положение. Мы бегали на четверть мили и на полмили, а Квазин, несмотря на то, что был огромен, мог обогнать меня на пятьдесят ярдов, но когда мы одолевали более длинные дистанции, он сильно отставал от меня. А потом ему крепко доставалось от дяди. Силы у Квазина, вероятно, хватило бы и на то, чтобы совладать с дядей, но он боялся его. Я думаю, что мой дядя был единственным человеком, перед которым Квазин когда-либо испытывал страх. Возможно, потому, что тот был еще более шальной, чем он сам.

— Дядя также тренировал нас в сражении на деревянных мечах. Но хотя ему удалось нанести мне несколько ударов, едва не покалечивших меня, все же я был гораздо искуснее и благодаря своей технике одерживал верх над грубой силой Квазина. Частенько мне удавались удары, оглушающие его. Наконец, до Квазина дошло, что происходит, и он заявил, что не желает больше соревноваться в гонках и проводить поединки на мечах. Дядя улыбнулся и заверил, что теперь все будет в порядке. Но он оставил за собой право вновь возобновить эти состязания, если решит, что это нужно. Квазин прекратил издеваться надо мной, делал он это теперь только намеками, но так и не простил меня. Он считает, что я нанес ему поражение, а это та самая вещь, простить которую он не в состоянии. Он всегда должен на все наложить свою руку, верховодить во всем. Теперь, находясь под моим командованием, он ненавидит меня еще больше.

— Но все же иногда он шутит с тобой и даже кажется, что ты ему нравишься, — отметила Лалила.

— Квазин — это два человека в одном. Он принадлежит к числу тех несчастных, кому Кхо даровала две души. Очень часто им руководит душа дьявола.

Сидевшая рядом девочка принялась хныкать от усталости. Лалила прижала ребенка к себе и запела колыбельную. Хэдон вслушивался в ее голос, серебристый и мягкий, как свет луны, и его сжигало пламя, подобное жаркому солнцу; казалось, будто луна призвала солнце подняться раньше положенного часа.

Пага, наблюдавший за ним, произнес:

— Похоже, одним людям судьбой предначертано становиться безумным, а другим сводить с ума. Лалила, к несчастью для нее, относится к последней категории. Она не дьяволица, но несет с собой зло. Или скорей, можно сказать, способствует проявлению зла в людях. Ее красота — это проклятие для нее и для мужчин, желающих ее, а также и для женщин, ревнующих ее. Это печально, поскольку сама она хочет только спокойствия и радости; у нее нет стремления властвовать над другими.

— Тогда ей следует жить в пещере, вдалеке от всех мужчин, — проговорил Хэдон.

— Но она любит находиться среди людей, — сказал Пага. — Возможно, в ней глубоко живет желание властвовать над мужчинами. Кто знает?

— Это известно лишь Богине, — произнес Хэдон.

— Я не верю в богов и богинь! — даже вскочил Пага. — Они существуют лишь в сознании мужчин и женщин, создавших их, дабы иметь возможность винить кого-либо, кроме себя, за те неприятности, которые они сами навлекают на свои головы.

Пага, неся на плече топор, удалился, переваливаясь с ноги на ногу, под изумленные взгляды Хэдона. Но за его словами не последовало ни грома, ни молнии, ни земных толчков. Безмятежно светила луна, тявкали шакалы, раздавался смех гиен, где-то вдалеке слышалось рычание льва. Все было, как и прежде.

Группа продолжала двигаться на юг. Спустя десять дней вышли к реке, верховье которой терялось где-то в горах на севере. Пага повалил несколько деревьев своим топором с острыми краями, а сучья дружно обрубили бронзовыми топорами. При помощи огня и топора мужчины придали бревнам форму челноков и соорудили скамьи для сиденья. Сиденья вставили в желоба, выдолбленные изнутри, и для безопасности прикрепили деревянными скобами. Снаряжение, доспехи и оружие убрали под сиденья и с помощью весел, изготовленных из длинных деревянных чурбанов, отправились в путь.

Течение здесь было быстрое, и Хэдон надеялся, что оно таким и останется еще на протяжении сотен миль. Одно удовольствие ощущать, как течение берет на себя основную нагрузку, а потому путешественникам не приходилось прилагать больших усилий, налегая на весла. Добыть пропитание также не составляло труда. Река полнилась рыбой, и на ее поверхности и по берегам в изобилии водились утки и гуси. Рыба споро ловилась на крючок, легко также удавалось проткнуть ее копьем, а огромное количество крокодилов и гиппопотамов гарантировало, что путешественники не будут испытывать недостатка в мясе, хотя охота на них весьма опасна. Джунгли, тянущиеся вдоль реки, служили пристанищем различного вида антилоп. Не было недостатка и в растительной пище: в рационе присутствовали разные ягоды, орехи и разнообразная зеленая капуста.

К тому же у Хэдона теперь появилась возможность разговаривать с Лалилой, поскольку ее место в челноке располагалось прямо перед ним. По мере того, как безмятежно уходили дни, образ Авинет все больше и больше удалялся из мыслей и сердца Хэдона, вытесняемый образом Лалилы, с каждым днем становящимся все более и более ярким. Временами он испытывал страдания от уколов, которые трезубцем наносила ему его совесть, но не мог контролировать крепшее чувство любви к Лалиле.

Хэдон считал добрым знамением то, что они нашли эту реку. Однако на десятый день путешествия он изменил свое мнение. Болотистые берега, которые плавно спускались к реке, неожиданно сменились крутыми и скалистыми, а течение зажатой между ними реки стало гораздо более сильным. Прошло несколько часов, река еще глубже погрузилась в скалы, и в полночь вершины скал по обеим сторонам реки уже высились над ними на двадцать пять футов. Течение было слишком сильным и потому вернуться на веслах вверх по реке не представлялось возможным. Над ними шумел сильный ветер, а спустя полчаса полил дождь, настолько сильный, что временами Хэдон задумывался, не обрушилась ли на них река с высоких небес. Он поручил Паге и Абет вычерпывать воду из лодки кожаными шлемами, а сам с Лалилой и двумя солдатами на корме управлял веслами.

• Предыдущая
• 37/58
• Следующая