Золото Колхиды (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 9

Мне удалось сделать самое настоящее копьё с каменным наконечником. Неважно, что древко вытесал Геракл, наконечник получился из древнего нуклеуса, а Артемида аккуратно и прочно обмотала стык дерева и камня плотной полоской ткани, оторванной от «бинта» Геракла. Но зато я провёл всю организационную работу, и сам аккуратненько выбрал, то есть вырезал, в дереве паз.

Ещё бы по методу пещерных людей промазать ткань рыбьим клеем, укрепив стык, но сойдёт и так.

Артемида и Геракл ушли на охоту, а я остался, чтобы обустроить хоть какой-нибудь лагерь. Предоставят ли нам местные жители каменные чертоги, или нет, но ночевать под открытым небом второй день подряд не хотелось. Не мудрствуя лукаво, вспомнил поездки в деревню, навыки игры в индейцев, и сделал из веток шалаш. Заодно — гулять так гулять, соорудил нечто вроде плетёной циновки, только погрубее и ячейки пошире. Гераклу-то всё равно, и на земле поспит, а Артемида девушка нежная, ей без матраса не положено. (Впрочем, есть у меня подозрение, что моя супруга повыносливее иного героя будет, даже и полубога).

Пока возился, вернулись и охотники, добывшие косулю. Или это лань? Что-то парнокопытное, но явно не лось. Я понял, зачем Артемиде понадобился Геракл — чтобы тащить добычу. Конечно, моя жена — девушка крепкая, но зачем надрываться, если есть братишка?

Шашлыками на сей раз не стали заморачиваться, а зажарили добычу целиком, на костре. Это действо Геракл не доверил никому — сам разделал, промыл, вырубил рогатины, насадил косулю на самодельный вертел, а потом переворачивал животное, стараясь добиться равномерной красивой корочки.

Кроме вкусного мяса (без соли, но всё равно неплохо), которого хватит раза на два (я бы растянул и на дольше, но с Гераклом этот номер не выйдет), у нас имелась ещё и шкура, а также сухожилия. Теперь можно и тетиву на лук Артемиды сладить.

— Здесь деревня неподалёку, — сообщила богиня. — Но народ сейчас занят — хоронят в прибрежном песке тушки тритонов, что волной прибило.

— И призывают на голову их убийц все кары морские! — весело добавил Геракл, ловко сдвигая косулю, чтобы её не опалило огнем.

Мне бы малость испугаться — дескать, сейчас похоронят, и отправятся их убийц разыскивать — но все мысли заняты ароматной тушей, истекающей жиром. Явятся воевать, тогда и поговорим. А пока… Запах божественный! И когда же готова будет? У меня уже слюни текут, как у собаки.

Но вот, наконец, наш родственник нахмурил густые, как у папаши Зевса брови, и стал снимать аппетитную тушу, а мы с жёнушкой дружно ринулись помогать. Увлеклись, столкнулись лбами, засмеялись и принялись целоваться, как подростки.

— Эй, а есть-то кто будет? — добродушно прикрикнул на нас Геракл. — Я ждать не стану, один всё съем…

Да, поцелуи могут и подождать… После ужина разговаривать не хотелось, поэтому отправились спать. Мои спутники отключились сразу, а мне отчего-то не спалось. То ли из-за храпа Геракла, то ли от разных мыслей. Полежав немного, вылез наружу. Сейчас бы выпить стаканчик тёплой воды с мёдом, отключился бы моментально, но коли ничего нужного нет, то просто так посижу.

Подкинув в угасающий костер немного веток, присел возле, засмотрелся на пламя, и тихонько запел. Можно бы и громче, потому что храп Геракла перекрывал даже стрекотание тех цикад, что не удрали. но привычка не шуметь по ночам взяла своё.

Не печальтесь о сыне,

Злую долю кляня.

По бурлящей Элладе

Он торопит коня.

Громыхает троянская война

От темна до темна.

Много в поле тропинок,

Только правда — одна.

Бьют свинцовые ливни,

Нам пророчат беду,

Мы на плечи взвалили

И войну и нужду.

Мне показалось или нет, что рядом со мной опустилась какая-то тень? Южные ночи чёрные и густые, но здесь, рядом с костром, было чуть посветлее, а этот «сгусток» чётко выделялся. И кого это принесло? Может, какой-нибудь олимпиец решил спуститься с небес на землю, послушать песню, или подсмотреть — как там поживает богиня охоты? А чего он ночью-то припёрся? По ночам всем богам спать положено. Ну, раз пришёл, пусть слушает. И я продолжил. Когда завершил последний куплет о том, что «Если снова над миром грянет гром», то «мы на помощь придём», тень неожиданно чихнула. Как вежливый человек, я сказал:

— Будьте здоровы.

— Какое здоровье может быть у мертвеца? — удивилась тень.

— Это лишь пожелание, проявление вежливости, не больше, — пояснил я.

— Желать здоровья, услышав чих? Какая глупость!

Я, понимаете ли, ему (или ей?) здоровья пожелал, а мне сразу же отвечают хамством. Типа: будьте здоровы, а в ответ — не ваше дело!

Я обиделся и замолчал. Тень поёрзала — может, на голой земле холодно даже тени? Или ей скучно, и хотелось поговорить? А чихала она почему? Аллергия или простуда? Ага, у тени. Скорее, внимание привлекала.

Если верить легендам, тень никогда не заговаривает первой, но я же уже сам заговорил с ней, поэтому она вправе поддержать разговор.

— Ты поэт? — поинтересовалась тень, не выдержав молчания.

— Боже упаси! — отозвался я. Как меня только в этой жизни не обзывали, но поэтом ни разу. Нет, в детстве стихи писал, но к счастью, очень рано понял, что поэзия — это не моё.

— Жаль. Мне было бы интереснее разговаривать с поэтом, пусть и плохим, нежели с простым смертным.

— Почему это «плохим»? — снова обиделся я. На этот раз не за себя, а за Роберта Рождественского, чьё творчество искренне люблю и уважаю. А то, что «непоэт», в отличие от поэта, только простой смертный, пропустил мимо ушей.

— Ну разве ТАК надо писать стихи? Что такое — «бьют свинцовые ливни»? Разве свинец падает с небес?

— Это образ, — начал оправдываться я. Но как объяснить призраку, жившему (м-да, а как сказать-то?) до нашей эры, что в будущем станут делать пули, что пострашнее любых стрел?

— Образ должен быть понятен. А здесь только рифмованная проза. Настоящие стихи должны звучать по-иному.

Вишь, даже здесь, в Древней Греции, самое тяжкое оскорбление для поэта — мол, его стихи «рифмованная проза». Это как у нас, если хочешь оскорбить чью-то научную работу, пиши «реферативность», не ошибешься.

— А как же они должны звучать?

— Хотя бы так. Послушай мои строки. — тень откашлялась, и монотонно произнесла:

— Чем эта женщина могла тебя пленить,

Твой ум и сердце так поработить? —

Своею грубою, неловкою рукою

И локона она не может взбить!

Ни груди молодой ей ризой дорогою

С искусством не суметь, закрыв, полуоткрыть.

Немного помедлив, тень откинула голову назад и прочитала еще пару строк:

— Имя и пепел певицы этою насыпью скрыты;

Нежная песня её вечною жизнью живет.

Я покивал, а тень сообщила с долей скромности: — Между прочим, это про меня.

Я посмотрел на собеседника, оказавшегося собеседницей, с интересом. Кажется, я знаю, кто пристроился возле моего костра.

— Значит, ты поэтесса и тебя зовут Сапфо?

— Меня зовут Псапфо, — поправила меня тень. Призадумавшись, сказала. — Но можно и Сапфо, если на арголийском диалекте.

Про древнегреческие диалекты я слыхал. Но экипаж «Арго», собранный из разных мест, говорил без «оканий» или «аканий». И «цоканья» я тоже не слышал. А если серьёзно, то Тесею, как афинянину, положено вместо буквы «т» говорить «ф». Не «Афины», а «Атины», а мы его должны звать «Фесей», как у них принято. Да, в дореволюционной орфографии именно так и было. Но у нас, на «Арго», язык особо не отличался. Или у меня восприятие речи такое стандартное? Древнегреческого языка я всё равно не знаю, я на нём просто говорю. А ещё вспомнил кое-что из стихов Сапфо.

Богу равным кажется мне, по счастью,

Человек, который так близко-близко

Пред тобой сидит, твой звучащий нежно