Золото Колхиды (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 16

У костерка вначале материализовался Гермес, а уже следом за ним из воздуха появились его легендарные сандалии. Зависнув, крылатая обувь помедлила, а потом ринулась к источнику. Вроде, рта у сандалий нет, но такое чувство, что они устремились на водопой, словно загнанные лошади.

— Совсем ты их загонял, — сочувственно кивнул я на обувь бога.

— И не говори, — вздохнул тот, ухватывая ложку, протянутую Артемидой. Попробовав, бог торговли закрутил головой, а потом открыл рот, заглатывая воздух. Обжегся, бедолага.

— И куда спешить? Не отнимут, — укоризненно покачала очаровательной головой старшая сестра, повторяя фразу, что говорят мамаши всем нетерпеливым детям.

Гермес отдышался, сбегал к источнику, прополоскал рот студеной водой и, как ни в чем не бывало, уселся за стол и заработал ложкой, но уже с опаской и осторожностью. Заглатывая завтрак, рассказывал о своих похождениях. Всего-то за пару дней бог торговли умудрился смотаться в Вавилон, посмотреть на строительство огромной башни, затеянной тамошним властелином, а потом метнулся к нам, попутно посмотрев, как там «Арго».

— Уже развернулся, а теперь держит курс сюда, — сообщил Гермес. — Я Ясону сказал, что вы их ждете. Да, он очень рад, что Саймон живой, здоровый и уже из Аида вернулся.

— С чего вдруг? — удивился я. Приятно, конечно, что моему воскрешению рады, но все равно, подозрительно. Признаюсь, после «заложничества» я Ясону малость не доверяю и теперь жду от него какого-нибудь подвоха.

— Тифий совсем плох, на ногах еле держится, — пояснил Гермес. — Болеет старик, вместо него приходится кого-нибудь на руль ставить, но не у каждого получается. Недавно Тесей стоял, так едва «Арго» на скалы не посадил. Ясон хочет тебя кормщиком сделать. Говорит — один раз у Саймона получилось, так и потом все получится.

Что ж, лестно, но уж очень ответственно. Гребцом-то плыть куда проще, нежели вести судно по волнам, да еще вдоль берега, где может оказаться предательская отмель, а то и скала, незаметная с корабля. Здесь уж не только умение нужно, но и опыт.

Но это потом, а пока меня заинтересовала башня в Вавилоне.

— А что за башню строят?

Уж не та ли это библейская башня, которую собирались построить до самых небес? Из-за нее Господь смешал языки и люди перестали друг друга понимать. Это я сейчас понимаю и товарищей с «Арго» и туземку, а вдруг, да и перестану? Но шурин меня успокоил:

— Так там самая обычная сторожевая башня, только очень высокая. Правитель хочет, чтобы с нее было видно, не идет ли враг. Если идет, то войску играют сигнал тревоги.

Забавно. Вавилонская держава огромная. Как это с одной башни можно увидеть, не приблизился ли неприятель к границам? Или (мысленно хохотнул я), правитель посадит наверх Золотого петушка, который одновременно и флюгер, и наблюдатель?

Но все оказалось проще. Башня в самом Вавилоне — самая высокая, но только одна из многих, раскиданных от границ и до городов. С помощью костров, воины должны передавать друг другу сигнал опасности. Я уже о чем-то таком читал… Где-то ставили сигнальные башни, но это не уберегло от вторжения неприятеля.

— Слушай, а как там с подружкой Саймона? Догнал? — спросила вдруг Артемида, искоса посмотрев на меня.

Что за подружка? А, это она про тень поэтессы, с которой я болтал полночи? И что, супруга меня ревнует к какой-то тени? Дела. Лестно, конечно, но если супруга начнет меня к каждой тени ревновать, то хреново.

— Еще бы! Что бы я, да какую-то душу не поймал? — самодовольно усмехнулся Гермес. — Далеко убежала поэтесса. Я ее только в песках настиг, неподалеку от могил фараонов. Отнес ее к дядюшке, а тот ни сном, ни духом. Да и как он может знать о том, что еще не случилось? Теперь поэтесса где-то на островах Блаженных сидит.

— Эх, бедолага, — пожалел я основоположницу эллинской любовной лирики, но Гермес возмутился:

— Почему это, бедолага? Да она счастливица! Знаешь, что там с душами бесприютными делают? Да еще с теми, у которых ни гроба своего нет, ни мумии, чтобы потом вернуться?

— А что с ними делают?

— Да их сжирают!

Мне вспомнилось, что на том свете у египтян имеется собственный «страшный суд». Осирис, сам некогда бывший мертвецом, но оживленный благодаря стараниям супруги и сына, теперь вершит суд и расправу над душами мертвых с помощью весов. На одну чашу кладут сердце покойного, на другую — перо истины, выдернутое из крыла богини Маат. Если сердце перевешивало, то душу сжирало чудовище, а нет, то она отправлялась в благодатные поля.

Шансов у души Сапфо оказаться в полях блаженных земли Кемет не было. И сердце у нее уже сгорело, а не спрятано где-нибудь в саркофаге, и сорок два египетских бога ей не назвать (я и сам-то назову не больше пяти-шести), да и грехов на ней много. Так что, куда надежнее тени отправляться в Аид, и сидеть там. Авось, что-то потом поменяется. Плохо, конечно, что Сапфо потеряет память, только к чему она ей, если женщину станут окружать души из прошлого, с которыми она все равно не знакома?

— Ладно, мне пора, — сказал Гермес, поднимаясь с места и протягивая руку в сторону не успевших отдохнуть сандалий. Те лишь обреченно махнули крылышками-ушками и устало потянулись к хозяину.

— Подожди-ка братец, постой на месте, — остановила Гермеса богиня охоты и тот послушно остановился.

Артемида, не чинясь, подошла к младшему брату, хмыкнула и залезла ему за пазуху. Тот захихикал — щекотно же.

— Так ведь и знала, что что-нибудь да сопрешь, — хмыкнула богиня, вытаскивая из-под хитона один из кусков хрусталя.

Здоровенный кристалл-то! Как он умудрился его спереть из завязанного мешка, да еще и под хитон спрятать? Ну Гермес, зараза такая!

— Так сестрица, как же мимо пройти? — со смехом отозвался Гермес. — А ты, хотя бы могла сделать вид, что не заметила.

— Ага, я и не заметила, как ты крал. Просто у тебя из-под хитона тряпки торчат, — проворчала Артемида, вытаскивая еще и какую-то юбку. Бросив ее на землю, вздохнула. — И зачем это тебе? Собирался какой-нибудь пейзанке подарить или сам станешь носить? Или твои жрецы разленились, жертвы перестали приносить?

— Так вор я, или не вор? — вытаращил глаза бог торговли. — А если я вор, то мне приличествует не получать, а красть. Да краду-то я не из корысти, а из-за развлечения.

Из спортивного интереса крадет. Или Гермес вообще клептоман.

— У чужих, это я понимаю, у них можно. А у своих родичей красть прилично?

— Так это разве ваше? — еще пуще вытаращился Гермес. — В прошлый раз я здесь ничего этакого не видел. Подумал, что вы сами добро откуда-то сперли. А украсть краденое, даже у своих — это не грех, а так, развлечение.

Да уж, не грех. Можно опять-таки вспомнить коров, которых младенец Гермес украл у сводного брата. И чего, мол, Аполлон обиделся из-за таких пустяков?

И, вообще, у Гермеса с моей любимой есть кое-что общее. Оба без зазрения совести стащат чужое, но при этом обязательно попадутся.

— Иди уж, воришка, лети себе, — усмехнулась старшая сестра, разворачивая братца спиной к себе. Ловко ухватив одну из сандалий, летевших к хозяину, стукнула ею Гермеса пониже спины.

— Больно же! — совсем не по божественному завопил бог торговли. Потерев ушибленное место, сунул ноги в сандалии, показал нам язык и исчез.

— И как на такого сердиться? — усмехнулась Артемида.

Вот здесь я согласен. На Гермеса-воришку сердиться, все равно, что сердиться на кота, стащившего из-под твоего носа вкусную рыбку. Посмотришь такому в глаза и поверишь, что рыбка сама ему в зубы запрыгнула. Еще и виноватым себя почувствуешь.

[1] Вадим Шефнер

Геракл ушел со своей козой и снова пропал. Его не было весь день, не явился и вечером. Возможно, мелкая и рогатая скотинка не спешила превращаться в женщину, и наш герой ходит вокруг селений, в ожидании чуда. Не явишься же с козой к родителям, не скажешь — мол, доченьку заберите. Или возможен и такой вариант. Коза по дороге превратилась в женщину, начала переживать о случившемся, а Геракл ее утешает?