Просто секс и ничего личного (СИ) - Андриевская Стася - Страница 21

Умолкаю, цежу давно остывший чай, понимая, что о своих смутных сомнениях насчёт «сестры» говорить не хочу точно. Словно пока не сказано вслух — вроде бы и не по-настоящему.

— А ещё у него тоже мама умерла, когда он подростком был. Но только не пятнадцатилетним, как я, а вообще, тринадцати. И он тоже остался с отцом-предателем. С той лишь разницей, что его отец мать не бросал, но зато женился всего через три месяца после её смерти, а ещё через три уже и дочка родилась. Про Димку фактически забыли. Ему Валентина, мамина коллега по школе, ближе родного отца стала, представляешь? Поэтому он за неё теперь порвать готов. И вообще он такой…

Смотрю в точку перед собой и чувствую, как внутри всё переворачивается. Хочу к нему! В его ауру, в руки крепкие и чувство защищённости, которое может дать только он. И никакая подруга, даже самая лучшая на свете, этой дыры не заткнёт. И не уймёт смутной тревоги:

— А ещё знаешь, он мне чем-то отца моего напоминает. Нет внешне они, конечно, разные! Абсолютно! Но ощущаю я их, почему-то одинаково. Ну, в каком-то смысле. Даже не знаю, как объяснить. И это страшно, Ир! Я не хочу, чтобы он был как отец. Только не это! Или это я как мама — именно под такой мужикотип заточена? Тоже не хочу. Боюсь. Димка, он ведь такой, знаешь… Он… Такой. И других таких больше нет…

___________

Рай. День четвёртый…

— А ты зачем побрился?

Вожу подушечками пальцев по колкой, словно наждачный лист, щетине, от которой у меня уже безнадёжно саднят щёки, и даже покраснения высыпали.

— Просто. Пробую новый имидж.

— М-м. А я уж подумала, срочно внешность меняешь…

Испуганно напрягаюсь. Всё-таки сорвалось. Срочно перевожу тему:

— А помнишь, ты как-то сказал, что редко бываешь в Инкогнито лав? И ещё как будто и сам этому удивился, ну, типа, «как ни странно, бываю там редко» Помнишь?

— Конечно.

— Почему? Ну, в смысле, что в этом странного? Кроме того, что твоя стекляшка там рядом?

Дмитрий поджимает губы, задумывается.

— Ну… А сама как думаешь?

— Я думаю, ты слукавил, чтобы не выглядеть в моих глазах совсем уж махровым ловеласом, а на самом деле бываешь там гораздо чаще.

— А если нет?

— Тогда не сходится. Слишком уж хорошо ты там всё знаешь, да и нет смысла в платиновой карте, когда ты редкий гость.

Он смеётся.

— Может, поэтому я её тебе и отдал, что самому не нужна?

— А если серьёзно?

Он ловит губами кончик моего пальца, слегка скребёт его зубами, отчего меня тут же пробирает щекоткой внизу живота, и наконец прикладывается крепким, нежным поцелуем к центру ладони.

— А если серьёзно, то это место меня угнетает. Оно как позорное клеймо неудачника, яркий пример того, как можно зарубить на корню что-то потенциально годное.

— Ого. Неожиданно.

— Да банально это, Лис. Банально! — неожиданно рьяно заводится он. — Мне кажется, это место задумывалось иным, как пространство, в котором робкие люди могли бы делать первый шаг. Сначала в маске, в полумраке, может, в дымке кальяна. А затем, кто знает — встречи в парке на скамейке, неторопливые прогулки рука в руке, знакомство с родителями, может, свадьба, дети… Отношения, понимаешь? Место, где робкие люди получали бы шанс начать нормальные, здоровые отношения. Не в сети, под чужой аватаркой, а вот так, в реале, просто в маске. Для начала.

Он говорит, а меня обсыпает мурашками. Я даже и представить не могла такого глубокого разреза темы. Тем более от такого легкомысленного любителя яркой жизни.

— А что имеем в итоге? — продолжает горячиться он.

— Что?

— Блядюжник, что ещё! Капище прелюбодеев всех мастей, безответственность и безнаказанность.

Поднимается с постели, раздражённо напяливает на голую задницу домашние брюки и выходит из комнаты. Но не проходит и минуты, как снова показывается на пороге. Руки в карманах, желваки играют.

— Нет, ты не думай, конечно, я не ханжа. Мне так-то вообще глубоко насрать кто с кем спит, и чем это оправдывает… Но чтобы тебя я там даже рядом больше не видел, это ясно?!

_____________

Сейчас

— Ладно, чего я о себе, да о себе? — видимо наконец выговорившись, внезапно спохватываюсь я. — Ты-то как, Ир? Тоська, как? — Но приходится трепать по плечу, чтобы дозваться: — Аллё, Ир!

— А, да, да!

— Что — да?

Смотрит на меня растеряно, жмёт плечами:

— Ну-у-у…

И до меня доходит. И теперь уже я подпираю подбородок кулаками, устраиваясь поудобнее:

— Рассказывай, давай! Как звать, где взяла и какие перспективы.

Мне безумно интересно! Иринку я видела в отношениях лишь однажды, ещё в одиннадцатом классе. Да и то отношениями было сложно назвать, учитывая, что подруга готова была молиться на козла, который ни одной юбки не пропускал. А потом наши пути разошлись и соединились лишь когда у неё на руках уже была двухлетняя Тоська и муж-изменщик в анамнезе. Другой правда, не тот, школьный.

— Ой, да чего ты придумываешь! — мнётся Ирка. — Нет у меня никого!

— Ага. А причёска, маникюр?

— И что? Это для себя.

— А в облаках ты тоже сама с собой витаешь?

— Ничего я не витаю! Я о работе думаю. К нам на рынок последнюю неделю следственная проверка зачастила, всё опрашивают, осматривают. Прям бодренько так взялись, знаешь! Надеюсь, что и порешают быстро. Я ведь на открытый прилавок пока ушла, Лис. Возле самого входа.

— Ну круто, слушай! А где деньги на новый товар взяла?

— Нигде. Этими, как ты говоришь, копчёными тапками торгую пока. Отмыла, в порядок привела и по дешёвке толкаю. И берут между прочим и даже неплохо, а ты их выкинуть предлагала!

— М… — меня слегка колет, что оказалась не права, но интересует другое: — Как же ты со всем этим управилась? Помог кто?

— Ну так… Знакомые.

— Или знакомый? Ой, Ир, ну чего ты как маленькая? Я тебе тут во всех деталях, а ты жопишься. Не честно так!

Она смущённо опускает взгляд. Ирка. Смущённо! И я понимаю, что, походу, всё серьёзно.

— Не о чем пока рассказывать, Лис. А из пустого в порожнее лить… сглазить не хочется.

Я делаю обиженное лицо, много значительно киваю, мол, ладно-ладно… И взгляд падает на розетку над разделочным столом. Вернее, на новенькую, по всем правилам вмонтированную тройную розетку вместо кособоко приклеенной скотчем древней одиночки.

Молча встаю и иду в комнаты. Там с электрикой тоже полный новый ажур. И карниз в зале больше не висит на одной сопле, а на балконной двери наконец-то появилась ручка.

Подмывает, но я ничего комментирую. Хуже нет, когда ты не готов, а в душу лезут. Но то, что подруга телефон из руки не выпускает и лихорадочно мониторит любой входящий писк, тоже вижу теперь яснее ясного.

Вместе идём за Тоськой в сад, на обратном пути заворачиваем к рынку, поглазеть на тот самый открытый прилавок, временную Иркину точку. Гуляем во дворе. Домой.

Ближе к ночи накатывает вдруг дикая усталость, причём не физическая, а скорее моральная. Словно этот неполный день без НЕГО мне пришлось выдалбливать из скальной тверди, и от непосильной ноши теперь ломит плечи. В голову снова лезут мысли: что, как, почему, зачем… И, главное, всё хорошее остаётся где-то на дне, а на поверхности бурлят сомнения, подозрения и даже ревность.

— Знаешь, что самое странное? — спрашиваю Ирку, хотя даже не уверена, что она слышит меня из пучины собственных дум. — Я ведь за всё время даже ни разу не спросила у него об убийстве, хотя сразу подумала, что и бороду сбрил неслучайно, и не просто так в какой-то убогой однушке безвылазно сидит.

Но Ирка оказывается слышит. Вяло отмахивается:

— Не бери в голову. В конце концов, губернаторский сыночек слыл тем ещё говнюком, у него одних только обвинений в изнасиловании три штуки, и все закрыты за недостатком доказательств. Просто доигрался.

— Ну как «вот и всё», Ир? Только представь: Димка, возможно, убийца, а мне всё равно, и с каждым днём всё равнее. Параллельная реальность какая-то!