Кто хочет процветать (СИ) - Веснина Тиана - Страница 4

Лилия, невольно привлеченная громким разговором, стала рассматривать друзей Пшеничного. Станислав Михайлович не преминул похвастаться их именами.

— Я уважаю людей, которые сумели пробиться в жизни, — от души произнесла она заезженную фразу.

И тут Пшеничного осенила одна не совсем достойная мысль: оставить на некоторое время Лилию одну, а самому подсмотреть, как она будет вести себя, попав в созвездие московского бизнеса. И, словно по заказу, появился Фил, красивый молодой человек, занимающийся рекламным бизнесом. Станислав Михайлович подскочил с кресла и поспешил перехватить Фила перед самым носом устремившихся к нему девиц.

— Давно не виделись! Как дела? — тянул он его к своему столику. — Давай за встречу!

Фил, ничего не имея против, весело помахал девицам рукой, мол, подойду попозже, и присел рядом с Пшеничным.

— Да, Фил, познакомься. Это Лилия! — точно спохватившись, воскликнул Станислав Михайлович.

Лилия, услышав свое имя, повернула голову и встретилась взглядом с молодым человеком. Он привстал и представился:

— Фил!

— Очень приятно, — улыбнулась Лилия.

— Три мартини, — бросил Фил официантам, не отводя глаз от девушки.

Пшеничный суетливо завертелся, вынул сотовый, озабоченно покосился на Лилию и, разведя руками, попросил извинения, что вынужден ее ненадолго оставить.

— Фил, ты уж побудь с Лилечкой, она здесь в первый раз, а я — через пять минут. Всего пару деловых звонков.

— Не волнуйся! — Ирония фосфорными огоньками сверкнула в глазах Фила.

Пшеничный направился к стеклянной двери, выходящей на широкую площадку второго этажа. По краям дверь была обрамлена тяжелыми портьерами синего бархата. Пшеничный, делая вид, что говорит по телефону, острым взглядом принялся следить за Филом и Лилией.

«Вот же уродился дьявол — красивым. Ну на какую ни глянет, каждая его. Тут прыгаешь, щеки раздуваешь, выставляешь все, что имеешь: деньги, именитых друзей, связи, засыпаешь подарками, — сетовал Станислав Михайлович, — а этот только скользнет взглядом, только изволит заметить ее, как уже «Ах!.. Влюблена!..». Может, я зря все это затеял? Девчонка молодая, серьезная, а я ее, будто змей-искуситель, в объятия развратника толкаю?..»

Между тем Фил пригласил Лилию танцевать. Пшеничный вышел из своего укрытия, покусывая губы и попадающиеся короткие щетинки усов. Едва музыка смолкла, как вокруг Фила тотчас образовался кружок из его приятельниц. Станислав Михайлович насторожился. Если Лилия останется с ним… Но она, с трудом выбравшись из толпы напиравших друг на друга девиц, направилась к столику.

— Стас, отвезите меня домой, пожалуйста, — попросила она Пшеничного, шумно сопящего от переживаний, устроенных им самому себе.

— Но еще не так поздно!

— Нет, я устала, и потом мне завтра рано вставать. Я же хожу на курсы при академии.

— А!.. — протянул Пшеничный. — Тогда поехали.

Старенький дом, точно такой, каким его мысленно представлял Станислав Михайлович, выплыл неровными очертаниями в свете одинокого фонаря. Пшеничный открыл дверцу машины. Лилия вышла и рассмеялась по-детски звонко, прижимая букет к груди:

— Представляю, как мама удивится такому шикарному букету! Ну я пошла?! — полувопросительно взглянула она на него.

Пшеничный кивнул, подумав: «Котенок, да и только! Позевывала всю дорогу, словно пушистик, собирающийся сладко вздремнуть».

Лилия подошла к подъезду, помахала рукой и скрылась за дверью. Пшеничный сел в машину рядом с водителем, но трогаться команды не давал. Свет зажегся на первом этаже. Через неплотные сатиновые шторы виднелись два силуэта: один стройный с пышным букетом, другой худенький, кутающийся в шаль.

— Трогай! — наконец-то проговорил Пшеничный.

День как день: рабочий, кипучий, выпивающий всю энергию. Некогда! Некогда бросить слово по телефону приятелю, некогда позвонить жене, утром выглядевшей слишком хмурой, сердитой, да, в принципе, и не хочется. Окончательно вымотал разговор с художником. Пшеничный в который раз вытирал пот со лба. Дизайнер — это всегда проблема для издательства. Его никто не знает, но то, что он делает, — видят все. Не нравился Пшеничному дизайн обложки для только что сданной рукописи Веры Астровой: ее печатают без промедления, она приносит прибыль.

С серо-синими кругами под глазами неделю назад пришла Вера и принесла дискету с новым детективом.

— Стучала по клавиатуре до онемения пальцев. А потом всю ночь было такое ощущение, будто по рукам ток пропустили, — жаловалась она.

— Меньше надо заниматься обработкой текста, — в который раз заметил ей Пшеничный. — Книгу пишете за три месяца, а потом столько же сидите за редактурой. Кто назовет вас умной?!

— Я не могу суррогат выпускать! — устало, но с гордым достоинством художника возразила Вера.

Пшеничный, откинувшись на спинку кресла, захохотал, искренне и даже не обидно.

— Веруня, неужели вы, как это говорится, в тайниках своей души веруете, что творите на века?! Ведь все, что вы написали и еще напишете, это же не книги, а увлекательное чтиво для ежедневного употребления и по употреблении, что особенно важно, полного забвения. Все эти детективы тем и хороши, что их можно издавать и переиздавать. Читатель по прошествии времени покупает одно и то же содержание только в другой обложке.

Вера в негодовании сняла очки и, сотрясаясь от желания сказать Пшеничному все, сказала только:

— Вы, Станислав Михайлович, у любого автора отобьете охоту писать.

Пшеничный поднялся с кресла, обошел вокруг стола, обнял Веру за плечи и с легким пафосом произнес:

— Веруня, вы же не просто автор, вы талант! А то стал бы я с вами возиться и терпеть все ваши редактуры. Я бы брал ваши идеи, отдавал в руки нескольких разработчиков, и сыпались бы книга за книгой. Но я уважаю вас! Вы лицо моего издательства. Во всем этом хаосе бумагомарательства под аляповатыми обложками должна быть капля достойного. И это вы!

— Спасибо, Станислав Михайлович, — вновь надев очки, с удовольствием выслушав и впитав хвалебные слова, отозвалась Астрова.

И вот сегодня Пшеничный отвергал одну за другой обложки, предлагаемые художником.

— Я и так закрываю глаза на весь этот цветовой, лишенный капли таланта бред. Где вы учились? С чего вы взяли, что можете быть художником? Что это за сочетания блекло-сиреневого с долларовой зеленью? Что это за дикие морды?.. Согласен, читатель любит острое, что цепляло бы взгляд, но это — безвкусица… Короче, все варианты отвергаю. Иди думай, созидай!

Потом появилась главный бухгалтер, дама в строгом красном костюме, и началось — кредиты, налоги, платежи, штрафные санкции…

— Задерживаем выплаты гонораров авторам уже на два месяца.

— Это каким же авторам?

— Приличным.

— Ничего, подождут, они хорошо получают. Это мы мелочным писакам сразу платим их копейки. Они довольны и тем, что видят свое имя на обложке. А кому не нравится — пусть проваливают, на их место тысячи других найдутся. Россия страна пишущая! Это, наверное, у нас в крови. Начали с челобитных, кляуз, доносов и вот теперь это вылилось в широкое литтворчество масс. Какова самодеятельность?! Какой охват?! Даже в СССР такого количества самодеятельных талантов не было.

Пшеничный любил беседовать с главным бухгалтером, женщиной умной, с нормальной долей цинизма смотрящей на жизнь.

Станислав Михайлович попросил кофе. Вошла секретарша в узкой черной юбке и короткой кофточке, из-под которой виднелся пупок с вонзенным в него колечком.

«Старается меня заманить, не иначе, — с внутренней ухмылкой подумал он. — А я — плевал. Все вижу насквозь. Тебе, деточка, мои деньги нужны, а я как приложение. Можно, конечно, указать тебе на дверь, но ты расторопная и пунктуальная, так что работай пока в своих двух качествах, секретарши и девушки для снятия напряжения. А мечтать, когда я снимаю напряжение с твоей помощью, ты можешь о чем угодно. Даже как околпачишь в один прекрасный день самого Пшеничного».