Из Ниццы с любовью - Топильская Елена Валентиновна - Страница 40

Мы с Лешкой слушали, раскрыв рот, и на этих словах прыснули. Шеф продолжал:

— Это сейчас в ювелирных что угодно к вашим услугам. А тогда ничего не было, мастера покупали камни на черном рынке, и этот Горохов самым крупным дилером был, как сейчас сказали бы. У меня в голове не укладывалось, как, будучи самым богатым человеком, можно жрать соседские деревянные котлеты. Ведь явно с голоду помирал, когда к Юрке заглянул. Я Юрку спрашиваю: это он что, маскируется? От ОБХСС прячется, нищего изображает? Юрка мне отвечает: ничего он не маскируется, никого не изображает, он всегда такой. И дома у него мышь повесится, живет как бомж, лампочку лишний раз не включит, электричество экономит, свечки жжет. Я тогда, признаться, решил, что Юрка привирает. Ну, захотелось ему зачем-то странноватого соседа представить подпольным богатеем. Но лет через восемь-десять, уже будучи прокурором, сел я в дело Горохова. Расследовал Комитет госбезопасности, рассматривал горсуд, меня туда отправили от городской прокуратуры обвинение поддерживать. Дело я читал, как роман. Оказалось, что Юрка ничего не приврал. У Горохова изъяли драгоценных камней на сумму более трехсот тысяч рублей, да тут же написано, — он потряс приговором.

А если учесть, что хорошая машина стоила тогда три тысячи, то, сами понимаете. Горохов мог дворец себе построить и черную икру ложками есть. А ел магазинные котлеты по семь копеек, и то чужие…

Шеф замолчал, вспоминая молодость, котлеты по семь копеек, чудака Горохова… Мы не мешали.

— Значит, он так от дел и не отошел, — заметил чуть позже шеф.

— Да, у него в крупу с мукой бриллианты заныканы, — рассказал Лешка.

— Да, очень похоже. В семьдесят восьмом он бриллианты в мыло хозяйственное прятал, утапливал камешек в мыло и сверху заваривал. Он почему так жил? Боялся воров. А воры, уж какие бы они неразборчивые ни были, вряд ли позарились бы на кусок вонючего хозяйственного мыла. Знаете, какое раньше мыло хозяйственное было? Жуть! Да нет, откуда вам знать?

— Владимир Иванович, — спросила я, — ну ладно раньше, вы говорите, ювелиры у него камни покупали, был спрос. А теперь-то кому он камни продавал?

— Думаю, что он сменил немного профиль, — после короткого раздумья ответил шеф. — Думаю, что он переквалифицировался на спекуляцию редкими камнями, и клиентами его стали не ювелиры, а коллекционеры. Теперь обычными камнями никого не удивишь, вон, иди в любой ювелирный и покупай, хоть бриллианты, хоть сапфиры. А вот камни с именем, с историей, фамильные драгоценности русских аристократов — тема интересная.

Он пошуршал листочками приговора.

— Вы, ребятки, посмотрите, тут свидетелями допрашивали нескольких любопытных личностей. Потомков столбовых дворян. И между прочим, одного из потомков князей Юсуповых. Вернее, одну из потомиц.

— Юсупов, который Распутина убил? — проявил Горчаков эрудицию.

— Именно. Феликс-то Юсупов с женой, как известно, эмигрировали, во Францию, жили в Париже. Там распродавали свои фамильные драгоценности, потому что жить было не на что. А вещи были не просто дорогие, а с историей. Одна Перегрина чего стоит…

— Кто? Что? — заорали мы с Лешкой, напугав шефа.

— Тьфу, ребята, отвык я уже на пенсии от ваших дурных манер, — вздохнул он, протирая очки. — Чего орете, как на Привозе? «Перегрина», жемчужина, самая знаменитая фамильная драгоценность Юсуповых, а до них ею владели короли и королевы, а потом даже Элизабет Тейлор. Я тогда заинтересовался, что за жемчужина такая…

Он встал, ушел в другую комнату и вернулся с толстой книгой в руках, с закладкой посреди тома, открыл и прочитал:

— В 1579 году негр-невольник извлек из вод близ острова Маргарита (что по-испански и означает «жемчужина») совершенную по форме грушевидную жемчужину, величиной с голубиное яйцо. Испанский король Филипп II приобрел ее за сто тысяч франков, однако вскоре она досталась конкистадору Наньесу. Тот преподнес жемчужину в дар английской королеве Марии Тюдор, после смерти которой она вновь вернулась в Испанию. Жозеф Бонапарт вывез ее в 1813-м во Францию, затем она досталась королю Голландии Луи Бонапарту, потом ее купил лорд Гамильтон и подарил своей красавице-жене, знаменитой леди Гамильтон. Потом жемчужина на какое-то время вернулась в Испанию, пока, наконец, не была куплена за 39 миллионов Ричардом Бертоном в подарок Элизабет Тейлор на День (липок» Валентина.

Выслушав все это, я протянула к Лешке дрожащую руку. Он понял все без слов, рывком раскрыл папку с материалом по убийству, вытащил нужную карточку и протянул ее мне. Перегрина, уникальная грушевидная жемчужина. 1579 — дата, когда ее нашли. 1813 год — ее вывезли во Францию, подарили Луи Бонапарту, чьей женой была Гортензия Богарне, и значит, спокойно могла носить «Перегрину» на шее, а придворный художник имел возможность запечатлеть ее с этой жемчужиной, в синем бархатном платье с рукавами-фонариками. 1969 год — 39 миллионов, которые Бертон заплатил, чтобы подарить ее Элизабет Тейлор. В 1977 года, по оценке Петра Наумовича Горохова, она стоила один миллион. Чего? Рублей? Или долларов? Почему Горохов оценил ее в 39 раз меньше, чем за нее заплатил Бертон? Потому что краденое всегда продается дешевле?

Шеф взглянул на меня поверх очков.

— Мария Сергеевна, прошу вас иметь в виду: в мире есть не одна Перегрина. Во всяком случае, в семьдесят восьмом, уже после того, как одну «Перегрину» подарили Элизабет Тейлор, в суде мы допрашивали свидетельницу, которая утверждала, что «Перегрина» Юсуповых находится у нее.

— Ей тогда было сорок три года, — тихо рассказывал Владимир Иванович. — Когда в горсуде слушали комитетские дела, публики в зале обычно не бывало. А если кто-то очень рвался послушать, зал наполняли высокие красавцы в одинаковых костюмах, а судья говорил: извините, но все места заняты, а стоять в зале суда слушателям нельзя. Так и тут было, «дети лейтенанта Шмидта» с Литейного заняли все скамейки в зале, посторонних не было вообще. Так вот, даже они не сдержались. Когда вошла Брасова, мужики разом выдохнули. Порода… Я тогда впервые увидел аристократку, да еще жившую за границей. Одета она была во что-то очень простое, но сидевшее на ней великолепно. Мне она показалась похожей на Жаклин Кеннеди. Хотя, как выяснилось, ее аристократическое происхождение под вопросом, она происходила, оказывается, из побочной ветви Юсуповых. Была, как она утверждала, незаконнорожденной дочерью Феликса Юсупова и вдовы Георгия Брасова, сына Михаила Романова…

— Брата царя-батюшки, что ли? Михаил Романов был братом Николая Второго? — опять проявил эрудицию Лешка.

— Именно так. Михаил Романов вступил в морганатический брак с Натальей Вульферт. Романовы не разрешали Михаилу жениться, долго не признавали этот брак, строили всякие козни, чтобы их разлучить, и только после рождения сына Георгия царь дал ему фамилию Брасов и графский титул. О, это такая романтическая история! Побег, тайное венчание, разлука… Но сейчас не об этом. Михаила Романова расстреляли большевики, а графиня Брасова с детьми эмигрировала, осела во Франции. Георгий, ее сын, погиб в 1928 году — лихачил на спортивном автомобиле, подаренном матерью, и врезался в дерево под Парижем. Считалось, что он был холост, но после его смерти к графине Брасовой пришла молодая женщина, назвавшаяся тайной женой Георгия. По слухам, Брасова ей не поверила, так как свидетельства о браке та не смогла представить и только намекала на собственную судьбу графини: мол, та тоже замуж вышла с большими сложностями, и должна войти в положение. Эта самозваная вдова носила, однако, фамилию Брасова. Графиня предположила, что девушка за взятку выправила себе паспорт на фамилию «Брасова» и, воспользовавшись смертью Георгия, решила претендовать на средства семьи. Так это было или нет, неизвестно, но вдову не признал никто. А спустя семь лет эта авантюристка объявилась в Париже с ребенком якобы от Феликса Юсупова, который в то время был еще мужчина хоть куда. Юсупов, тем не менее, все отрицал, и девочку зарегистрировали как Брасову Анну Феликсовну. Она-то и произвела фурор на Фонтанке, 16 в семьдесят восьмом году.