Путь на восток (СИ) - "Эфемерия" - Страница 27

— Так тебя миротворец подослал? — я подозрительно прищуриваюсь, пытаясь поймать его взгляд, но хренов герой с преувеличенным вниманием рассматривает почву под ногами.

— Меня никто не подсылал, — он качает головой, отпинывая носком ботинка крохотную хвойную шишку. — Просто мне не наплевать на других людей. Видимо, в отличие от тебя. Если ты действительно что-то испытываешь к Тайлеру, не разбивай ему сердце. Он и так настрадался из-за смерти жены.

— Как трогательно, — ладно, я и вправду испытываю нечто похожее на укол вины, но всё происходящее слишком напоминает сценарий низкобюджетной мелодрамы, чтобы действительно меня задеть. — Раз ты так за него переживаешь, может, сам пойдёшь и утешишь?

— С тобой абсолютно невозможно нормально разговаривать, — Торп резко вскидывает голову и плотно стискивает челюсти, отчего черты его лица заостряются, становясь жестче. — А ведь в какой-то момент я правда поверил, что ты намного человечнее, чем хочешь казаться.

— Я уже говорила, что склонность к пустым иллюзиям однажды тебя погубит, — машинально копирую его жест, с вызовом вздёрнув подбородок. Хренов герой сверлит меня раздражённым взглядом, и градус напряжения неуклонно повышается. Похоже, очередная конфронтация не за горами.

— Ошибаешься. Верить в людей — вовсе не слабость. А вот неспособность разобраться в себе — да, — едко припечатывает он, поморщившись с нескрываемой досадой. Но спустя мгновение выражение его лица меняется, становясь привычно собранным и непроницаемым. — Впрочем, плевать, ты всё равно нихрена не поймёшь. Будь готова. Выезжаем через пятнадцать минут.

И быстро уходит, прежде чем я успеваю парировать колкий выпад.

Oh merda. За годы одиночества я практически забыла, насколько сильно люди бывают падки на чувства. Насколько сильно они склонны к проявлению эмоций. Я и в лучшие времена обладала крайне скудным эмоциональным диапазоном — а теперь и подавно.

Благо, у меня абсолютно нет времени анализировать услышанное, ведь вылазка в Макино-Сити не терпит отлагательств.

Вопреки названию, этот крохотный населённый пункт не имеет статуса города — всего лишь деревня с населением не больше тысячи человек. Вернее сказать, теперь население Макино-Сити составляет ноль человек.

Всю дорогу в салоне внедорожника царит напряжённая тишина — хренов герой и кудрявый миротворец одновременно усаживаются на задние сиденья и почти синхронно отворачиваются к окнам. Тягостную атмосферу разбавляет только мой пёс, вальяжно развалившийся на переднем пассажирском.

— Заедем в тот супермаркет, — небрежно бросает Торп спустя минут двадцать, неопределённо махнув рукой в сторону выцветшей вывески небольшого магазинчика.

И хотя припасов пока достаточно, нельзя упускать даже минимального шанса разжиться продовольствием — поэтому я выворачиваю руль влево, паркуясь ровно напротив стеклянных дверей с рекламной наклейкой, что именно здесь продаются самые свежие фермерские продукты. Жаль только, что свою свежесть они утратили больше трёх лет назад.

В супермаркете всего несколько длинных прилавков, которые уже успел разорить кто-то до нас — по грязному кафельному полу хаотично разбросаны упаковки чипсов и прочей дряни для желающих заработать гастрит. Полки с консервами оказываются пусты, ровно как и обе морозильные камеры. Совершенно очевидно, что ловить здесь уже нечего.

— Поехали от… — я осекаюсь на полуслове, интуитивным чутьём уловив враждебное присутствие ещё за секунду до того, как Вещь разражается заливистым лаем.

Рука дёргается к автомату за спиной, я резко оборачиваюсь, отточенным движением щёлкнув предохранителем… и замираю как вкопанная.

Сердце пропускает удар и ухает вниз с километровой высоты.

Все внутренности предательски сжимаются.

Дыхание перехватывает, а грудную клетку словно сдавливает многотонным прессом, лишая возможности сделать спасительный вдох.

А всё потому, что из открытой подсобки магазина прямо на меня с угрожающим хриплым рычанием надвигается… мой брат.

========== Часть 7 ==========

Комментарий к Часть 7

Саундтрек:

Muse — Sing For Absolution

Приятного чтения!

Ему семь.

Мне одиннадцать.

— Это точно не больно? — Пагсли с явной опаской взирает на то, как я туго затягиваю ремни на его запястьях.

— Боль — это не более чем следствие активации рецепторов периферической нервной системы, — бесстрастно чеканю я и отхожу на пару шагов назад, скептически осматривая результат собственных действий. Младший брат надёжно прикован руками и ногами к электрическому стулу. Между его бровей залегла сетка морщин, черты пухлого детского личика кривятся в гримасе плохо скрываемого страха, но Пагсли упрямо сдерживает слёзы — хотя даже с такого расстояния я вижу, как блестит влага в уголках его чернильно-чёрных глаз.

— Ладно… — он морщит лоб, когда я кладу ладонь на рукоять рубильника, но мгновение спустя глубоко вдыхает и выдавливает улыбку. — Я тебе доверяю, Уэнсди.

Рубильник в тот день я так и не нажала.

И ни в какой другой.

Ему двенадцать.

Мне шестнадцать.

— Это не слишком больно? — Пагсли тихо шмыгает носом и настороженно косится в сторону медсестры, которая разговаривает с мамой на итальянском.

— Боль — это не более чем следствие активации рецепторов периферической нервной системы, — я раздражённо закатываю глаза, но всё же протягиваю к нему руку, хаотично взъерошив иссиня-чёрные кудряшки и одёргивая широкий воротник его больничной рубашки. Летние каникулы на Сицилии не задались с самого начала — сразу после приземления в аэропорту Мальпенса у младшего брата случился приступ аппендицита. Теперь ему предстоит первая в жизни операция.

— Ладно… — Пагсли болезненно морщится, инстинктивно прижимая ладонь к правому боку и дёргает уголками губ в слабом подобии улыбки. — Я доверяю тебе, Уэнсди.

После операции я просидела рядом с ним целый день.

И все дни до выписки тоже.

Ему восемнадцать.

Мне двадцать два.

— Почему это так больно, черт возьми? — бессвязно бормочет Пагсли, ворочаясь на моём диване и пачкая дорогую кожаную обивку своими кедами. Несколько часов назад его впервые в жизни бросила девушка. Он вусмерть пьян, абсолютно раздавлен и перепачкан в чужой крови — потому что хорошенько врезал тому ублюдку, с которым дрянная девица ему изменила. И хоть мне не посчастливилось лицезреть сцену расправы, держу пари, удар был идеальным — ведь драться младшего брата научила именно я.

— Боль — это не более чем…

— Да-да, рецепторы нервной системы и всё такое… — он приоткрывает один глаз, взирая на меня абсолютно расфокусированным взглядом. — Но это правда чертовски больно, Уэнсди.

— Переживёшь, — презрительно фыркаю я, с неодобрением покосившись на многострадальный безнадёжно испорченный диван. — Хотя бы для того, чтобы оплатить мне химчистку.

А когда Пагсли наконец заснул, я достала из холодильника непочатую бутылки минералки и поставила её на пол рядом с подлокотником.

Он уехал рано утром, пока я была в душе.

И больше мы не увиделись — всего через неделю грянула эпидемия.

Но теперь, многие годы спустя, когда я смотрю прямо в его некогда чёрные глаза, ныне подёрнутые белесой пеленой, я уже не так уверена в собственных словах насчёт боли.