Ярость и гордость - Фаллачи Ориана - Страница 6
- Предыдущая
- 6/27
- Следующая
Правильное определение. Я уверена, потому что на самом деле моя книга и есть проповедь. Она зачиналась как письмо главному редактору основной итальянской газеты в ответ на его вопрос о войне, объявленной Западу сынами Аллаха. Но пока я писала письмо, оно превратилось в проповедь.
После публикации ее в Италии профессор Готлиб снова позвонил мне и спросил: «Как итальянцы восприняли ее?» – «Не знаю», – ответила я, прибавив, что эффективность проповеди определяется по результатам. Эффективность не определяется аплодисментами или свистом. Следовательно, прежде чем я смогу оценить эту эффективность, пройдет много времени. Много. «Нельзя претендовать на то, что мои ярость и гордость вдруг разбудят спящих, профессор Готлиб. На самом деле я даже не знаю, проснутся ли они вообще когда-нибудь».
И я действительно не знаю. В то же время мне известно, что, когда моя статья об 11 сентября была опубликована, было продано больше миллиона экземпляров газеты. Наблюдались трогательные случаи. В Риме, например, один читатель выкупил все тридцать шесть имеющихся в газетном киоске экземпляров и раздавал их прохожим. В Милане одна женщина сделала множество ксерокопий с газетного текста и бесплатно раздавала их всем, кто пожелает. Тысячи итальянцев в письмах благодарили меня, коммутатор телефона издательства и линия Интернета были перегружены в течение многих часов, только меньшинство читателей со мной не согласилось. К сожалению, эта пропорция не видна по подборке писем, опубликованных под общим заголовком «Италия раскололась надвое из-за Орианы»! Я позвонила редактору, сделавшему эту подборку, и кричала на него, что поскольку подсчеты – это не точка зрения, а объективная реальность, то если только голоса тех, кто против меня, не весят каждый в десять раз больше, нежели голоса тех, кто за меня, нельзя говорить ни о каком «надвое». Разделилась, да не пополам, кричала я, и вдобавок вовсе не из-за Орианы. Италия разделена по меньшей мере со времен гвельфов и гибеллинов со средневековья, и никогда эта привычка не менялась. Да что тут говорить, если даже гарибальдийцы, прибывшие в Америку сражаться в Гражданской войне, сразу же разделились на две части. Только половина из них направилась в Нью-Йорк и вступила в армию северян, то есть в тот самый 39-й Нью-йоркский пехотный полк. Другая половина решила вступить в армию Конфедерации и доехала до Нового Орлеана, где сформировались «Гвардейцы Гарибальди» 6-го Луизианского итальянского батальона народного ополчения. Батальона, который в 1862 году влился в 6-й пехотный полк европейской бригады. Они тоже шли в бой под трехцветным флаг с девизом «Vincere о morire – Победить или умереть». Они также отличились в битвах Гражданской войны: в первом Булл-ранском сражении, при Кросс-Кисе, в Геттисберге, Северной Анне, на Бристоу Стейшн, на реке По, при Майн-Ран, Спотсильвании, в Уилдернесе, Колд Харборе, долине Строберри, Питерсберге, у Глубокого ручья и дальше, вплоть до Аппоматтокса.
А знаешь, что произошло 2 июля 1863 года в битве при Геттисберге, где полегло пятьдесят четыре тысячи солдат Севера и Юга? Триста шестьдесят пять гарибальдийцев-гвардейцев 39-го полка под командованием генерала У.С. Хенкока оказались перед тремястами шестьюдесятью гарибальдийцами-гвардейцами генерала Дж. Эрли. Первые в голубых, вторые – в серых мундирах. Те и другие под трехцветным флагом Италии – под тем самым флагом, под которым они вместе сражались за ее объединение. Флаги с девизом «Vincere о morire – Победить или умереть». Они кричали: «Гады южане», а другие: «Гады северяне». В яростной рукопашной битве за высоты, названные Кладбищенским холмом, среди гарибальдийцев 39-го Нью-йоркского полка погибло девяносто девять человек. Шестьдесят – среди гарибальдийцев европейской бригады 6-го пехотного полка. На следующий день в последнем бою в той долине погибло еще и вдвое больше.
Мне известно, что среди меньшинства читателей, не согласных со мной, были такие, кто, очевидно, хотел наслать на меня порчу; они писали: «Фаллачи так расхрабрилась, поскольку очень больна и стоит одной ногой в могиле». На эту злобу я отвечаю: нет, господа, нет. Я не расхрабрилась. Я всегда была храброй. В мире и на войне, лицом к лицу с гвельфами и с гибеллинами. С так называемыми правыми и так называемыми левыми. Я каждый раз платила очень высокую цену, я не боялась ни физических и моральных угроз, ни преследований, ни клеветы. Перечитайте мои книги, убедитесь сами. Насчет ноги в могиле – типун вам на язык, и позвольте пожелать вам того же. Допустим, я не Богатырского здоровья, согласна, но такие умирающие, как я, как правило, хоронят здоровых и крепких. Не забывайте, что однажды я выбралась живой из морга, куда меня швырнули, посчитав мертвой.
Наконец, мне известно, что после моей статьи та омерзительная Италия, Италия, из-за которой я живу в ссылке, подняла шум в защиту сыновей Аллаха. В связи с этим главный редактор, тот, кто совсем недавно был в полном восторге, стал совсем вне себя от страха. Он спрятался за спину моих клеветников. Ситуация, которая могла бы стать прекрасной возможностью защитить нашу культуру, превратилась в грязную ярмарку, жалкую ярмарку тщеславия. Ситуация превратилась в комический хор: «И я, и я, и я тоже». Подобно теням из прошлого, которое никогда не умирает, те, кого я часто называю «стрекозами», развели большой костер, чтобы сжечь еретичку, и давай вопить: «В огонь ее, в огонь! Аллах акбар, Аллах акбар!» И давай обвинять, осуждать, оскорблять… Каждый день – нападки или клевета. Они напоминали суд над салемскими ведьмами. «Повесьте ведьму, повесьте ведьму». Дошло до того, что они коверкали мое имя, издевались над моим именем: в своих статьях они дали мне прозвище Оргиена. Мне говорили об этом те, кто взял на себя труд прочитать их. Я же – нет. Во-первых, потому что знала, о чем в них говорится, и любопытства не испытывала. Во-вторых, потому что в конце моей статьи я предупреждала, что не буду участвовать в пустых дискуссиях и в бесполезной полемике. В-третьих, потому что «стрекозы» неизменно являются людьми без идей и без качеств. Это наглые пиявки, постоянно пристраивающиеся в тени тех, кто на свету. Это посланники пустоты. Их журналистика скучна.
Старшим братом моего отца был Бруно Фаллачи. Великий журналист. Он ненавидел журналистов. Во времена моей работы в газетах он прощал меня только тогда, когда я рисковала жизнью на войне. Но он был великим журналистом. Он был и великим главным редактором и, перечисляя правила журналистики, громогласно заявлял: «Главное правило – никогда не заставляй читателей скучать». «Стрекозы» же навевают на читателей скуку.
В-четвертых, потому что я веду очень суровую и интеллектуально Богатую жизнь. Я люблю учиться так же сильно, как и писать, я наслаждаюсь одиночеством или обществом образованных людей, и такой способ существования совершенно не оставляет места для посланников пустоты. Наконец, я всегда следую совету моих прославленных соотечественников. Вечный изгнанник Данте Алигьери сказал: «Они не стоят слов: взгляни – и пройди мимо». В сущности, я пошла дальше, чем он: проходя мимо, я на них даже не гляжу. Однако теперь я хотела бы развлечься отступлением. Я имею в виду некую «цикаду», заслуживающую осоБого внимания, чье имя, или пол, или личность мне неизвестны и которая приписала мне два крупных преступления: незнание «Тысячи и одной ночи» и непризнание того, что понятие нуля было введено арабами. Э нет, дорогой сэр или мадам, или ни то ни се. Нет, наглая пиявка, посланец пустоты. Я люблю математику, и я достаточно хорошо знакома с понятием нуля и его происхождением. Подумайте о том. что в моем романе «Иншаллах» («Дай Бог!»), который, кстати, весь строится на основе формулы Больцмана, «энтропия вычисляется посредством постоянной Больцмана, помноженной на натуральный логарифм возможных статистических состояний вещества», я строю сюжет именно на понятии нуля, я строю на нем сцену, в которой сержант убивает Паспарту. Я делаю это, используя дьявольски коварную задачу, которую в 1932 году преподаватели Нормальной школы в Пизе (так называется университет) предложили решить на экзамене своим студентам: «Объясните, почему единица больше нуля». Задача настолько дьявольски коварна, что может быть решена только «ab absurdo». Ну так вот: утверждая, что понятие нуля было введено арабами, вы можете сослаться только на арабского математика Мухаммеда ибн Мусу Аль-Хорезми, который около 810 года нашей эры ввел десятичную систему исчисления и прибег к тлю. Но вы ошибаетесь. Потому что Мухаммед ибн Муса Аль-Хорезми сам заявлял в своих трудах, что десятичной системой счисления мы обязаны не ему, нет. Он заимствовал ее у индийцев, в частности у известного индийского математика Брахмагупты. Брахмагупта – автор астрономического трактата «Усовершенствованное учение Брахмы», автор, живший в самом начале VII века, работавший над этими проблемами. Добавлю, что согласно мнению некоторых современных ученых Брахмагупта открыл понятие нуля позже, чем оно появилось у ученых майя. Говорят, что уже в V веке ученые майя обозначали дату рождения Вселенной нулевым годом, так же как и первый день каждого месяца – нулем. Когда в их подсчетах отсутствовало число, они заполняли пробел нулем. Кроме того, для обозначения нуля они не использовали странную точку, как греки. Майя рисовали маленького человечка с запрокинутой назад головой. Этот маленький человечек с запрокинутой головой является причиной множества сомнений и дискуссий. Так что примите к сведению, что девять историков математики из десяти признают открытие нуля за Брахмагуптой. А теперь, уважаемый сэр или мадам, или ни то ни се, давайте поговорим о «Тысяче и одной ночи».
- Предыдущая
- 6/27
- Следующая
