Синдром Вильямса (СИ) - Трапная Марта - Страница 12

Все маяки в мире выглядят вблизи одинаково странно. С одной стороны, слишком просто и буднично, с другой стороны — неестественно. Особенно если стоять спиной к морю. Хотела бы я знать, кто заботится о работе этого. Или может быть, здесь просто стоит автоматический выключатель, который зажигает свет по сигналу из диспетчерской? Какое-нибудь региональное отделение всемирного управления безопасностью морского сообщения и навигации. А может, вообще все намного проще — фотоэлементы, реагирующие на наступление темноты, вне зависимости от времени суток. Ведь бывают низкие тучи, закрывающие солнечный свет даже в полдень. Если на этом маяке есть люди, что скажут они, когда я постучусь к ним и попрошу у них пожить… день, два, год? А если там нет людей, то есть ли там возможность жить? Я знаю маяки, которые представляют собой просто трубу с неудобной спиральной лестницей на внутренней стене и огромный фонарь сверху. И знаю маяки, у которых лестница идет снаружи, потому что никакая полая труба не выдержит бушующих в тех местах ветров и весь маяк сделан из цельного плотного камня. Как же много я знаю всяких разных вещей — и как мало тех, которые действительно могли бы помочь мне справиться с ситуацией.

Наверное, впервые я оказалась в полной растерянности. Даже три года назад, попав сюда вообще без ничего, я не ощущала безысходности. Впрочем, я тогда ничего не ощущала, а следовала встроенному в гены алгоритму: уйти как можно дальше от перехода, не оставляя следов. Продать украшение или амулет, когда понадобятся ночлег, еда или одежда. Не выделяться. Слиться с местными жителями. Тогда меня гнала клятва, если верить тетушке Гацании. И я верила, потому что с мертвыми спорить нельзя. Если я выжила, то только потому, что не смогла умереть. А сейчас? Мне не угрожает непосредственная опасность. Но если дождаться момента, когда она начнет угрожать, то будет совсем поздно. И потом, все что я могу сейчас, — это чувствовать время. И немного острее, может быть, запахи и звуки, хотя до гиперчувствительности мне все еще очень и очень далеко. Я не смогу не то что укрыться в убежище, я не смогу даже найти его. Не говоря уже о том, чтобы сменить мир.

В этом мире я пока нашла единственное относительно безопасное место — маяки. Но брат с сестрой тоже жили у маяка… и их это не спасло. Я снова посмотрела на фотографии маяка, на план побережья, на вид сверху. Одна дорога. Если все время находиться сверху и наблюдать за ней, то можно успеть спуститься и уплыть на катере. Куда? Куда, кто бы мне сказал, я смогу уплыть?! На другой берег залива? А если на дороге появится автомобиль на скорости сто километров в час? Далеко ли я успею уплыть? А если это будет амфибия — автомобиль, который может двигаться под водой? А долго ли я смогу жить без сна? Потому что если сидеть на маяке и весь день следить за дорогой, а ночью ложиться спать, то это довольно дурацкая затея. Я вытерла слезы. Истерика — плохая помощница, когда нужно принимать важные решения, от которых зависит жизнь.

Хорошо. Начнем сначала. Есть три варианта: Матвей — охотник, он вышел на мой след и будет теперь вести меня, либо пока не найдет способ убить, либо пока не убедится, что я здесь одна и ни к кому его не приведу. Второй вариант: Матвей — «слепой» охотник. То есть он происходит из семьи охотников, но ничего не знает ни о себе, ни о нас. В конце концов, здешняя картина мира не включает ни переходов между мирами, ни эльфов. Если не на кого охотится, то как они смогут поддерживать себя в рабочей форме? Может, и правда, охотники забыли о нас много веков назад? Так, что-то осталось на уровне генетической памяти, но он не понимает природы своих чувств и тем более не знает, что делать дальше. Третий вариант: я просто нравлюсь Матвею. Маловероятно, но почему бы и нет? Хотя в таком случае он едва ли стал бы рассказывать мне о своей девушке. И потом, я не соответствовала местным канонам красоты, скорее, наоборот. И я была старше его. Дело было не только в моем настоящем возрасте. Если я правильно интерпретировала их продолжительность жизни, я могла бы претендовать на звание самого старого жителя на Земле. Но во-первых, собственно на Земле я прожила всего три года, а во-вторых, у меня не существовало никаких документальных подтверждений возраста, кроме клеточной информации, но эти маркеры здесь еще не научились читать. Ладно, хватит шутить. Я выглядела старше него. Лет так на пять-семь. А это уже достаточно большая разница, по местным меркам, чтобы не относиться к женщине как к возможному партнеру…

Но когда охотники выслеживают жертву, они ведут себя почти как обычные люди, которые испытывают симпатию к человеку. Стараются оказаться рядом с объектом своей влюбленности, находят возможность поговорить, переброситься шуточками, побыть вместе. Но есть одна неуловимая нота, это самое «почти». Охотники чуть-чуть переступают эту грань. Разговаривая, они подходят чуть ближе, чем позволяют правила приличия. Оказываясь рядом, всегда следят глазами… С каждой новой встречей охотник все глубже и острее чувствует свою жертву. Чем дольше длится контакт, тем больше может охотник — рано или поздно он начинает чувствовать, здесь ли жертва или нет, ее настроение и даже может предугадывать простейшие желания и действия. Хуже всего бывает, если допустишь физический контакт. Он начинает ощущать твое присутствие в радиусе нескольких километров. Расставляет сети, чтобы в них попало как можно больше жертв. Я вздрогнула, отгоняя воспоминания. Два раза я уже попадала в эти ловушки — не распознала охотников. Но там были другие миры. Совсем другие.

Сменить работу? Уехать в другой город? Остаться и понаблюдать, как Матвей будет вести себя дальше, чтобы точно понять, кто он такой? Как жаль, что мы очень мало знаем об охотниках. И все-таки кое-что мы знаем!

Люди — такие беззащитные с этой игрушкой под названием «социальные сети». Как будто мир вокруг теплый и ласковый, и нет в нем ни воровства, ни грубости, ни зависти, ни хамства… Как будто им никогда не приходилось срываться с места и уходить, как будто за ними никто никогда не следил…

За каких-то три часа я выяснила о Матвее все, что хотела. Друзья Митя и Витя. Интересы — автомобили и самолеты, все как положено обычному мальчику. Невеста Людочка. Еще несколько милых девушек в друзьях — это правильно, Людочке тоже с кем-то нужно будет общаться после их свадьбы. Школа, институт, дача, работа… Все выглядело очень мирно и обычно. Если бы не брат Иван. Имена братьев могли быть, конечно, совпадением. Но в сочетании с фамилией — Гавриловы — вероятность родителей-охотников резко возрастала. Причем охотников не слепых, а тех, которые знают, что делают. Гаврил, Габриэль — небесный покровитель охотников. Еще когда я читала их книги по религии, я запомнила, каких фамилий мне стоит опасаться — от имен Михаил и Гавриил.

Родителей в соцсетях мне найти не удалось. И это мне тоже не понравилось. Правда, чем старше человек, тем меньше времени он проводит на этой свалке чужих виртуальных биографий. Так что всякое бывает…

По-хорошему, мне стоило уехать сразу. В любой другой город, чем дальше отсюда, тем лучше. И я даже начала прицельно рассматривать карту страны. Но быстро споткнулась о важный фактор — деньги. Да, сюда я попала вообще без денег и документов. И мне удалось выжить. Но у меня не осталось больше ничего, что можно продать.

Я не очень хорошо знаю это государство и его устройство. Зато я хорошо знаю, что если для покупки билета нужен паспорт, то твои имя и фамилия оказываются в сети и при небольшой изобретательности легко оттуда извлекаются. Снова менять имя и фамилию? На это уйдет месяц или даже больше, это я уже знала.

Еще я знала, что если человек несколько дней не моется и плохо ест, то у него мало шансов начать незаметную тихую жизнь. И чем дольше тянутся эти несколько дней без еды и душа, тем ниже шансы. Жизнь на улице тоже по-своему незаметна, но заканчивается плохо и быстро. Если мне захочется умереть, то я выберу, пожалуй, охотников — мучительно и больно, зато быстрее по сравнению с изнасилованиями, побоями и ограблениями.