Убийство на поле для гольфа - Кристи Агата - Страница 1

Agatha Christie

The Murder on the Links

© перевод с английского Е. Калявина

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Полагаю, многим известен анекдот о молодом авторе, который решил во что бы то ни стало сразить наповал пресыщенных редакторов и начал рассказ оригинальной и захватывающей репликой:

«– Чёрт побери! – вскричала герцогиня».

Как ни странно, мое повествование начинается практически в том же духе, разве что особа, употребившая столь экспрессивное восклицание, отнюдь не герцогиня!

Это был обычный день в начале июня. Закончив кое-какие дела в Париже, я возвращался утренним поездом в Лондон, где мы с моим старинным другом – удалившимся от дел бельгийским сыщиком Эркюлем Пуаро – по-прежнему вместе снимали квартиру.

Экспресс до Кале был совершенно пуст – кроме меня в купе находилась всего одна пассажирка. Гостиницу я покинул в некоторой спешке, и когда поезд тронулся, был поглощен пересчитыванием багажа и попытками убедить себя в том, что должным образом собрал все свои пожитки. И почти не обращал внимания на попутчицу до тех пор, пока она не напомнила о своем существовании весьма решительным способом. Вскочив с места, она рывком открыла окно, высунула голову наружу, а мгновение спустя втянула ее обратно, издав краткий и мощный вопль:

– Чёрт!

Да, я старомоден. Я считаю, что женщине надлежит вести себя женственно. И мне претит образ современной невротической девицы, которая с утра до ночи слушает джаз, дымит, как паровоз, и употребляет такие словеса, от коих торговка рыбой с рынка Биллингсгейт[1] покраснела бы как рак!

И вот, я слегка нахмурил брови и воззрился на миловидное, дерзкое личико под лихо заломленной красной шляпкой. Густые черные кудри скрывали оба уха. На вид я дал бы ей не больше семнадцати, хотя физиономия девушки была чересчур густо напудрена, а губы алели просто-таки нестерпимо.

Она выдержала мой взгляд безо всякого смущения и скорчила в ответ весьма выразительную гримасу.

– Господи боже, я повергла в ужас добропорядочного джентльмена! – объявила она воображаемым зрителям. – Ах, прошу прощения за мой дерзкий язык! Недостойно леди и все такое прочее, но, ради всего святого, у меня есть веская причина волноваться! Представляете, моя единственная сестра пропала!

– Правда? – вежливо произнес я. – Какое несчастье.

– Они не одобряют! – заметила девушка. – Крайне не одобряют – и меня, и мою сестру, хотя даже в глаза ее, бедняжку, не видели. Какая несправедливость!

Я открыл было рот, но она меня опередила:

– Ни слова больше! Никто меня не любит! Пойду в вишневый садик, наемся червячков! Ыыыыы! Горе мне, горе!

Она уткнулась в широченный разворот французского юмористического листка. Минуту-другую спустя я заметил, что ее глаза украдкой следят за мной поверх газеты, и улыбнулся помимо воли, а еще через минуту она отшвырнула газету, рассмеявшись весело и звонко.

– Я знала, знала, что вы не такой остолоп, каким кажетесь! – крикнула она.

Хохотала она так заразительно, что я не смог удержаться и тоже рассмеялся, хотя слово «остолоп» мне совершенно не понравилось. Девица определенно была воплощением всего того, что я терпеть не мог, но это же действительно не повод вести себя как последний дурак. Я был готов смягчиться. Тем более, что девушка-то оказалась прехорошенькая…

– Ну вот, мы и подружились! – объявила кокетка. – Признайтесь, вы сожалеете, что моя сестра…

– Я безутешен!

– Вот и умница!

– Позвольте мне договорить. Я хотел сказать, что, хоть я и безутешен, но постараюсь как-нибудь смириться с ее отсутствием, – сказал я с легким поклоном.

Но в ответ эта самая непостижимая на свете девица нахмурилась и тряхнула головой.

– Да бросьте вы. Я предпочитаю открытое «благопристойное неодобрение». А лицо-то, лицо! На нем прямо так и написано: «Не нашего поля ягода». И тут вы правы – хотя, имейте в виду, в наши дни так сразу и не скажешь. Не всякий сумеет отличить кокетку от кокотки. Ну вот, даю голову на отрез, я снова вас ужаснула! Вас будто в лесной глухомани откопали, не иначе. Но я совсем не против. Побольше бы этому миру таких как вы. Вот что я по-настоящему ненавижу, так это когда парень начинает клеиться. Я просто впадаю в бешенство.

Она яростно тряхнула кудрями.

– А какая вы в бешенстве? – с улыбкой спросил я.

– Сущий черт в юбке! Что угодно могу наговорить или сделать! Одного нахала как-то раз чуть не прибила. Правда-правда! И поделом ему. Во мне ведь течет итальянская кровь. Подведет она меня однажды под монастырь, как пить дать.

– Умоляю вас, только не впадайте в бешенство в моем присутствии.

– Уговорили. Вы-то мне нравитесь – понравились с первого взгляда. Но у вас был такой чопорный вид поначалу – я и не думала, что мы поладим.

– Ну, раз уж мы поладили, расскажите немного о себе.

– Я актриса. Нет – не из тех, о которых вы подумали. Те увешаны драгоценностями, ходят обедать в «Савой», во всех газетах их фотографии, и под каждым снимком сообщается, что они в восторге от мадам Такой-то и мадамтакойтиного крема для лица. А я на подмостках с шести лет – кувыркаюсь.

– Простите, не понял, – сказал я озадаченно.

– Вы что, детей-акробатов никогда не видели?

– А, теперь понятно.

– Я родилась в Америке, но большую часть жизни провела в Англии. А теперь мы подготовили новое представление…

– Мы?

– Мы с сестренкой. Песни там, танцы, репризы всякие, ну и старая добрая акробатика – куда же без нее. Совершенно оригинальная программа, публика всякий раз прямо на ушах. И сборы наверняка будут…

Моя новая знакомая подалась вперед и начала посвящать меня во все подробности, причем многие термины и понятия были мне в диковинку. Но неожиданно я почувствовал возрастающий интерес к этой девушке. В ней причудливо сочетались ребячливость и женственность. Она старалась казаться умудренной опытом, способной, по ее словам, «постоять за себя», и все же было что-то удивительно наивное в ее целеустремленном отношении к жизни и отчаянной решимости «преуспеть» во что бы то ни стало. Я будто бы одним глазком заглянул в совершенно неведомый мир, не лишенный, однако, своего очарования, и мне нравилось смотреть, как озарялось светом ее живое личико, пока она говорила.

Тем временем мы миновали Амьен[2], всколыхнувший во мне множество воспоминаний. Моя попутчица, похоже, интуитивно поняла, что творится у меня на душе.

– Вспоминаете о войне?

Я кивнул.

– Довелось понюхать пороху, а?

– Да уж, еще как. Сперва был ранен, а после Соммы меня вообще объявили негодным к службе. Какое-то время я занимал армейскую должность на полставки. А теперь – что-то вроде личного секретаря у одного члена парламента.

– Божечки! Это ж как надо мозгами шевелить!

– Вовсе нет. По правде сказать, делать практически нечего. Работа отнимает у меня от силы пару часов в день. И скучно к тому же. Просто не знаю, что бы я делал, если бы не нашел для себя по-настоящему увлекательное занятие.

– Только не говорите, что собираете коллекцию жуков и бабочек!

– Нет. Дело в том, что я снимаю квартиру вместе с одним очень интересным человеком. Раньше он служил сыщиком в бельгийской полиции. А теперь поселился в Лондоне и стал частным детективом – причем, непревзойденным. Он поистине великий человек, даром что ростом маловат. Раз за разом ему удается докопаться до правды там, где полиция совершенно бессильна.

Глаза у моей попутчицы стали как блюдца.

– Это ведь так интересно! Обожаю преступления. Не пропускаю ни одной детективной картины. А когда случается убийство, так я газеты прямо пожираю.