Заклинатель ордена Линшань. Переписать сюжет. Книга 1 (СИ) - Архангельская Мария Владимировна - Страница 38

А ведь он, нынешний Линьсюань, не прошлый подлый и жестокий мастер Хэн. Он не станет ругаться с Е Цзиньчэном, а если тот его всё же и оскорбит, уж точно не станет похищать его жену. Так что не будет у Сун Жулань повода жаловаться мужу, не будет у Е Цзиньчэна повода выступать против заклинателей, не останется Сун Жулань вдовой…

Это что же выходит, сегодня он, Линьсюань, лишит И Гусуня его будущей императрицы? И боевого соратника заодно?

Насколько Линьсюань волен изменять сюжет книги, в которую попал? До сих пор он не замечал никакого противодействия своим поступкам, но до сих пор он и не делал ничего, что кардинально шло бы в разрез с событиями романа. Вот и настал момент истины – возможность узнать, есть ли у него свобода воли и право поступать так, как он хочет, а не как ему предписано. А потом, если всё же выйдет как он хочет, думать, каким образом компенсировать И Гусуню отсутствие рядом толкового полководца, что, особенно на первых порах, может стать критичным.

Но не похищать же ни в чём не повинную женщину только ради того, чтобы помочь этому юнцу сесть на трон!

– Прибыли господин и госпожа Е! – прокричал слуга от двери, и Линьсюань с понятным любопытством подошёл ближе.

Е Цзиньчэн выглядел… ну, Линьсюань представлял его брутальнее. Это должен быть могучий, суровый воин, прошедший множество битв, обветренный степными ветрами и закалённый ледяными северными водами. Но лицо у Е Цзиньчэна оказалось довольно тонким, богатырём он отнюдь не выглядел, и рост… Линьсюань, пожалуй, повыше будет. А за ним шла…

Всё то время, пока поспешившие навстречу почётному гостю градоначальник Жун и глава Ши раскланивались с ним и обменивались приветствиями и пожеланиями, Линьсюань не сводил глаз с женщины, которая, скромно опустив глаза, стояла позади господина Е. И, как только Чжаньцюн отступил в сторону, пропуская новоприбывшую пару в глубь зала, устремился к нему с вопросом:

– А эта женщина, которая вошла с Е Цзиньчэном – кто это?

– Это? – удивлённо переспросил Чжаньцюн. – Его жена.

– Сун Жулань? Это она?

– Ну, да. Конечно, красотой не блещет, но, вероятно, у неё есть другие достоинства. В конце концов, главное в жене – добродетель.

И Чжаньцюн отошёл, оставив Линьсюаня в состоянии, близком к шоку. В тексте внешность Сун Жулань в деталях не описывалась, но по репликам персонажей, вроде только что прозвучавшей, складывалось впечатление, будто будущая императрица Сун решительно некрасива.

Ага, всем бы такими некрасивыми быть.

Точёная головка венчала лебединую шею. На нежном лице, почти не тронутом пудрой и совсем лишённом модных красных узоров на лбу и щеках, сияли огромные глаза. Большую часть времени они были устремлены в пол, но когда госпожа Е всё же их понимала, они вспыхивали как звёзды, и сейчас это сравнение совсем не казалось Линьсюаню избитым. Впалые щёки подчёркивали высокие скулы, и только когда она поворачивалась в профиль, становился виден единственный недостаток – горбатый нос, немного слишком выдающийся на этом ангельском личике. Телосложение под длинным свободным платьем разглядеть было сложно, но толстухой Сун Жулань точно не была. Высокая, почти не уступающая ростом мужу, двигалась она легко, и воображение тут же дорисовало Линьсюаню прекрасную фигуру, скрытую под этими многослойными тряпками. К нему по-прежнему никто не подходил, и Линьсюань всё смотрел и смотрел, пока не наткнулся на ответный взгляд. Госпожа Е глядела прямо на него отнюдь не ласково, и он, наконец, отвёл глаза, спохватившись, что так таращиться на женщин, тем более на чужих жён, невежливо.

– Прошу вас, – рядом возник слуга, с поклоном сделавший приглашающий жест. Гости и хозяева уже рассаживались за столы. Е Цзиньчэн оказался прямо напротив Ши Чжаньцюна, Линьсюань сидел рядом со своим главой. Второй ряд столиков предназначался для младших и женщин, так что усаженная за своим мужем Сун Жулань снова оказалась прямо перед глазами.

– Нас посетили такие гости, и радость озарила этот дом, – градоначальник поднялся с чаркой в руке. – Я хочу поднять эту чашу за господина Е Цзинчэна и поблагодарить его за то, что из всех городов он выбрал наш скромный Гаотай. Хотя в нём нет красот, он ничем не славен, и живём мы бедно, но мы готовы приложить все свои жалкие силы, чтобы вы не разочаровались в своём выборе.

Все взялись за бокалы, и Линьсюань, конечно, не стал исключением. Серебряные чарки, стоявшие на трёх тонких ножках, были выполнены в виде, похоже, каких-то цветов, столь вычурных, что заклинатель даже засомневался, с какой стороны из них надо пить: с той, где отогнутый лепесток, или с той, где зубчатый край. Поэтому он покосился на Чжаньцюна, готовясь последовать его примеру. Оказалось, с той, где лепесток.

– Вы слишком любезны, градоначальник Жун, – Е Цзиньчэн в свою очередь поднялся со своего места. – Я – человек военный и буду краток. Я слышал, что с древних времён народ процветает там, где ценят способных и преданных. Я также слышал, что глава Ши добродетелен и справедлив. И потому, хотя я лишён способностей и заслуг, я осмелился попроситься во владения ордена Линшань, чтобы прожить остаток дней в процветающих краях. Я поднимаю эту чашу за вас, глава Ши, и за вас, градоначальник Жун.

Разумеется, Чжаньцюн не мог не поднять ответный тост, потом слово вновь взял градоначальник Жун… Линьсюань жевал кусочки соевого творога в сиропе, когда того требовала ситуация, прикладывался к чарке, то и дело наполняемой расторопными слугами, и лениво размышлял, сколько ещё продлиться это заседание клуба взаимного восхваления имени Петуха и Кукушки. Время от времени к основной троице присоединялся кто-нибудь из гостей, но главную партию вели градоначальник и Чжаньцюн, так что Линьсюань даже стал поглядывать на них с чем-то похожим на уважение. Он бы так не смог. Е Цзиньчэн по мере сил подпевал, хотя видно было, что словесный поток его уже несколько утомил. Действительно, военный человек, что с него взять.

Похоже, Чжаньцюн это понял – всё же чувства такта у шисюна было не отнять.

– Мы все собрались сюда для радости, – сказал он. – А что может подарить радость большую, чем музыка? Я слышал, что ваш младший сын, господин Жун, делает успехи в игре на цине. Если вы не возражаете, мы могли бы послушать.

– О, – градоначальник потупился, как девица. – Мой сын глуп и бесталанен. Я не осмелюсь позволить ему позорить нашу семью при знатоках. Среди господ бессмертных есть истинные мастера, как же мы дерзнём с ними ровняться?

– Уверен, что вы слишком строги к вашему сыну, – улыбнулся Чжаньцюн. – Порадуйте нас.

Судя по тому, как градоначальник заулыбался, ему и самому не терпелось продемонстрировать успехи своего чада, и ломался он только для фасону. Что поделаешь, по законам местной вежливости не посамоуничижаешься – прослывёшь гордецом и грубияном. Самого юношу, что характерно, никто не спросил, хочет ли он выступать, однако молодой человек недовольным тоже не выглядел. На середину зала вынесли столик с гуцинем – длинным инструментом с семью струнами – музыкант сел за него, расправляя широкие рукава. Линьсюань допил то, что было в чарке и потянулся за фаршированным лотосовым корнем.

Игра на столь почитаемом благородными людьми цине оставляла у него странное впечатление: в эти моменты он как никогда остро ощущал свою двойственность. То, что оставалось в нём от обитателя этого мира, отмечало совершенство аккордов, медитативность исполнения или, напротив, фиксировало ошибки и небрежности. То, что было от пришельца, дивилось бедности звучания, к тому же почти лишённого привычной европейскому слуху плавной мелодии. И, поскольку второго в нём было заметно больше, никакого наслаждения от исполнения Линьсюань не испытывал. Во время длинной пьесы ему было откровенно скучно. Но остальные слушали внимательно, и демонстрировать, насколько ему не терпится отвлечься на что-то другое, было неловко. Время от времени он поглядывал на Сун Жулань, пытаясь понять, как к происходящему относится она. Но женщина всё так же тихо сидела позади супруга, и по её лицу ничего нельзя было прочесть.