Айтиот (СИ) - Каляева Яна - Страница 2

Когда Протасов пришел ко мне на решающее собеседование, я был уже закошмарен Каннибаловной и намеревался нанять его, даже если он примется голышом отплясывать у меня на столе. Я вообще удивился, что мы до сих пор, оказывается, кого-то принимаем на работу, но вспомнил, что данные по рекрутменту входят в ежемесячный отчет, и таким перспективным утопленникам, как мы, уже в принципе все равно, кого в эту бумажку вписывать. Пусть будет этот Протасов. Однако его манера цедить слова через губу едва не поколебала мою решимость. Программист неожиданно оживился только на вопросе о причине ухода с предыдущей работы.

— Да все дура эта из кадров, — протянул Протасов. — Новенькая, что ли… Прикопалась: чего мол от коллектива отрываешься, а вот футбол, а вот хоровое пение, все пошли, а ты сидишь… Ну я и сказал, что не в клоуны к ним нанимался. В вашей богадельне этого корпоративного блудняка нету? На дух не переношу. Сами хоть на голове стойте, а меня не трогайте.

— Больно надо! — На что я был невысокого мнения о «Нативе», но на богадельню слегка обиделся.

— И еще у меня условие: никаких чтобы женщин в разработке.

Я пожал плечами. У нас в отделе разработки не было женщин, да и мужчин — полтора землекопа. Программисты сбежали первыми, что логично, поскольку запороли продукт именно они.

Протасов вышел на работу после обеда на третий день от оговоренной даты. Если бы я на тот момент видел хоть какое-то будущее для «Натива» — выгнал бы такого работничка взашей; по счастью, я уже смирился с неизбежным и мне было все равно. Из угла, где Протасов засел, несколько дней доносился скрип кресла и невнятные матюги; а потом он сделал с нашими алгоритмами что-то такое, от чего эффективность рекламы выросла в два с половиной раза

Об этом мне сообщил начальник отдела тестирования, когда зашел проститься. Его организм перекашивала огромная спортивная сумка. Я бегущих с корабля крыс не кошмарил, и расстались мы мирно. Пожав ему руку, я вернулся к пасьянсу. Посмотрел в монитор, на облезлые девятиэтажки за окном, снова в монитор. Пасьянс не сошелся. Продавливать это кресло мне предстояло еще по меньшей мере полгода — двухмесячное директорство резюме не украсило бы. Я решил, что и мне, и «Нативу» терять, по существу, нечего.

Всех, от Вадима до болтающихся без дела курьеров, я усадил обзванивать клиентскую базу и насильно впаривать тем, кого угораздило когда-либо работать с «Нативом», неделю бесплатной рекламы по новому алгоритму. К крупным заказчикам выезжал сам. Секретарши, раздраженно улыбаясь, часами мурыжили меня в приемных, бормоча что-то вроде «Начальник Начальникович сможет уделить вам десять минут после совещания, или лучше запишитесь на следующий месяц».

Многие из тех, кого мы всеми правдами и неправдами уговорили на эту чертову бесплатную неделю, потом заказывали рекламу только у нас. Через месяц наш продукт стал лучшим на рынке, отдел продаж едва успевал печатать договоры, а в бухгалтерию пришлось срочно покупать огромный шкаф — старый уже не вмещал вал поступающих платежек. Начальники Начальниковичи теперь сами отсиживали толстые задницы в моей приемной. Через год «Натив» переехал из спального района в офис возле Садового кольца, у набережной Москвы-реки.

В отдел разработки Протасов перетащил ребят из предыдущей конторы. Мы без пререканий назначали им зарплаты, которые он называл. Вечерами, а иногда и с обеда на работе они резались в «Контр Страйк», так что мы будто бы превратились в дешевый игровой клуб. Наушники парни использовали не всегда, так что звуки выстрелов и взрывов изрядно оживили нашу офисную обстановку. Иногда они все же отвлекались от борьбы с терроризмом на такие скучные мелочи, как код, и с каждым следующим обновлением наш продукт работал все эффективнее. Успевали они писать и неофициальные программы, которые мы продавали как дополнительные услуги — в договорах они описывались весьма туманно.

Я, конечно, могу часами разглагольствовать, какими нечеловеческими усилиями удалось добиться такого блистательного результата, но самому себе говорю как есть: особой моей заслуги тут нет. Просто так вышло. Повезло.

Единственным, пожалуй, лично моим ценным приобретением оказалась Акамэ — пятнадцатилетняя девочка с кошачьими ушками. Но о ней в другой раз.

Как расцвет, так и финал «Натива» ко мне имеет мало отношения. Я знал, что нашему вольному плаванию однажды придет конец. Мы стали слишком питательной рыбешкой, чтобы нами не заинтересовались настоящие акулы. Международный концерн со штаб-квартирой в городе Дахау предложил владельцу «Натива» хорошую цену за компанию. Не буду врать, не знаю, колебался ли он — человек, на благосостояние которого мы работали все это время, хотя ни разу его не видели. Екнуло ли его сердечко, когда он подписывал соглашение о продаже немцам процветающей российской компании? Думал ли, какие перемены вносит в жизни своих работников? Сомневаюсь. Если всем плевать, почему ему нет? Так или иначе он нас продал.

И теперь нам предстоит узнать, есть ли жизнь после поглощения. В желудке у настоящей акулы.

Январь 2019 года

— Да здравствует, мать ее, свобода, — хмуро сказал я.

— Не ссы, господин директор, — Вадим залпом допил коньяк из бокала. — Немцы все выплатят как миленькие. И оклады за три месяца, и все бонусы, какие положены. Можно невозбранно чиллить до посинения, телефон выключить… Да хоть выкинуть телефон этот долбанный, чтобы ни одна сука не доставала. Давно в Тай охота махнуть, и без обратного билета…

— Да чего там делать? — я плеснул Вадиму коньяка. — Три раза мотался, и как-то не тянет на четвертый заход. За две недели все эти пляжи и экскурсии начинаешь уже в гробу видеть.

— Экскурсии… — Вадим усмехнулся. — Шляпа ты, господин генеральный директор. Что ты вообще там видел, кроме отелей, шлюх и переполненных пляжей? В Тае байк надо брать — и вперед, через всю страну. Горы, сплавы, дайвинг, острова дикие… Бэкпекеры — нормальные ребята, а уж девки и вовсе огонь.

Вообще-то Вадим, в отличие от меня, вполне мог сохранить работу и под немцами. Обычно при поглощении меняют только генерального, а начальников отделов не трогают. Но, видимо, из солидарности со мной он говорил о своем увольнении как о деле решенном.

— Горы, дайвинг… не добрался я до этого. С этой работой так затрахаешься, что можешь только упасть в шезлонг кверху пузом, как дохлая рыба. Погоди, тебе бухать-то можно? Ты не на антидепрессантах разве?

— Неделю как слез! — Вадим залихватски тряхнул цветными дредами. — Хватит с меня этого дерьма. А вот ты жить-то и не начинал толком, Олежка. Сейчас из немцев отступные выцарапаем, ты выдохни и задай себе вопрос: чего от жизни хочешь на самом-то деле? А немцы пусть сами с протасовскими закидонами разбираются, — Вадим подмигнул. — Жаль, не увижу я ихние морды, когда он притащится в офис на третий день к обеду!

Я вздохнул. Протасов был одновременно и основным козырем «Натива», и главным геморроем. И если на демонстративные нарушения трудовой дисциплины в общем-то можно наплевать, то его необязательность становилась все более серьезной проблемой. Запуск новой версии алгоритма переносили уже дважды. Команду Протасов собрал под себя, программисты едва не молились на него, потому выяснить правду о причинах задержки не смогла бы и испанская инквизиция. Все как один твердили про объективные проблемы — и снова утыкались в «Контр Страйк».

Однажды мы попробовали набрать новую команду для параллельного проекта. Протасов две недели не выходил на работу, даже ради приличия не взяв больничный. Потом у новичков вдруг умер сервер. От греха подальше уволили их всех, благо испытательный срок еще не закончился.

— Да уж, эпическая будет битва: немцы против Протасова! — я криво ухмыльнулся. — Хотя вопрос еще, насколько они немцы… Я начальника их российского офиса гугланул. Наш мудила, отечественный. Недоолигарх из девяностых. Евроулыбочка на тридцать два зуба, а в глаза заглянешь, даже на фотке — и хочется на другой стороне шарика оказаться! Этот Протасова сожрет и не подавится. Станет наш гений как миленький пахать с девяти и до шести вместе со своими долбоклюями, а в сортир отпрашиваться служебной запиской.