Дядя самых честных правил 4 (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 25

Мне вспомнилось, что лет пять назад Даниил Бернулли получил от авалонских купцов огромную премию якобы за расчёт водяного насоса. Вот только купцы эти были торговцами механическими конями. Уж не было ли это взяткой, чтобы затормозить прогресс? Механо-лошадиный заговор? Может быть, очень может быть. Но если Европа не желает идти вперёд, надо в России попробовать сделать паровую машину и протолкнуть её уральским промышленникам. Если получится, могут открыться очень заманчивые перспективы.

* * *

На третий день от технических изысканий меня оторвало письмо.

— Вашбродь, — в комнату заглянул Васька, — там лакей явился. Говорит, записка для вас.

— Зови.

Вошёл лакей, надутый, будто французский министр, вручил мне конверт из толстой бумаги и объявил:

— От его сиятельства графа Разумовского Алексея Григорьевича. Велено дождаться вашего ответа, ваше высокоблагородие.

— Подожди снаружи, будет тебе ответ.

Я покрутил конверт в руках. Да уж, неожиданно. Чего желает от меня давний фаворит императрицы? Не на дуэль же вызвать, в самом деле. Распечатав конверт, я принялся читать коротенькое письмо, написанное каллиграфическим почерком.

Нет, драться со мной он не желал. Наоборот, приглашал следующим утром приехать на «дружеский завтрак на лоне природы» в его усадьбу Знаменка. Обещал и карету за мной прислать, и душевную атмосферу в тёплой компании его гостей.

Провокация? Не могу сказать с уверенностью. Или он хочет посмотреть на меня как на диковинку? Не каждый день, знаете ли, увидишь цареубийцу.

Минуту подумав, я написал ответ: благодарю, согласен, приеду. В самом деле, чего я теряю? Развлекусь, посмотрю на высшее общество, может, заведу полезные знакомства. А если начнут провоцировать — вызову на дуэль. В любом случае, это лучше, чем маяться в четырёх стенах.

* * *

Я снова ошибся, поддавшись подозрительности и паранойе. Никто подначивать, дразнить и тыкать в меня пальцем не собирался. На меня даже особо не смотрели, будто не зная, кто я такой. Десяток дам и кавалеров разных возрастов обсуждали за завтраком придворные сплетни, девиц, только что вышедших в свет, и новинки европейской литературы. О политике и войне никто не обмолвился даже словом.

В разговорах я особого участия не принимал. Больше слушал, чем говорил, подмечал людей, запоминал некоторые детали придворной жизни. Не уверен, что эти знания мне пригодятся, но на всякий случай делал «заметки».

Между делом я обнаружил к себе интерес со стороны одной особы. Юной и миленькой девицы с удивительно умным взглядом. Она посматривала в мою сторону, прислушивалась, когда я говорил, но делала это очень тактично. Если я правильно расслышал, звали её Екатерина Романовна.

Кстати, кормили на этом «дружеском завтраке» не особенно вкусно. У меня в Злобино повар гораздо лучше готовит. А вот кофий у них был отличный, чем я и воспользовался в полной мере.

После окончания застолья ко мне подошёл Разумовский.

— Константин Платонович, я собираюсь прогуляться вокруг пруда. Составите мне компанию?

— Да, конечно, Алексей Григорьевич.

Ну, вот мы и добрались до главного — для чего Разумовский и прислал приглашение.

За нами тактично никто не пошёл, хотя заинтересованные взгляды бросали. Я украдкой разглядывал фаворита Елизаветы: несмотря на возраст, а ему было уже лет пятьдесят, всё ещё статный красавец. Но одной внешности было мало, чтобы столько лет находиться подле императрицы, и у Разумовского имелось кое-что ещё — спокойствие, скромность и особенная доброта во взгляде. И главное, как я слышал, он не ввязывался в интриги при дворе, держась в стороне от политики.

Первые десять минут мы прогуливались молча, пока не скрылись от досужих взглядов за деревьями.

— Вы сильно огорчились приёмом у Елизаветы Петровны? — начал разговор Разумовский.

— Как вам сказать, Алексей Григорьевич, — я усмехнулся. — Рассчитывал я на совершенно другое.

— Имели полное право, — Разумовский кивнул. — Вы поступили единственно верным способом при Кунерсдорфе. Эту войну требовалось закончить как можно скорее.

— Матушка-императрица так не считает.

— Это политика, друг мой, — он взял меня за локоть и доверительно сбавил голос: — Ваше награждение вызвало бы некоторые осложнения. К тому же Елизавета не одобряет… кхм… смертей. За всё время царствования она не приговорила к смертной казни ни единого человека.

Я пожал плечами. По мне, вырванный язык и ссылка на каторгу ничуть не лучше отрубания головы.

— Многие при дворе одобряют ваши действия, Константин Платонович. А взятие Берлина так и вовсе считают настоящим геройством. Вот, возьмите это.

Разумовский вложил мне в ладонь тяжёлую коробочку. Я опустил взгляд: золотая табакерка с крышкой, украшенной бриллиантами.

— Алексей Григорьевич, я не могу это принять.

— Нет-нет, даже не думайте отказываться. Считайте это подарком не от меня, а всех восхищённых вашим подвигом. Этого мало, чтобы вас отблагодарить по-настоящему, уж поверьте.

— Алексей Григорьевич…

— Никаких отказов! Ордена вы ещё получите, а табакерку можете смело пустить в дело.

Я усмехнулся. Ордена? Ага, догонят и ещё раз наградят.

— Зря сомневаетесь. Вы молоды, смелы, решительны — случай не приминет вернуть вас ко двору. А опала — это ерунда, уж поверьте мне.

В конце концов я согласился взять у него подарок. Оставлю на память об этой войне и как напоминание о неблагодарности монархов.

— Я хотел попросить вас об одолжении, Константин Платонович. Когда будете возвращаться к себе под Муром, загляните рядом с Можайском в моё имение Поречье и погостите там пару дней.

На мой вопросительный взгляд Разумовский улыбнулся.

— Поверьте, вам будет там крайне интересно и познавательно. Крайне!

Глава 17

Маскарад

Завтрак у Разумовского растянулся до самого обеда. Счастливые, однако, люди! Никуда не торопятся, неспешно беседуют, музицируют на клавесине, танцуют, некоторые удалились в беседку и принялись за карточную игру. В общем, мило, но слегка пресновато, на мой вкус. Я уже подумывал откланяться и собираться в обратный путь, но Разумовский не дал мне заскучать.

— Ах, вот где спрятался наш герой! — он подошёл ко мне вместе с той девицей, которую я заметил за столом. — Екатерина Романовна, разрешите вам представить капитана Урусова Константина Платоновича. Моего друга и замечательного офицера.

Я учтиво поклонился и поцеловал ей руку.

— Княгиня Дашкова Екатерина Романовна, жена князя Михаила Ивановича.

Она, чуть смущаясь, присела в реверансе.

— Думаю, вы найдёте общие темы для беседы. Екатерина Романовна весьма интересуется деланной магией.

Разумовский хитро улыбнулся и сбежал, оставив нас вдвоём. Я с сомнением посмотрел на Дашкову. Лет шестнадцать-семнадцать, не больше, недавно замужем, судя по всему. Какая деланная магия, о чём вы⁈ Больше чем уверен, что интерес не выходит за «ах, как это удивительно», «ох, покажите вашу волшебную палочку», «научите меня делать фонтан из искр». Были у меня в Париже подобные девицы, для которых деланная магия сводилась к аналогу фейерверков. Надо вежливо попрощаться и ехать домой.

— Константин Платонович, скажите. — Карие глаза Дашковой смотрели на меня с предельной серьёзностью. — Вы умеете делать связки из четырёх Знаков?

— Не вижу никакой сложности, сударыня.

— А как вы балансируете потоки эфира, чтобы связка не распадалась на пары? Для трёх Знаков…

— Балансировка при числе больше трёх не требуется. Вместо неё используют векторные цепи. Вся связка как бы подвешивается на них, выстраиваясь в рабочий контур.

Дашкова прикусила губу и подняла взгляд к небу, видимо, представляя конструкцию в уме. Помолчала несколько секунд и дёрнула головой.