Наследник (СИ) - Старый Денис - Страница 46

По подсчетам Петра Евреинова, без понимания, за сколько можно будет торговать подсолнечным маслом, имение принесет прибыль в одиннадцать тысяч рублей. Но и проблем хватало, прежде всего, люди. Крепостных не достаточно, квалифицированных работников просто нет, а тут еще и новаторство в производстве сахара и пока не практикующегося в России отжима масла из подсолнечника. Да и эта культура еще должна вызреть, тут климат Кубани или Дона отлично подойдет, а не Москва. Но, не имея гербовой, пишем на обычной.

Ну и еще одно направление - алкоголь. Пока тут еще мало чего сложилось, идет только кустарная апробация рецептуры. Если по ликерам немного было понятно, тот же бейлис или амаретто были мне вполне знакомы, то абсент, джин, знал на уровне некогда потребителя.

Некогда, уже в иной жизни, я занимался подпольным производством алкоголя. Да большинство околокриминального бизнеса в 90-е годы так или иначе занимались подобным делом. Вот только не мудрствуя лукаво, тогда я производил водку, в меньшей степени ликерами. Между тем я знал насколько был популярен тот же абсент в Европе и в колониальных войсках Европы, может, только уступая в распространении джина и в Центральной Америке рома. Знал, что джин пахнет можжевельником, а в абсенте экстракт полыни. Вот и экспериментировали. Получится, и тогда появится серьезный источник экспорта. Джин-тоник должен появиться еще не скоро, если только в Российской империи некий попаданец не ускорит этот процесс, чтобы заработать денежек.

В Москве меня настигли новости, которые не дали времени для рефлексии или вдумчивого участия в хозяйственных и производственных процессах в Люберцах, как и участия в обучении полков. Во-первых, Екатерина. Жена что-то там начудила с Сергеем Салтыковым и сердце, когда я узнал такие сплетни, неожиданно екнуло. Любовь – вряд ли, но умеет женушка располагать к себе, вот, видимо, и я поддаюсь на эти чары. Или я множу сущности, а на самом деле все проще, мужское собственничество сыграло во вне. Но то, что я узнал о, якобы адюльтере, слово же французы подобрали, не в Петербурге, а в Москве, спасло меня от слишком уж безрассудных поступков. Первоначально, я хотел просто убить Салтыкова, после я все еще хотел его убить, далее опять хотел убить. Однако, свои «хотелки» унял, и мне даже стало жалко Екатерину, которая одна, без поддержки, терпит издевательство двора. Это, если она не виновата и все россказни – сплетня и не более, может стать либо причиной нашего разлада, или, напротив, открыть окно возможностей для создания надежной семьи. В том же случае, если измена случилась… Вот тут я и сам терялся, что могу сделать.

Переезд в Петербург был самым комфортным из всех отрезков пути. Почтовые отделения без проволочек и быстро запрягали свежих лошадей, дороги были относительно ровные, погода стояла ясная. Кто там напишет про путешествие из Петербурга в Москву, критикуя российскую власть, Радищев? Ты бы «критикун» проехался по Уралу, или Оренбургской губернии, где и близко такого подорожного сервиса не было! Так что был я в столице очень скоро.

На посту у въезда в Петербург мне было сразу же сказано, что тетушка ждет немедля моего присутствия. Поэтому, переодевшись прямо в карете, я отправился к императрице.

- Я многое увидел, что Вы мне хотели показать. Я буду работать с Вами, интересно, к чему это все приведет. Да, мне придется наступить на горло своей гордости, вместе с тем, я надеюсь, что Ваша милость не изменится,- сказал Христофор Антонович Миних, когда мы с ним временно прощались – он уезжал в расположение воронежских егерей, где бывшему фельдмаршалу выделялся домик с прислугой.

В Петергофе меня встретил, чуть ли на правах хозяина, Иван Иванович и начал обнимать и тискать, словно сына. Противитсья не стал, пусть проявляет заботу. Или началась игра по облапошиванию гольштейнского герцога на предмет «нету больше твоей Голштинии»? Так это я понял еще в Москве, когда получилось собрать и часть фактов, и толику сочувственных взглядов. Но, если меня лишили денег, по сути, за предательство своей малой родины ...

- Петр Федорович, рад видеть тебя, возмужал то как за это время, - панибратски, казалось, искренне говорил фаворит Шувалов.

- И я рад тебе, Иван Иванович. Как здоровье? Как наши дела? – принял я манеру общения Шувалова.

- Все хорошо, вот, прикажу перевезти в Ораниенбаум еще двадцать три тысячи серебром – все по чести, все работает и завод и «ресторация», - расщедрился компаньон. Догадывался я, что дела в казино идут хорошо, даже москвичи специально ездили в это заведение, чтобы оставить там свои деньги, но настолько…

- Как тетушка? Вот что наипервейшее! – опомнился я, так как о здоровье Елизаветы нужно было полюбопытствовать первым делом.

- Проснулась уже и ждет нас к столу, - ответил Шувалов и указал рукой направление к двери, так как встречал он меня на ступенях заезда экипажей у дворца.

- Петруша! – сказала радостно Елизавета и приобняла меня, целуя в лоб.

- Тетушка, пожалейте девиц, они же плачут по ночам, так как ведают, что их красота никогда не сравнится с Вашей, - решил я начать общение с императрицей с витиеватого комплимента.

- Рассказывай, угодник, - сказала смеющаяся Елизавета.

Я рассказал, умалчивая о некоторых моментах. К примеру, я не говорил про конструкции новой пушки, которые отдал Никите Демидову, не рассказал и о технологии пудлинговых печей, как и о пулях Менье. Про заказы оружия поведал без деталей. Мой рассказ об общении с казаками и степняками, был немного ретушированный, но в целом решения были одобрены, кроме как заигрывания со станичниками в вопросе воли казацкой. Но, на удивление со мной все соглашались, не ругая и не осуждая. Ни слова упрека за своеволие, ни звука о том, что подвергал себя опасности, я готовился к иному. Ждал подвоха, и он не преминул прибыть через сорок минут, после моего приезда.

- Матушка, примчался быстрее ветра, - кланялся тот самый «подвох» в лице Алексея Петровича Бестужева-Рюмина.

- Ваше Высочество, очень рад, выглядите мужем, очень похожи на славного деда Вашего Петра Великого, - извивался ужом канцлер.

- Алексей Петрович, спасибо, так же безмерно рад Вас видеть, и поражен столь ревностному отношению к делам державным, вы, право слово, так спешили, - вторил я канцлеру, при этом остро желая послать его по матери.

- Бестужев, ты уже успел хмельного выпить? - поморщилась императрица, от канцлера действительно веяло амбре.

- Это вчерашнее, матушка, - ответил он.

- Я еще не отобедала, поспешите решить вопросы, и пойдем откушаем, - проявила нетерпение Елизавета.

- Это мы быстро, матушка, не задержим. И бумага у меня с собой, - Бестужев достал из принесенной им папки три гербовых листа.

Я взял и вчитался. Договор с Данией был написан на французском языке, как и многие иные документы России. Насколько я знал, только при Николае Павловиче документооборот будет унифицирован на русском.

- Отчего я, теряя Голштинию, не получаю ничего? – довольно жестко сказал я, так как в бумагах о выплатах не было ни слова.

- Как же? – расплылся в улыбке канцлер. – Конечно, получите, мы позже обсудим количество серебра.

- Алексей Петрович, я теряю свою родину, пусть уже и считаю себя русским и желаю блага России, но свои активы за просто так не отдаю. Сколько мне причитается и когда люди герцогства со своим скарбом переселятся в Россию, на дарованные мне тетушкой земли? Здесь и сейчас отвечайте, канцлер, - голос мой звучал довольно жестко, чтобы удивить и Шувалова и Елизавету, но те молчали, являя собой зрителей.

- Три миллиона рублей, половина гвардии Голштинии выказала желание переехать к своему герцогу в Россию. И не забывайте, что много населения переселилось в Киль и его окрестности, чтобы жить в вольном городе, - недовольно, сбросив маску угодливости, сказал Бестужев.

- Все оружие герцогства должно быть у меня, или компенсация, четыре миллиона рублей и построенный в Киле линейный корабль с командой. Кроме того, все профессоры университета должны быть расквартированы в России и служить ей, хоть силой привезти их, - определял я свои условия.