Наследник (СИ) - Старый Денис - Страница 26

Кстати, о поклонниках! Андрей Чернышов-то слился, вернее его слили. Уже на следующий день после того бала-маскарада, где я приревновал его к Екатерине, граф был высочайшим повелением отправлен в Петербург с инспекцией Сухопутного Шляхетского корпуса. Но весь двор быстро забыл о происшествии, так как императрица избавлением от Чернышова показала, что племянник прав и нечего перемалывать с пустого в порожнее. Тогда, насколько я знаю, Иоганна Елизавета, любезная моя теща, вновь взяла деньги у кредиторов, еще двадцать тысяч, чтобы вместе с дочерью в очередной раз осыпать подарками половину двора, нивелируя последствия скандала.

- Подите к матушке-императрице, - к нам с Екатериной подошел Алексей Разумовский, он заприметил, как спешит Иоганна Елизавета и строго, даже грубо одернул ее. – Елизавета Петровна просила подойти только Великого князя и Великую княгиню.

Моя теща опешила, она, видимо, посчитала, что теперь-то, как мать жены наследника, стала практически родственницей, а тут такое пренебрежение от фаворита. Да еще и безродного, как она считала, пастуха, небезосновательно. Вот только этот «пастух» был разумен и стал действительным аристократом. Попытка Иоганны скрыть такой афронт, переведя все в шутку, не получился – Алексей Разумовский был прямолинеен и прост, чтобы скрыть собственное отношение к Анхольт-Цербской пиявке. Он то, как раз не забывал о своем происхождении и относился к людям по их поступкам. Поведение же «немецкой приживалки» бывший малоземельный казак считал сверхнеприличным и по своей простоте имел желание отхлестать Иоганну плеткой.

Екатерина опешила от такой ситуации, она была очень зависима в своем мнении от матери, которая держала дочь всегда в излишней строгости. А по мне, пусть быстрее привыкает быть «за мужем», чем оставаться «за мамой».

- Чада мои, я вельми рада, - встретила нас тетушка объятиями. Потом поцеловала сначала Екатерину, уже после меня. – Берегите себя и любите! А я дарую Вам Ораниенбаум, тако ж имение Люберцы. Но о том, Петруша ты проведал и уже строительство начал, то ведаю. Ведаю и то, что денег хочешь, дам сто тысяч, но не тебе, а вам с Екатериной Алексеевной, дабы употребили совместно. А дом в Ораниенбауме уже отделывают. Соседями с Голицыными будете.

Елизавета подала мне руку и я ее поцеловал, склоняясь, в глубоком поклоне. Подобное проделала и жена, только еще и с книксеном.

В принципе, подарок был предсказуем, сто тысяч пошли бонусом, но могла и больше дать тетушка, на саму свадьбу может и миллион пошел, про наряды всем действующим персонажам лучше даже не думать, даже многочисленные герольды были в платьях, шитых серебром.

Провожали нас, молодоженов, в спальню Чоглоковы, которые, по мнению Елизаветы, были образом благопристойности и любви. Николай Наумович Чоглоков был женат на двоюродной сестре Елизаветы Марии Симоновне – любимой до замужества фрейлине императрицы. Они рожали детей так часто, что Мария Симоновна, казалось, всегда была либо беременной, либо только родившей. И Елизавета демонстрировала молодоженам, к чему нужно стремиться. Я же не хотел, чтобы Екатерина стала инкубатором для рождения великих князей и княжон на радость государыне, живя в охраняемом вольере, пока тигрица, Екатерина, найдет возможность вырваться на оперативный простор. Пусть займет свою умненькую головку делом и меньше думает, как меня убить.

Как смог я в иной истории сбежать и всю ночь где-то пьянствовать, если верить прочитанным мной мемуарам Екатерины, ума не приложу?! После общения с тетушкой, нас с супругой взяли в такой оборот, что и шагу в сторону не сделаешь. А потом еще и Чоглоковы, которые столь ревностно отслеживали нас с Екатериной, что дистанция, на которой находилась идеальное семейство, не превышала и двух метров. К слову, не слишком и идеальная семья, если события будут схожи с теми, что были в известном мне варианте истории.

- Сударь, Вы собираетесь спать в одной постели со мной? – дрожащим голосом спросила Екатерина, как только двери за нами закрылись и мы остались в небольшой комнате с огромной кроватью.

- Катэ, присядь и давай поговорим, на русском языке поговорим, - сказал я и присел на единственный стул в комнате, молодая жена присела на краешек кровати.

- Будем разговаривать, - со слабо слышным акцентом почти на чистом русском языке согласилась Екатерина. – Вам нравится называть меня Катэ?

- Ты отлично стала говорить на русском, - отметил я. – И, если тебе не нравится имя Котэ, скажи, и я не стану.

- Я старалась соответствовать Вам, Великий князь, вы стали лучше меня говорить на русском языке, я много училась, - сказала Екатерина, все еще волнуясь, игнорируя вопрос о «Катэ», о котором она еще не сложила свое мнение.

- Я принимаю твое нежелание общаться на «ты», но это в русской традиции обращаться к близкому человеку в такой форме, - сказал я и чуть вытянул ноги, которые зудели от напряжения сегодняшнего дня.

- А мы близкие люди? – спросила Катэ.

- Я бы хотел быть для тебя таковым, - и не дав себя перебить продолжил говорить, мешая правду с нужными, но преждевременными словами. – Я влюблен. Влюблен в тебя, но я такой, какой есть: буду защитником, если позволишь тебя защитить, буду помощником, если позволишь себе помогать, стану другом, соратником, буду любить, если позволишь себя любить. Хотел бы и от тебя такого же, но неволить не стану. Мы можем родить ребенка, потом еще одного и жить каждый своей жизнью, а можем жить одной судьбой.

- Я… я не знаю, - дрожащими губами сказала Екатерина.

- Я встретил Вас – и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое –

И сердцу стало так тепло… - читал я стихи, мысленно прося прощение у Федора Тютчева.

Екатерина расширила глаза. Я давил, как мне казалось, даже бил тараном по девичьему сознанию. Зная, насколько в иной реальности Екатерина Великая была талантливым литератором, понимала поэзию, приблизила Сухорукова, потом и Державина, я не стал красть музыкальные произведения, или выдумывать что-то еще, а «становился пиитом». Главная эрогенная зона у женщин уши? Вот и проверим!

- Это прекрасно. Кто написал такие чудесные стихи? – воскликнула Екатерина, переходя на немецкий язык, потом из начавшейся паузы и моей мимики сделала свои выводы. – Это Вы, Петр Федорович – вы пиит, это великолепно на русском языке писать так возвышенно.

«Я найду твоих предков, Великий мастер Федор Тютчев, и дам им денег» - подумал я и камень с души за воровство творчества если не спал, то значительно уменьшился в своей массе.

- Катэ, рядом с тобой влюбленный мужчина не может не быть пиитом, - я взял жену за руку. – Я посвящу все стихи о любви только тебе. Все иные женщины, если они не русские императрицы, меркнут перед твоей красотой, душевностью и умом.

- Почему ты молчать? От чего скрыть любов? – у Екатерины вновь ярко проявился акцент.

- Понял не сразу, а потом хотел стать лучше, разумнее, сильнее, - отвечал я и приблизился вплотную.

Я поцеловал Екатерину, которая не сопротивлялась, но и не сделала ни единого движения навстречу, замерев, словно изваяние, с закрытыми, скорее от страха, чем от удовольствия глазами.

- Я боюсь! – произнесла Екатерина, потом сделав глубокий вздох, властно позвала свою служанку-калмычку, чтобы та помогла раздеться. – Сударь, отвернитесь, я буду раздеваться.

Я отвернулся. Потом был максимально нежен, но, когда молодая супруга, плача, просила остановиться, прекратить, я оставался настойчивым, шепча слова признаний. Никакого удовольствия ни я, ни, уж тем более, Екатерина, не получили, но моя внимательность в особенности «после» случившегося немного сгладила углы.

- Напьемся, Катэ? – спросил я, выуживая две бутылки вина, заранее припрятанных.

- Ты же не пьешь Петья! – попыталась принять мою манеру общения уже действительно, по всем пониманиям и разумениям, жена.

- С тобой выпью, апосля и поговорим, нам нужно говорить, - сказал я и первым отпил с горла, отдавая вторую бутылку Катэ.