Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига (СИ) - Зикевская Елена - Страница 21

— Ай, постой, Гавалэ, — другая спешила к нам. — Одна же ромнэ, дай дыкхлэ повяжу.

Мне на голову опустился яркий голубой шарф из тонкой ткани, концы которого были украшены серебристыми круглыми пластинками, красиво звеневшими при каждом движении. Длинные стороны были обшиты яркой бахромой.

Женщина покрыла мне голову, убирая волосы с лица, и завязала концы шарфа на затылке.

— Ой, красавица! — всплеснула она руками. — Ой, хороша!

Я осторожно ощупала знак замужней женщины. Не знаю, что Джастер им там всем напел, но мне нравилось это украшение, хоть и никаких прав на него у меня не было. Зато удобно, волосы в лицо не падают…

Даже жаль будет обратно возвращать. Может, попробовать лентой волосы перевязывать?

Конечно, это не по ведьмовским традициям, но и не деревенские косы, которые я всё равно плести не умею.

— Помогай, красивая! — засмеялась та, что повязала мне шарф. — Праздник скоро, петь, танцевать будем!

Праздник и в самом деле начался, едва стало темнеть. У костра собрался весь домэр. На земле постелили длинное полотнище, на которое женщины ставили угощение. По центру сидело несколько мужчин в возрасте, за ними молодые, среди которых затесался и Шут, потом парни. На другом краю сидели женщины с детьми и девушки. Отдельное место было приготовлено для ещё одной женщины, Даэ Нану, кхэратун домэр, как я успела узнать из разговоров.

Когда я спросила кто это, мне объяснили, что это мать домэр, самая старая и мудрая женщина.

Даэ Нану сопровождали двое молодых мужчин, которые почтительно вели её под руки. Лицо и руки у кхэратун домэр были в морщинах, из-под яркого платка выглядывали седые волосы. По красоте и наличию украшений её наряд не уступал другим женщинам. И по тому, как Даэ Нану держалась, было ясно, что она не нуждается в помощи, а принимает знаки уважения.

В мою сторону кхэратун домэр взглянула один раз, но взгляд был внимательный и мудрый. Такого же удостоился и Джастер, если вообще это заметил.

С позволения Даэ Нану один из пожилых мужчин что-то сказал, ему ответили радостными криками и праздник начался.

Очень скоро мужчины, наверняка до этого изрядно подогретые вином, запели и в их руках появились незнакомые мне инструменты, похожие на лютни, только маленькие. Играли на них неким подобием детских луков, водя «тетивой» по струнам. Кто-то звонко бил в бубен, Джастер обласкивал свою лютню, а двое мальчишек играли на глиняных флейтах.

Женщины подпевали мужчинам, а девушки и парни начали плясать, красуясь друг перед другом и перед старшими. Таких танцев, дерзких, манящих и очень… очень удивительных я не видела никогда.

Танцующие не казались друг друга, но всё за них говорили движения, взгляды, улыбки…

Младшие девочки, подражая старшим, танцевали в стороне, у бочки с водой.

Я заворожено смотрела на это буйство цвета, голосов и музыки. Юбки, платки и яркие шали на плечах и бёдрах кружились, волосы и косы развевались, украшения звенели, улыбки и глаза сверкали…

А как на них смотрели парни!.. И… И Джастер тоже смотрел.

Смотрел, улыбался и…

Великие боги!

Почему я так не умею! Вот бы тогда он на меня тоже так посмотрел…

И что я гордилась тем, что ведьмы не танцуют? Глупая…

В следующее мгновение я увидела, что Шут отложил лютню и тоже присоединился к танцующим. Признаться, парням он в этом ничуть не уступал.

Женщины рядом зацокали языками, выражая своё восхищение, а мне стало горько и обидно.

Так он и плясать умеет, оказывается… Везде за своего…

Только я такая никчёмная…

Я встала из-за «стола» и побрела в сторону «кухни», где на крыльце одной из повозок, вардо, как их называли, осталась моя сумка. Стянув с головы шарф, я положила его на ступеньки, а сама села рядом, обхватив колени руками.

Вот мог бы он сначала шатёр нам поставить, а потом сюда на праздник идти…

А теперь сиди, жди, когда он натанцуется…

— Ой вэй, что грустишь, красавица? — Даэ Нану села возле меня. — Почему не танцуешь со всеми? Ой как мурш твой отплясывает, как бы с парнями нашими не перессорился!

Я только вздохнула, глядя, как танцуют вокруг Джастера девушки. А он плясал, улыбаясь и подмигивая им всем, и ничуть не беспокоился о косых взглядах парней.

— Не перессорится, — я хмуро отвернулась, чтобы не видеть этого. — А и перессорится, поделом ему.

— Что-то прохладно стало, — Даэ Нану закуталась в яркую шаль. — Стара я уже стала, кости болят. Не проводишь ли до вардо, хорошая? Слыхала я, ты в травах разбираешься, не посоветуешь ли настой целебный старой женщине?

— Конечно, — я постаралась улыбнуться и встала, протягивая ей руку. — Пойдёмте, я сделаю вам отвар.

Не оглядываясь на танцующих, я забрала свою сумку и повела кхэратун домэр в её вардо.

Внутри этого дома на колёсах было красиво.

Дверь прикрывала занавесь из зелёной плотной и мягкой ткани, обшитой красной бахромой. Пол застелен домоткаными дорожками. Над головой горела лампа, на треножнике слева от входа стояла жаровня с угольями. В паре шагов от входа стоял невысокий столик с двумя подушечками для сидения, справа от него шкафчик с множеством ящичков. Всё остальное скрывала такая же плотная занавесь, отделившая «прихожую» от жилой части вардо.

Хозяйка скрылась за занавесью и почти сразу вернулась, неся чашки и железный чайник. Даэ Нану поставила чайник на жаровню, помешала угли.

Пока я искала нужные травы, женщина накрыла столик узорчатой бордовой тканью, тоже обшитой бахромой, поставила на него две маленькие плоские тарелочки, на них — чашки, и села на подушечку, подобрав под себя ноги в узорчатых туфлях

Мне за свои босые и грязные от пыли ноги стало стыдно, но делать было нечего.

Я заварила травяной сбор и наливала в чашку, когда Даэ Нану протянула мне ещё одну.

— Посиди со мной, красивая, — улыбнулась она в ответ на мой удивлённый взгляд. — Куда тебе спешить?

Вдохнув, я стала наливать настой во вторую чашку. И в самом деле: куда? Смотреть, как он другим девушкам улыбается да парней дразнит?

Я поставила чашки на низкий столик и села спиной к входу, спрятав босые ноги под подол.

Вот не думала, что встречу тех, для кого такой способ сидеть привычен…

Сурайя… Интересно, сколько Джастер там прожил, что так хорошо все их обычаи знает? И даже друг у него из домэров был…

А я как была деревенской простушкой в его глазах, так ей и осталась.

— Пей, хорошая, — кхэратун домэр пригубила настой, — пей.

Я кивнула, взяла чашку, но вкуса не почувствовала.

— Тяжело на сердце, когда милый на других смотрит?

Вздохнув, я снова кивнула и только тут поняла, что неожиданный вопрос застал меня врасплох.

— А…

— Ой вэй, ласковая, — улыбнулась Даэ Нану. — Я не первый десяток лет на свете живу, девичью любовь да ревность по глазам вижу. И собой он хорош, и поёт, как птица, и в танце за душу берёт. А ты недовольно на него глядишь. Что за собака меж вами пробежала?

Я поставила чашку на блюдце и разревелась, не в силах больше сдерживаться.

— Поведай мне, ласковая, — тёплая ладонь погладила меня по плечу. — Облегчи душу.

Глядя в добрые чёрные глаза, окружённые лучиками морщин, впервые в жизни я почувствовала невыносимое желание выговориться.

— Не нужна я ему… И другие не нужны… У него есть любимая, он по ней с ума сходит, а я для него пу… пустое место…

— Ой вэй, неправду говоришь, красивая, — покачала кхэратун домэр головой. — Он совсем другое пел.

— Не знаю я, что он там пел, — зло вытерла слёзы. — И знать не хочу, неправда всё это! Никто я ему!

— Эй, как оно… Краденый конь красивый, да нрав спесивый… — Даэ Нану задумчиво качала головой, пока я вытирала зареванное лицо и пила тёплый отвар, держа чашку дрожащими руками. — Не он тебя, а ты его увела? Другая у него на сердце?

Я покачала головой, вытирая лицо рукавом.

— Не краденый он, а брошенный. Она его прогнала давно. А он всё равно о ней думает. И мне говорит всё время, что я не его женщина… А я… я…