Уроки судьбы - Езерская Елена - Страница 36

• Предыдущая
• 36/40
• Следующая

Анна оглянулась — в доме стояла тишина. И он напомнил ей заколдованное царство. Как будто по воле злого волшебника оно погрузилось в бесконечный сон, пробудить который могла лишь любовь. Но любовь ушла из этого дома вместе с Иваном Ивановичем. Анна прошла по гостиной — все, как и прежде, все на своих местах… Тот же рояль, тот же диван, за которым любил сиживать старый барон, когда она музицировала для него. Шкаф и стол с вазой для цветов. Вот только цветы уже давно никто сюда не приносил. И больше никто не играл с тех пор на рояле. Анна подошла к нему и, присев на банкетку, открыла крышку.

Анна взяла первый аккорд и испугалась — в нежилой тишине звуки поначалу гулко рассыпались пугающим эхом. Она вздрогнула и опустила руки, но потом снова прикоснулась к клавишам. Звуков стало больше, и они заполнили гостиную, пробудили ее. Анна выбрала Моцарта. Иван Иванович любил изысканную простоту его мелодий и называл его музыку мажорной, праздничной. Моцарт был ему по душе — легкий и жизнелюбивый, торжественный, но без излишнего пафоса, строгий, но без угнетающего душу менторства. Корф называл Моцарта сказочником и считал его музыку волшебной…

Диссонансом громко и противно скрипнули створки двери. Анна смутилась и перестала играть. Она обернулась и посмотрела на вошедшего.

— Никита? Что случилось на этот раз?

— Я помешал, прости… Но Полька, как дурная, вылетела из дома. И что с ней такое творится!

Никита был бледен. Все это время он стоял за дверью и слушал, как Анна играет. Никита боялся пошелохнуться. Звуки завораживали его, как будто заговаривали, отгоняя плохое прочь — от него, от Анны, от этого дома, из этого мира.

— Это я виновата, — с грустью кивнула Анна. — Хотела помочь ей, а вышло иначе — зря обидела.

— Да разве ты можешь кого обидеть! — покачал головой Никита. — Видать, растревожила она тебя. Но ты лишнюю вину на себя не бери, лучше вспомни, сколько раз она тебя ни за что обижала. Сколько ты от нее натерпелась! Пусть теперь сама попробует и поймет, каково это.

— Как может полегчать, если ты другому больно сделал? Нет, Никита, мне от собственной грубости еще больней!

— Ох, и маешься же ты! Послушай, а, может быть, тебе еще раз написать князю Оболенскому?

— Нет, — покачала головой Анна. — Не хочу прослыть бездарной да еще и навязчивой!

— Так ведь давно уже должны были сообщить, на какое время назначено прослушивание! — воскликнул Никита.

— А, может быть, господин Оболенский вообще передумал.

— Что же он тогда за директор, если у него сегодня одно на уме, а завтра — другое?! — возмутился Никита.

— Вдруг после нашего разговора там, в имении, он решил, что для меня сцена — не самое главное в жизни?

— Нет! Все знают, что ты мечтаешь стать актрисой. И Иван Иванович так хотел. А давай я побегу к князю, разведаю чего…

— Что ты, что ты! — замахала на него руками Анна. — Негоже так! Стыдно на глаза лезть. Ждать буду, пусть судьба сама распорядится, как положено.

— И где ты только силы берешь, чтобы все терпеть да обиды сносить? — вздохнул Никита и, заглядевшись на нее, вдруг потерял самообладание. — Аня, милая ты моя…

— А вот это ты зря, Никита, — тихо сказала она, отстраняясь от его объятий. — Говорили мы уже с тобой, не стоит душу попусту ворошить…

Никита хотел возразить ей, но в гостиную степенно вошел Матвеич и торжественно произнес:

— Письмо. Анне Платоновой. Лично.

Анна тут же бросилась к нему и взяла с серебряного подноса продолговатый конверт. Она не решилась раскрыть его сразу и с повлажневшими от волнения глазами оглянулась на Никиту.

— Наконец-то, дождались! — выдохнул он. — Читай! Читай скорее!

Анна улыбнулась и вскрыла ножичком конверт. Потом она достала и развернула присланную из Дирекции театров бумагу и прочитала письмо… Ножик выпал из ее рук, Анна покачнулась. Матвеич поддержал ее под локоть и неодобрительно покачал головой — упавший ножик едва не повредил паркет.

— Мне отказано… — прошептала Анна. — Господин Оболенский не желает даже прослушать меня!

— Этого не может быть! — воскликнул Никита.

— Увы… — развела руками Анна. — Впрочем, я сама виновата…

— Ты тут ни при чем! — настаивал Никита. — Мы прямо сейчас поедем к князю Оболенскому и сами спросим его, почему он передумал. Я не верю этому письму! Я помню, как ему понравилось твое пение… Ты рождена для сцены. Когда ты играешь, сердце замирает. Это все несправедливо, не правильно!

— Никита! — остановила его Анна. — Не вини никого. Я и сама не знаю, что со мной происходит. И, быть может, князь почувствовал эти перемены. Это прежде мне ничего, кроме сцены, не надо было, а сейчас…

— Это вольная, — покачал головой Никита. — Я знаю, я сам это испытал. Первое время все не мог решиться — куда идти, что делать… И к старому возврата нет, и будущее кажется таким неясным и пугающим. Поверь, это пройдет. Ты потом не простишь себе, что отказалась от своей мечты.

— А моя ли это мечта, Никита? — Анна вздохнула. — Да, мне нравится играть, свет рампы манит меня. Но это то, что мне внушил Иван Иванович, он передал мне свою любовь к театру. Он хотел, чтобы я стала актрисой. И это ради его памяти я приехала сюда.

— Не говори так, Аннушка, ты прямо живешь на сцене!

— Вот то-то и оно… А где же настоящая жизнь, настоящие чувства? Нет, нет, я не должна спешить! Я хочу понять, что мне на самом деле важнее. Судьба предоставила мне выбор, и я обязана воспользоваться этим шансом. Я намерена сама решить, как мне жить дальше.

— Иван Иванович не простил бы тебе, что ты так быстро сдалась!

— А я и не сдалась! — улыбнулась Анна. — Не получилось стать актрисой — значит, не суждено. Получится что-то другое.

— Поговори с Владимиром Ивановичем, он поможет, — никак не хотел поверить в искренность ее слов Никита. — Он обещал.

— Я не нуждаюсь в его помощи, я справлюсь сама!

— Ты.., любишь его? — вдруг тихо спросил Никита, глядя ей прямо в глаза.

— О чем ты? — Анна почувствовала, что краснеет. — Нет, нет! Нет!

— Тогда почему ты отказываешься?

— Потому что я не хочу ни от кого зависеть.

— Так ты решила уйти?

— Думаю, да. Я сниму комнату, устроюсь гувернанткой или буду давать уроки пения. Я не пропаду!

— Аня!

— Я прошу тебя, Никита, оставь меня сейчас. Я хочу собраться с мыслями. Ты хороший друг, и я тебе благодарна за сочувствие и поддержку, но, пожалуйста, позволь мне самой рассудить свою дальнейшую жизнь.

Анна поняла, что Никита обиделся, но у нее более не было сил убеждать и уговаривать его не мешать ей обдумывать, вероятно, самое важное в ее судьбе решение. Никто не мог понять ее лучше ее самой, а она сама себя не понимала. Как будто дорога привела Анну к былинному камню, за которым любой путь ведет в никуда или черт куда знает. И сейчас ей стали бесполезны чьи-либо советы, ибо лишние разговоры только увеличивали сомнения, а колебания грозили расшатать такое хрупкое равновесие в ее душе.

Когда Никита, понурившись, ушел, Анна еще раз пересмотрела свои театральные наряды и вдруг поняла, что не испытывает к ним никакого пиетета и прежнего трепета. Она решительно вышла из гостиной и поднялась в свою комнату. Там собрала в саквояж все самое необходимое, что окажется полезным на первое время, и оделась потеплее. Потом черным ходом Анна спустилась на двор и, оставшись незамеченной, направилась прочь от дома.

На улице кружила легкая метель, и вскоре Анна поняла, что ресницы обледенели и слиплись. Она остановилась, чтобы протереть глаза, и тотчас услышала над собой испуганный окрик и увидела вздернутую натянутыми поводьями лошадиную морду. На мгновенье Анна остолбенела, потом выронила из рук саквояж и без чувств упала в снег на тротуаре…

— Где она? Где Анна?! — закричал с порога Оболенский, врываясь в гостиную Корфов.

— Не гневайтесь, барин, не знаю, — тихо ответствовал Никита.

Он сидел на диване в тулупе, все еще поеживаясь от холода, и пил принесенный ему Матвеичем чай.

• Предыдущая
• 36/40
• Следующая