Роковой Выстрел - Езерская Елена - Страница 15

• Предыдущая
• 15/23
• Следующая

– Значит, вы тоже знаете, что он жив? – обрадовалась Татьяна, поднимаясь на постели.

– А с чего ему живу не быть? – пожала плечами Долгорукая. – Они еще вчера с Наташей в столицу уехали украшения к свадьбе покупать.

– К свадьбе? – растерялась Татьяна. – Так свадьба же расстроилась, Мария Алексеевна...

– Типун тебе на язык! – вскричала Долгорукая. – Ишь, размечталась! Ничего подобного – завтра они поженятся, станут жить-поживать да добра наживать. Потом и внучата пойдут мне на радость.

– Мария Алексеевна! – Татьяне вдруг стало страшно. Вчера Дмитрий говорил, что княгиня умом тронулась, узнав о смерти Андрея, значит, все правда? Андрей погиб? Или ей самой все приснилось – вольная, отъезд с Никитой, письмо Андрея, возвращение и ужасная весть? – Матушка, княгиня, Мария Алексеевна, что же вы делаете со мной?! Давеча только все вокруг меня уверяли, что Андрей Петрович погиб, а потом он сам ко мне пришел и рассказал, что не умер. И вот вы еще теперь – и того хуже! Как же это может так быть, чтобы одновременно человек был и жив, и мертв, писал мне письмо, что расстался со своей невестой, и уезжал вместе с нею в столицу за подарками к свадьбе? – Ты что путаешь меня? – рассердилась Долгорукая и принялась водить глазами по потолку. – Нет сейчас у Андрюши другой заботы, кроме как о свадьбе с княжной Репниной. А я уж на них и не нарадуюсь – они так подходят друг другу, просто, как голубок с голубкой.

Татьяна тихо всхлипнула и только приготовилась зареветь, как дверь в комнату открылась, и на пороге появился Никита.

– Вот, зашел проведать и попрощаться, – кивнул он Татьяне, а потом вежливо с поклоном – княгине. – Наше вам, Мария Алексеевна...

Долгорукая холодно посмотрела на него, перевела взгляд на Татьяну, и вдруг на лице ее отразилась какая-то тревожная мысль. Долгорукая стала в секунду бела, как полотно, и со стоном опустилась на постель рядом с Татьяной.

– Где это я? – прошептала она, будто сама с собою разговаривала.

– Вы в своем доме, Мария Алексеевна, – жалеющим тоном сказала Татьяна, вставая и подходя к ней.

– Видать, прав, Дмитрий – совсем плоха, барыня, – покачал головой Никита. – Может, сказать, чтобы врача ей позвали?

– Врач? – вдруг зашлась страшным смехом княгиня. – Да что он может? Мертвого и я от живого отличу. А вот лучше пусть признается, где Андрея прячет. Показали мне вчера куклу восковую – руки ледяные, глаза пустые. Нет, мой Андрюшенька – мальчик добрый и веселый. Он всегда к маменьке подбежит, головку приклонит, обнимет ручками – ангелочек просто.

– Андрей Петрович и есть ангел, – принялась утешать ее Татьяна. – Точно знаю – на Небе он! Зла Андрюша никому в своей жизни не сделал.

– Это так, – поддержал ее Никита, – во всем белом перед Господом представился.

– Представился? Почему представился? – опять заволновалась Долгорукая. – Что такое вы все время говорите да сказать не можете?

– Мария Алексеевна, – ласково прошептала Татьяна, – нет больше нашего Андрюшеньки... Ушел он от нас.

– Умер он, – просто сказал Никита и осекся – Татьяна метнула на него такой сердитый взгляд, что ему стало неловко за свое случайное бессердечие.

– Умер? – Долгорукая болезненно поморщилась. – Не мог мой сыночек умереть, не может того быть, никак Не может...

– Так и есть, Мария Алексеевна, – кивнула Татьяна, – уж поверьте мне – не ушел Андрей Петрович. Здесь он, во мне.

– Ты о чем это, глупая? – нахмурилась Долгорукая.

– Здесь, под сердцем, – для вящей убедительности показала Татьяна. – Это он, это его ребеночек у меня.

– Дитя? От Андрея? – Долгорукая с интересом посмотрела на нее и взгляд ее отчасти прояснился. – Тогда береги его, никому не говори! А то, как прослышат, накинутся на тебя и отнимут Андрюшу. Как у меня отняли.

– Боже, да что это с нею? – Татьяна расстроилась и умоляюще посмотрела на Никиту – тот понимающе покачал головой и, подойдя к Долгорукой, взял ее под руки и поднял с постели.

– Пойдемте, Мария Алексеевна, я вас к семье отведу, вместе всегда легче горе переживать.

– Да нет у меня никакого горя, – улыбнулась она. – Вот только тайна есть. И у тебя, Татьяна, тоже тайна есть. Ты береги ее, никому правды не открывай, а не то разверзнется земля под ногами, расступится пучина морская, и откроется картина ада ужасная.

– Как скажете, – по-доброму промолвил Никита и, точно маленькую, повел княгиню из комнаты.

Едва они ушли, Татьяна откинулась на подушки и тихонько заплакала. Больше всего на свете ей хотелось сейчас зарыдать по-дикому, упасть на пол, биться головой, растрепав по-вдовьему волосы. Сколько раз она видела в деревне, как истошно вопили бабы по сгинувшим на поле боя рекрутам, и лишь просила Господа, чтобы уберег ее от такой судьбы. Но разве уйдешь от нее, от судьбы-то?

А она ведь глупость заподозрила – вообразила, что Сычиха про кровосмешение говорит, когда в бреду на нее да на Андрея смотрела. Знала, колдунья, его конец, потому и предупреждала. Но они не поняли, не догадались. Впрочем, может ли когда человек в гордыне своей поверить в неизбежное?

Татьяна вздохнула – нельзя ей волноваться, ей о маленьком беспокоиться надо, чтобы рос счастливым и здоровым. Татьяна вдруг испытала такой прилив нежности к еще не рожденному ребенку, что захотелось сказать и сделать для него что-то приятное. Она стала гладить себя по животу и напевать что-то протяжное и убаюкивающее. Голос у нее был низкий, бархатный, и песня выходила величавая, теплая. Мелодия текла, как река в погожий день, – плавно и свободно, как будто сама по себе несла свои воды в необозримую даль. Даль светлую и прекрасную, в которой нет ни боли, ни горя, где цветут волшебные сады, и птицы щебечут подголоском ее песни. Там дышится легко и шагается без усилий, точно летишь по воздуху, не задевая земли, не касаясь предметов и деревьев. Там люди такие же добрые – их сердца горячи, а мысли – прозрачны. И время не имеет там никакого значения, потому что – нет всему этому благолепию конца. Смерти нет... смерти нет... смерти нет...

В вечер, предшествующий похоронам Андрея, семья впервые за эти дни собралась в гостиной. Все двигались как-то тихо и сосредоточенно – входили по одному и садились на привычные места: Долгорукая – на свой любимый диванчик, Лиза и Соня – на полукруглый диван у окна, Татьяна – на стул при входе. Князь Петр появился на пороге гостиной под руку с Полиной и, отечески похлопав ее по запястью руки, вежливо пропустил вперед. Полина быстро огляделась и, увидев свободное место, немедленно подалась к нему.

– Нет! – вскричала, смертельно побледнев, Долгорукая, и ее бледность в неярком освещении настенных канделябров казалась попросту мистической.

Полина вздрогнула – на нее со всех сторон смотрели озлобленные женщины. Полина надулась и тотчас бросилась за помощью к папеньке.

– Да чем же я провинилась, отец? – она припала к груди князя Петра и как будто заплакала.

– Ничего, ничего, милая, – Долгорукий успокаивающе притянул ее голову к себе и поцеловал в лоб. – Ты, верно, не знала – это место Андрея. Он всегда сидел в кресле после ужина, когда мы все встречались в гостиной выпить чаю.

– Господи Боже! – прошептала Полина и истово перекрестилась. – Да разве я на покойничье место уселась бы? Сказали бы прежде, я бы и не пошла.

– Это еще почему – покойничье? – обиделась Долгорукая. – Андрюша скоро придет, и мы сможем приступить к чаепитию.

– Маша, – князь Петр укоризненно покачал головой, – держи себя в руках, не одной тебе плохо.

– О чем ты, Петя? – Долгорукая с невинным видом обернулась к нему.

Ее шея двигалась, как у совы, словно была на механических бесшумных шарнирах.

– Маменька, – Соня встала и подошла к ней, – не терзайте себя, этим горю не поможешь. Андрей мертв, и мы должны принять это.

– Андрей жив, – убежденно сказала Долгорукая, непонимающим взглядом обвела всех находившихся в гостиной, и, остановившись на Татьяне, понимающе подмигнула ей. – Мы-то с тобою, милочка, знаем, что он жив. Не правда ли?

• Предыдущая
• 15/23
• Следующая