Изобретение прав человека: история - Хант Линн - Страница 14

Ил. 3. Судебная пытка. Изображения судебных пыток найти практически невозможно. На этой полностраничной ксилографии XVI века (21,6×14,4 см) изображен метод, использованный в Тулузе и напоминающий о пытке, которой два столетия спустя подвергся Жан Калас. Это разновидность наиболее широко применяемой в Европе судебной пытки под названием strappado (дыба), от итальянского слова, обозначающего резкое натяжение или разрыв

«Дело» Каласа привлекло всеобщее внимание, когда через несколько месяцев после казни к нему обратился Вольтер. Он собирал деньги, писал письма от имени членов семьи Каласа с целью предоставить свидетельские показания из «первых рук», а затем опубликовал брошюру и книгу о процессе. Наиболее известным стал «Трактат о веротерпимости в связи со смертью Жана Каласа», где Вольтер впервые использовал выражение «право человека». Основной смысл его работы сводился к тому, что нетерпимость не может быть человеческим правом (однако содержательный аргумент в пользу свободы вероисповедания в качестве права человека он не предложил). Изначально Вольтер не выступал ни против пыток, ни против колесования. Философа возмутил религиозный фанатизм, в угоду которому, по его мнению, действовали полиция и судьи: «Как, следуя этому принципу [праву человека], один человек мог бы сказать другому: „Верь в то, во что я верю и во что ты не можешь веровать, – иначе ты умрешь“. Так говорят в Испании, в Португалии, в Гоа [странах, печально известных своей инквизицией]»[71].

Ил. 4. Пытка водой. На этой ксилогравюре (21,6×14,4 см) XVI века показан французский способ пытки водой. Она не совсем соответствует той, которую пришлось пережить Каласу, но довольно близка к ней, чтобы можно было составить общее представление

Поскольку с 1685 года кальвинистская вера во Франции была под запретом, очевидно, властям Тулузы не показалось чем-то неправдоподобным то, что Калас убил своего сына, воспротивившись его переходу в католичество. Вечером после ужина семья нашла Марка-Антуана повешенным на косяке двери, ведущей в заднюю комнату, – все указывало на самоубийство. Чтобы избежать скандала, они заявили, что обнаружили его на полу, – предположительно он стал жертвой убийства. По французским законам самоубийство строго каралось: совершивший его человек не мог быть похоронен в освященной земле и, будь он признан виновным в ходе слушания, его тело могли бы эксгумировать и протащить по городу, повесить за ноги, а потом выбросить на помойку.

Полиция ухватилась за противоречия в показаниях членов семьи и быстро арестовала отца, мать, брата, а заодно и служанку вместе с гостем семьи, предъявив им всем обвинение в убийстве. Местный суд приговорил отца, мать и брата к пыткам, чтобы добиться от них признания вины (так называемое «предварительное дознание»), однако в порядке обжалования парламент Тулузы отменил решение местного суда и отказал в применении пыток до судебного решения, а также признал виновным только отца в надежде, что он назовет сообщников во время пыток перед казнью. Неустанные труды Вольтера по реабилитации Каласа принесли пользу родственникам покойного, которые все еще не были оправданы. Сначала в 1763 и в 1764 годах Королевский совет объявил судебные вердикты несостоятельными, а затем в 1765 году по итогам голосования полностью оправдал всех участников дела и вернул семье конфискованное имущество.

Пока бушевали волнения по поводу дела Каласа, внимание Вольтера начало смещаться, и все чаще жестокой критике подвергалась сама система уголовного правосудия, особенно применяемые ею пытки и насилие. В своих первых сочинениях 1762–1763 годов, посвященных Каласу, Вольтер ни разу не использовал общий термин «пытка» (употребляя вместо него юридический эвфемизм «допрос»). Впервые он выступил против судебных пыток в 1766 году и впоследствии часто писал о деле Каласа и о пытках. Врожденное сострадание заставляет нас с отвращением относиться к жестокости судебных пыток, настаивал Вольтер, хотя раньше он об этом не говорил. «Пытки были отменены в других странах, и успешно; следовательно, вопрос решен». Взгляды Вольтера настолько изменились, что в 1769 году он добавил статью о пытках в свой «Философский словарь», который впервые увидел свет в 1764 году и уже успел попасть в папский «Индекс запрещенных книг». В этой статье Вольтер, привычно чередуя насмешки с резким осуждением, называет французские обычаи нецивилизованными; иностранцы судят о Франции по пьесам, романам, стихам и прекрасным актрисам, не подозревая, что нет нации более жестокой, чем французы. Цивилизованная нация, по мнению Вольтера, не может и дальше следовать «зверским старым обычаям». То, что раньше ему самому и другим казалось приемлемым, теперь вызывало сомнения[72].

Новый взгляд на пытки и гуманное наказание в рамках идеи прав человека в более общем смысле впервые оформился в 1760-х годах не только во Франции, но и в других странах Европы, и в американских колониях. Друг Вольтера прусский король Фридрих Великий упразднил судебные пытки еще в 1754 году. В следующие десятилетия его примеру последовали Швеция в 1772 году, а Австрия и Богемия в 1776 году. В 1780 году французская монархия запретила выбивать под пытками признательные показания до вынесения приговора, а в 1788 году она временно запретила использовать пытки перед казнью с целью добиться от осужденных имен сообщников. В 1783 году британское правительство положило конец многолюдным процессиям в Тайберн, место публичных казней, ставших излюбленным народным развлечением, и постановило использовать «падающее устройство», чтобы повешение происходило быстрее и гуманнее. В 1789 году французское революционное правительство осудило все формы судебных пыток, а в 1792 году начало применять гильотину, которая должна была унифицировать проведение смертной казни и сделать ее максимально безболезненной. К концу XVIII века общественное мнение сошлось на необходимости положить конец судебным пыткам и многим другим унизительным истязаниям осужденных. Как утверждал в 1787 году американский врач Бенджамин Раш, мы не должны забывать, что даже преступники «обладают душой и телом, состоящим из той же материи, что и души, и тела наших друзей и родственников. Они кость от костей их»[73].

Судебные пытки с целью получения признательных показаний использовали или вновь начали применять в большинстве европейских стран в XIII веке в результате возрождения римского права и в качестве наглядного примера наказания того, на что способна католическая инквизиция. В XVI–XVIII веках многие блестящие умы Европы посвятили себя систематизации и упорядочению применения судебных пыток с целью предотвратить злоупотребление ими со стороны особо рьяных судей-садистов. В XIII веке Великобритания, казалось бы, заменила судебные пытки судом присяжных, однако истязания по-прежнему оставались в ходу в XVI и XVII веках при расследовании дел о подстрекательстве к мятежу и колдовстве. Например, самые суровые шотландские магистраты применяли против ведьм разные способы пыток: кололи иглами, лишали сна, дробили кости ног «сапогом», прижигали каленым железом и так далее. Пытки для получения имен сообщников были разрешены законом колонии Массачусетс, но, очевидно, никогда не назначались[74].

Бесчеловечные формы наказания применялись по отношению к осужденным повсеместно в Европе и в обеих Америках. Несмотря на то что британский Билль о правах прямо запрещал наложение жестоких наказаний, в приговорах судей по-прежнему фигурировали порка, позорный стул, колодки, позорный столб, клеймение; преступников протаскивали к месту казни и четвертовали (расчленяли, привязав каждую конечность к лошади); женщин волокли по улицам, четвертовали и сжигали у столба. Что собой представляло «жестокое» наказание, очевидно, зависело от культурных ожиданий. Парламент запретил сжигать женщин на костре только в 1790 году. До этого парламентарии существенно увеличили число преступлений, караемых смертной казнью, – по некоторым оценкам, в XVIII веке оно выросло втрое. В 1752 году они еще больше ужесточили наказания за убийство, в назидание остальным. По закону тела всех убийц надлежало передавать хирургам для анатомических опытов, что в те времена считалось унизительным, однако у судей было право на свое усмотрение решать, оставить ли тело мужчины-убийцы висеть в цепях после казни или нет. Несмотря на растущее недовольство зрелищем болтающихся на виселице трупов, эта практика просуществовала вплоть до 1834 года[75].