Горящее небо Аорна (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 53

Тем аудиенция и завершилась — Максим понадобился президенту для картинки. Оставшись в одиночестве, Макс плюнул и отправился в приемную. Хейша его ждала. Сначала бросилась навстречу, но потом остановилась.

— Ну ты… как на обложке журнала. Стыдно даже рядом встать. О чем вы говорили?

— С президентом — ни о чем. Совместная пресс-конференция для журналистов, но я там для мебели и выгодного фона вождю. Персона дня. Кстати, где персона будет ночевать? Поедем в бункер?

— Ты — в ведении секретариата и службы безопасности президента, мне так сказали. Ночуешь здесь. Я, скромная служащая штаба ВВС, больше не у дел. Прощай.

— Нет, нет и еще раз нет, — Максим схватил ее за руки. — А поцелуй? Ты приведешь себя в порядок — здесь ванная роскошная. Одежду сменишь… И мы обсудим «Южный почтовый»…

— Мне не позволят.

— Тогда прибегну к шантажу. Для подготовки к арбитражному заседанию нуждаюсь в референте, которому я доверяю. Единственному на планете.

— Что ж попытайся, а я пойду.

Хейша ушла, оставив его в одиночестве. Недолгом.

— Красивая… — вдруг прозвучало за плечом, Макс обернулся. Перед ним стоял корреспондент с микрофоном. В стороне маячил оператор с камерой. — Не возражаешь, я задам один — всего один вопрос. Можно? Работаем!

Застрекотала камера.

— Ты, наверное, понимаешь, что наш конфликт с Герумом — война за сохранение самих себя — культуры, взглядов и обычаев.

— То есть системы ценностей? Да, понимаю. А в чем вопрос?

— Как с этим на Земле?

— Кратко не ответишь… Попробую. Человек — существо общественное, один не выживает. Но одновременно он индивидуалист, ощущающий себя личностью. Я вырос в коллективистской цивилизации. Географически деление Земли похоже на Аорн: есть Запад и Восток. У западников предпочтение индивидуальному, каждый — самоценен. Есть конкуренция у индивидуумов и цель: хватай от жизни все, что можешь. Наш принцип: строим общество для всех, в нем каждый будет счастлив. Их принцип: пусть люди сами делают себя счастливыми, тогда всем будет хорошо. Но на войне кому-то надо жертвовать собой во имя общей Родины, друзей и близких. Всех соотечественников. Но как пожертвуешь собой, если самоценен? Погибнув или хотя бы потеряв здоровье, счастья ты не обретешь. Приведу пример. У меня на Родине, в Беларуси, в начале мировой войны погиб летчик — капитан Гастелло. Вылетел на бомбардировку войск противника и был им сбит. Его объявили героем, потому что он направил подбитый самолет на вражескую технику. После войны выяснили — нет: поврежденный зенитками бомбардировщик упал не на войска противника. Значит, не герой? Не соглашусь. В тот тяжелый месяц погиб весь авиаполк Гастелло — десятки экипажей по четыре человека в каждом. Летчики уходили в небо, точно зная: не вернутся. Погибнут если не сегодня, то завтра — обязательно. Но никто, вообще ни один не дрогнул, не отказался от выполнения задания. Они сражались за страну, за наше будущее. За тех, кто не родился. В том числе и за меня. Герои — все! А увековечили лишь одного. Прости, что длинно, пленочка не кончилась?

— Хватает. Выходит, в армиях тех стран, где процветал индивидуализм, героев нет?

— Бывают. Но там героизм иного толка. Зачастую показной, смотрите все, каков я есть. О той войне есть книга «Уловка 22» Джозефа Хеллера. Она о летчиках другой страны, воевавших на гораздо более совершенных, надежных и живучих самолетах «Митчелл». У Гастелло и его товарищей самолеты были хуже. Герои этой книги выдумали двадцать две уловки… Ты думаешь, уловки — как лучше бить врага? Нет, как уклониться от боевого вылета. Почувствуй разницу.

— На людей твоей страны не действует пропаганда индивидуализма?

— В какой-то мере действует. У нас своя борьба — за наши ценности, наш образ жизни. Понимаю, к чему ты клонишь. Если Союз приблизится к миру с Коалицией, необходимо важное условие: запрет на пропаганду их ценностей у вас. Даже со стороны Герума на Панкию и ее союзников, потому что оттуда неизбежно просочится. Сами дозревайте, сами формируйте свою мораль, без внешнего воздействия. Ошибки будут? Что ж, возможно, но это ваши суверенные ошибки. И ваш путь.

— Спасибо, Макш! Наши телезрители услышат твои слова буквально через час.

А ведь записывал с ним интервью консервативный, подконтрольный правительству телеканал, судя по символике на микрофоне, подумал Макс. И выпустит в эфир все сказанное в президентской резиденции. Хоть еще вчера подобное б считалось вредоносной ересью. В Союзе перемены…

Ночевал он в резиденции, в гостевых апартаментах. Сюда доставили скромное имущество землянина, включая деньги, оставшиеся от капитана с автобазы. А уж питание никак не шло в сравнение с армейскими рационами ВВС.

Но здесь не было Хейши, готовой прибежать в любой момент, чтобы спросить: «А кто такой Валерий Чкалов?» Возможно — только ради повода сесть рядом с ним и пообщаться. Максиму стало горько и тоскливо. Он одинок на этой выжженной планете с горящим небом. Как ни пытался здесь прижиться — ничего не вышло. Нет ни друзей, ни женщины любимой. Вишева погибла, с Файишей ничего не получилось, возникло отчуждение с Хейшей. Он, как корабль в бурном море, бросает якорь, чтобы не тащило на утесы, а якорь не желает зацепиться…

Утром президент снизошел до личной аудиенции.

— У тебя четыре минуты, — озвучил знакомый секретарь, вчера организовавший подготовку гостя к встрече с президентом. Четыре? Хватит, чтоб потребовать — пустите ко мне Хейшу, и не мешайте нам готовиться к встрече с консулом Содружества.

Президент не поленился привстать, чтобы встретить приглашенного, хотя по виду явно чувствовал себя удобнее в роскошном кресле, оббитом кожей. Бывший летчик раздобрел. Теперь бы влез в кокпит Дракона лишь благодаря компенсационному костюму, затянутому туго-туго. Скорее всего, под маршальским кителем у президента был корсет, придававший его фигуре терпимый вид. Но тот противоречил одутловатой физиономии под редкими, зачесанными скобочкой волосами.

Кабинет главы Союза ничуть не напоминал виденные по телевизору Максимом Овальный в Вашингтоне, а также используемый Лукашенко в Минске или Путиным в Кремле. Как многое другое на Аорне, дизайн был выдержан в авиационном стиле. Стены украшали навигационные карты, изображения самолетов и вертолетов. В углу, у знамени Гардара, за стеклом стоял противоперегрузочный костюм с белым летным шлемом. То ли президента, то ли кого-то из героев.

Даже кресла вдоль стола для совещаний были не офисные, а стилизованные под пилотские. «Может даже с пиропатроном катапульты, — ухмыльнулся про себя Максим, — с кнопкой на столе у главного. Проштрафился министр или сенатор — тыц на кнопку, тот улетел. Без парашюта». Повинуясь жесту президента, Максим присел в такое кресло. Начался разговор.

Командный голос, резкие слова, обычные в общении с армейцами, с Максимом президент не применил. Журчал и шелестел, как перед телекамерами. Благодарил за своевременное выступление, подтолкнувшее к переменам в политике.

— Но все же, мой любезный Макш, твои формулировки не совсем точны. Остро ранят в сердце патриотов, которые к ним не привыкли. Для дела мира предлагаю соглашение. Ты продолжаешь ратовать за компромисс, но в выражениях, которые тебе напишут мои спичрайтеры. Не сомневайся: твое мнение учтут. Аналогично будешь говорить перед консулом. Взамен я обеспечу тебе будущее на Аорне. Союзное гражданство и пост помощника по межпланетным отношениям. Твоей обязанностью будет посещать Герум, миры Содружества, вести переговоры с ними. Еще дом в Гельбе, особняк за городом. Окладом не обижу, — толстяк хохотнул. — Нуждаться ты ни в чем будешь.

— Принимается, — сказал Максим. — С одним условием. Мне в помощь отрядят старшего майора Хейшу из штаба ВВС.

— Достаточно ли компетенции простого офицера в столь щекотливом деле? — пожал плечами президент. — Постой! Ты хочешь женщину? Обеспечим! Сам выберешь.

— Хейша — не для постели, — нахмурился Максим. — Я с ней не сплю. Она мне помогает разобраться в местных обстоятельствах. Я ей доверяю.