Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей - Страница 12

• Предыдущая
• 12/124
• Следующая

– Зачем же выписывать, если я отказываюсь?

– С врачами не спорят! Положено, вот и выписываю. Зайдите ко мне завтра, посмотрю, нет ли нагноения.

"Симпатичная, этот доктор, не красивая, а симпатичная, только слишком худенькая, похожая на девчонку-подростка", - думал Горлов, улыбаясь вслед Жанне Георгиевне.

Неплотно прикрытую дверь рвануло сквозняком, и со стола сдуло бумаги. Горлов нагнулся: на одном из листов было заявление Марины.

Перечитав резолюции, он понес заявление в отдел кадров. Начальника не было, и Горлов зашел к заместителю. Ничего не спросив, тот взял заявление.

– Да, знаю, меня предупреждали. Как раз сегодня Генеральный обещал подписать кадровые приказы, мы и этот туда же. Не беспокойтесь, к вечеру оформим. Где вас так, Борис Петрович? - кадровик сочувственно кивнул на висок, крест-накрест залепленный пластырем.

– Расшибся, - неопределенно буркнул Горлов.

– Вид у вас какой-то нездоровый. Идите домой, я увольнительную на два дня выпишу.

Горлов звонил Рубашкину весь вечер, но телефон не отвечал. Петр появился далеко заполночь, и они уговорились встретиться утром. Горлов говорил намеками, телефону не доверял, боялся, что прослушивают. Но, судя по всему, Рубашкина пока не трогали, он ничего не знал.

"Марина в психбольнице, ее объяснениям - грош цена. Буду отпираться. Только бы Рубашкин не подвел, - ворочаясь под душным одеялом, думал Горлов.

Почти всю ночь Горлов маялся от тошноты и головной боли. Утром стало совсем невмоготу.

"Надо было сразу ехать в больницу, - посмотрев в зеркало, он вспомнил Жанну. - Все-таки она симпатичная, не похожа на доктора".

Он надеялся, что благодаря лету в районной поликлинике очереди не будет, однако перед кабинетом хирурга толпилось человек двадцать, в основном старушки. Опять подступила тошнота, он еле дождался, когда освободится стул, уже не было сил стоять.

Время шло нестерпимо медленно. Так же медленно и лениво мыли пол две уборщицы. Они приближались с разных сторон длинного коридора задом наперед, внаклонку, ноги одной из них были испещрены вздувшимися синими венами. Обе остановились, не дойдя до Горлова нескольких шагов, и ожесточенно заспорили.

– Я полтора коридора и десять кабинетов за восемьдесят, а ты - всего семь и гребешь девяносто. Твой участок остался, ты и замывай, - кричала та, что слева, размахивая тряпкой, грязные капли летели во все стороны. Другая возражала, что у нее кабинеты больше, свою половину она вымыла, и дальше ей - трын-трава. Так и не накричавшись, они разошлись, каждая в свой конец.

Наконец дошла очередь и до Горлова. Врач был старым, с военной выправкой и говорил с едва заметным акцентом, верно был с Кавказа. Не слушая Горлова, он размотал повязку и ловко отлепил пластырь.

– Могло и хуже, могло и хуже, - бормотал он, обрабатывая рану. Было больно, слезы текли сами собой. - Где и с кем подрались, говорите коротко, для милиции.

На уговоры врач не поддался: мол, положено, и все! Наконец Горлов догадался показать направление, выписанное Жанной Георгиевной.

– Совсем другое дело, раз вы не первичный. Кто первый раз осматривал травму, тот милицию извещает. Порядок такой! - обрадовался врач. Закончив перевязку, он торопливо выписал рецепты и отправил Горлова оформлять больничный лист.

Остаток дня Горлов провел в тревожной полудреме. Он понимал, о новом назначении следует забыть. Минимум, чего можно добиться, это избежать тюрьмы. Максимум - сохранить допуск к секретности, но даже в этом случае увольнения не избежать. Как он сочувствовал Рубашкину, когда того увольняли. И месяца не прошло, такое же случилось с ним самим. Куда идти и где искать новую работу? Ему даже в голову не приходило, что можно заниматься не системами наведения или оптоэлектронными боеголовками, а чем-то другим, например, чинить телевизоры.

У вечеру собрались тучи, улицы потеряли цвет, стали блеклыми и тусклыми. "Примета такая, что ли: как соберусь к Рубашкину - обязательно дождь", - думал Горлов, стоя на остановке. Погода портилась на глазах, рвануло сухим ветром и по тротуарам, вдоль домов покатился мусор. Гром раскатился неожиданно и гулко, Горлов машинально пригнулся, как привык на полигонах. Редкие прохожие ускорили шаг, торопясь укрыться от первых капель хлынувшего ливня. Наконец подошел переполненный троллейбус 12-го маршрута, и Горлов втиснулся спиной в заднюю дверь. Щелкнув на сочленении проводов, машина осыпалась веером ярко-голубых искр и покатилась под черными от дождя кронами тополей вдоль Большого проспекта.

Перед въездом на Тучков мост троллейбус застрял у светофора. Стекла запотели от влаги, Горлов протер их рукавом. Всякий раз, проезжая мимо своего старого дома, Горлов хотел остановиться, неспешно войти под своды старинной арки и дальше - во двор необычной пятиугольной формы. Когда-то весь его центр занимал огромный каменный сарай - до революции в нем запасали на лето лед. Потом переделали под дровяные сараи - у каждой семьи был свой маленький закуточек, а кому не хватало места, складывали поленницы вдоль стен. В середине пятидесятых - он был тогда совсем маленьким - провели паровое, и сарай снесли.

Да, это было в 1956 году! В ноябре ему исполнилось четыре года, и к праздникам отец купил их первый телевизор.

Горлов вспомнил, как когда-то они с Рубашкиным взялись сравнивать биографии: ровесники, закончили один институт, только разные факультеты, оба из коренных ленинградцев, росли в коммуналках, он - на Васильевском острове, а Петр - через мост, на Петроградской стороне. Зимой Малая Нева замерзала, по льду можно было переходить с берега на берег, а васильевскоостровские сходились драться с петроградскими точно посредине. Правда, они с Петром были слишком маленькими, а когда подросли, река уже не замерзала.

"Климат изменился", - подумал Горлов. Он вдруг вспомнил Наташу Перегудову. Они жили в одном доме, учились в одной школе, но он так стеснялся, что за несколько лет ни разу с ней не заговорил. Кажется в седьмом классе он выдал свою тайну Коле Матвееву, а тот растрезвонил во дворе, и Горлову прохода не давали. Выйдет - тут же хором, со всех сторон: "Он был титулярный советник, она - генеральская дочь!". Первое время Горлов дрался до крови, начал с Матвеева. После понял, что бесполезно, и терпел молча. А вскоре отец Наташи получил целый особняк в центре. Он действительно был генералом, но не просто генералом, а - говорили старушки - жутко засекреченным конструктором атомных кораблей. Перегудовы переехали, и Горлов больше никогда ее не встречал, но вспоминал часто. Точнее, ее отца, как он шел через двор в распахнутой шинели с алой подкладкой - никогда после Горлов не видел таких, - по дороге раздавая детишкам леденцы, как опрятный сержант-водитель отдавал ему честь и придерживал заднюю дверцу: генерал Перегудов никогда не ездил на переднем сиденье.

Горлов с детства мечтал стать таким же, сколько себя помнил. Но в военное училище не поступил - забраковала медкомиссия. Тогда он отнес документы в Политехнический - родители так решили, вспомнив, что он три года ходил в кружок радиолюбителей Дома пионеров. Уже на втором курсе Горлов решил, чем будет заниматься, и поэтому распределение на секретное оборонное предприятие подписал с радостью.

С тех пор ничего неожиданного в его жизни не было, если не считать внезапной женитьбы на студентке Консерватории. Он встретил Нину на дне рождения у одноклассника. Она сидела в сторонке, потом ее попросили спеть. Она запела грустную казачью песню, и Горлов неожиданно для себя встал рядом и стал подпевать. Весь вечер он не отходил от нее, а потом пошел провожать до общежития. Он ухаживал за Ниной отчаянно, будто от этого зависела жизнь, и через месяц она сама пришла к нему в этот самый дом на Тучковой набережной, когда все были на даче.

Он нервничал и торопился, а когда понял, то уже не мог остановиться, да она и не хотела, изо всех сил обнимая его плечи.

• Предыдущая
• 12/124
• Следующая