Нелегал (СИ) - Ларин Павел - Страница 33

Я замер уставившись в пустоту. Слова в моей голове ложились слишком гладко. Они ложились, а я их просто озвучивал. Не напрягался, чтоб придумать ложь. Выходит, они правдивы. Эти слова. Это не мои мысли сейчас крутятся в башке. Это мысли — Максима Сергеевича.

— Потому что…продолжайте. — Комарова немного подалась вперед. Она смотрела на меня пристально. Наверное, пыталась понять, вру или нет.

— Потому что я полюбил свою жизнь. Как бы громко это не звучало. Но, да. Я полюбил свою фальшивую жизнь. Представляете? И такое тоже бывает. Знаете, сложно, спустя почти двадцать лет вдруг снова вспомнить, что ты — американский гражданин. Что тебя специально отправили сюда, дабы в определенный момент нанести удар стране, которая стала тебе близка. Я не хочу быть тем, кем являюсь на самом деле.

— Когда Вас «распечатали»? — Спросила вдруг Александра Сергеевна деловым тоном.

— Два года назад. Через Лиличку. Она — связной.

— Странный выбор…Актриса… — Комарова удивлённо подняла одну бровь. — Какое задание? Как давно получили? Очевидно, оно не связано со мной. Иначе активация произошла бы раньше.

А вот это была самая опасная тема. Но в то же время, вдруг подумал, почему бы не рубануть Александре Сергеевне прямо в лоб. Правду. Во всех сложившихся обстоятельствах, наверное, могу довериться только ей.

— Убить Фиделя Кастро. — Выдал я залпом, а потом опять плюхнулся в кресло.

Интересное дело, но мне вдруг стало легко. Как только произнёс эту фразу, про Фиделя Кастро, сразу обнулилось все, что не давало покоя три дня. Честное слово. Просто будто груз с плеч упал.

Ну, да, есть проблема. Так и что? Не бывает безвыходных ситуаций. Неужели я не смогу выкрутиться? Я! Столько дерьма в жизни было, и ничего. Выбирался сухим из воды. Да еще с прикупом.

Правда, один черт меня в итоге пристрелили. Вернее, сначала подставили, моя женщина и мой друг, а потом пристрелили. Но это — скорее, неизбежная закономерность. Все должно было рано или поздно закончиться именно так.

Я, кстати, даже не парюсь о своей смерти. Интересно, пожалуй, узнать только, почему именно меня слили. И все. А так, по большому счету, пошли на хрен. Вот сейчас, высказавшись Александре Сергеевне, я понял, что больше не паникую. Вообще. Наоборот. Голова стала холодная, ясная.

Как говорил один мой знакомый из блатных:«Где вас учили лохов разводить, я преподавал». Это же, блин, 1972 год. Они тут, конечно, не дураки, но мыслят во многих вещах слишком наивно, прямолинейно. Времена такие. Неужели я не придумаю, как нагнуть всех, а самому остаться не при делах? Тем более, развести нужно америкосов с их «правильной» работой по инструкции. Сталкивался пару раз в обычной жизни. Не хочу утрировать, но невольно при этих встречах вспоминалась знаменитая фраза:«Ну, тупые… ». Они просто мыслят реально иначе.

А Комарова… Хотела Александра Сергеевна правду? Вот ей правда. И пусть делает с ней, что хочет. В конце концов, теперь это не только моя головная боль, но и ее. Между прочим, если рассудить, вина Комаровой тоже имеется. Не припрись она тем вечером к Беляеву, он бы остался жив. Инженер бы остался жив. Супруга инженера осталась бы жива. Короче, все были бы живы. Это уже немало.

А кроме того, задумка Максима Сергеевича вполне бы удалась. На заводе — диверсия. Привет Кубе. Приезд делегации, скорее всего, отложили бы. А я уверен, он именно этого добивался. Точно теперь понимаю.

Беляев привык к новой, советской жизни. Она ему нравилась. Первые годы он честно работал на свое основное задание. Внедриться, добиться, получить доступ и тд. Но потом… Потом что-то изменилось.

Сначала внезапно пропало ощущение, будто находится он в чужой стране. Все стало гораздо ближе. Появились друзья, знакомые. Работа в Комитете оказалась реально интересной. Даже те идеи, которые активно пропагандировались в коммунистическом государстве, больше не вызывали в нем отторжения.

Он прекрасно помнил слова Джонатана. Советский Союз это — враг. Хитрый и опасный. Он угрожает Великой Америке. Ждет момента, чтоб ударить больнее. Короче, всю эту чушь Беляев помнил хорошо. Но она больше не находила отклика в его душе.

Потом появилось семейство Ершовых. Виктор Николаевич и его внучка. Именно в тот момент Беляев вдруг почувствовал желание узнать больше о биографии настоящего Максима. После разговора с дедом Александры Сергеевны особенно. Кое-что нашёл в архиве, кое-что выяснил у людей, которые воевали рядом с его условным отцом. Даже съездил в деревню, где раньше жили эти люди. Зачем? Он сам не мог ответить на этот вопрос. Просто вот так захотелось.

Годы шли, американские хозяева Беляева не трогали. Он постепенно начал отдаляться от Максимилиана. Забывал об этом человеке. А потом, как всегда бывает, очень не вовремя, появилась Лиличка. Максим Сергеевич вдруг понял, он не готов стать врагом своей страны. Потому что его страна — это Советский Союз.

И если бы не Комарова, Беляев, уверен, довел бы свой план до конца. Правда, при таком раскладе, я, скорее всего, имел бы уже могилку с красивым памятником и фотографией, выбитой на черном мраморе. Думаю, Жанночка постаралась бы увековечить образ любимого.

Короче, умер бы я безвозвратно, а не скакал бы по чужим, посторонним людям в чужом постороннем времени. Меня в любом случае нехило так подставили. Поэтому с одной стороны, Комарова основательно напортачила, а с другой стороны, мне вроде как помогла.

Ну, вот пусть помогает и дальше. Сначала –она мне. Потом — я ей. Осталось дождаться какой-то реакции от Александры Сергеевны на мой рассказ.

Дождался. Реакции. Но совсем не той.

Комарова вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Ну… наверное, заплакала. Я не особо силен в женских эмоциях. Они меня всегда раздражали. Особенно слезы. Считаю их способом манипуляции.

Просто ее плечи вздрагивали, а из под ладоней доносились характерные звуки, похожие на всхлипывания.

— Эй, ты чего? — Я от неожиданности забыл про наше демонстративное «выканье». — Саш…Конечно, новость не мед, но зачем плакать-то? Все живы… По крайней мере, пока.

Я сполз с кресла и подобрался ближе к Комаровой.

Она меня не слышала, продолжала рыдать, пряча лицо.

— Да хватит. Ну! Это мне надо плакать, а никак не тебе. У меня безвыходная ситуация получается.

Я осторожно взял запястья Комаровой и потянул ее руки вниз. И охренел.

Она смеялась! Реально. Просто ржала, как молодая резвая лошадь. То, что я принял за всхлипывания, на самом деле было хохотом, но каким-то запойным. Как приступ неконтролируемого веселья. Александра Сергеевна и правда всхлипывала, хрюкала, попискивала и еще производила кучу всяких звуков, однако исключительно потому, что ее колбасило от смеха.

Комарова, после того, как я увидел ее угорающее лицо, поняла, что можно не скрывать эмоций, и начала смеяться в голос.

Я сидел перед ней на корточках, сильно самому себе напотная идиота.

— Слушайте, а что веселого, не пойму? — Если в первую минуту обалдел от неожиданности, то во вторую взбесился. Какого хрена?

— Подождите…– Комарова помахала рукой перед моим лицом. Она с трудом могла говорить, потому что буквально заходилась от смеха. — Секунду. (Ржач) Сейчас. (Ржач)

Я поднялся на ноги, отошел в сторону. Потом взял графин с водой, вернулся к Александре Сергеевне и одним движением опрокинул содержимое ей на голову. Даже кресло не жалко. Честное слово. Сделать это было нереально приятно.

Она в одну секунду пришла в себя. Моментально. Улыбку смыло с лица водой. А смех будто застрял где-то в горле.

— Вы совсем, что ли? — Александра Сергеевна вскочила с кресла, расставив руки. С ее волос стекала вода, с ее платья стекала вода. Со всей Комаровой стекала вода. Какое же это замечательное зрелище…

— А Вы? — Спокойно поинтересовался я. — Возникло ощущение, будто у Вас истерика. Решил, ждать можно долго, пока придете в себя. А тут — быстро все закончилось. Видите, больше не смеётесь. Можно говорить серьезно. Знаете, почему? Потому что все, блин, очень серьёзно!