Что-то между нами (СИ) - Резник Юлия - Страница 18

– Я сегодня чуть не поседела.

– Неужели в дом кто-то опять ввалился?

– Пришла уборщица. Спасибо, что предупредили, – язвит.

– Косяк, да. Забыл.

– И технику забрать забыли, – подсказывает рыжая, испытывающе на меня глядя. Вижу ведь – не хочется ей с камерой расставаться, а все равно чего-то пыжится. Дура.

– Я не забираю свои подарки.

– Ваши любовницы, наверное, счастливы, – оскаливается, но тут же, будто стушевавшись, резко меняет тему: – Вы голодны?

– А ты хочешь за мной поухаживать?

– Ну, кто-то ведь должен, – бурчит. – Чего изволите? Ничего, что я как дома?

– Кстати, насчет этого… Я тебе перекину адреса подходящих квартир. Посмотри, выбери.

– Не терпится от меня избавиться?

– Язвишь чего опять? Мы же с тобой это обсуждали.

Эмилия достает из микроволновки то, что подогрела. Ставит на стол передо мной, тянется за приборами.

– Верно. Извините. Это я так… Сама не знаю, что на меня нашло. Устала очень.

– Или дело как раз в этом?

– В чем? – оглядывается резко.

– В том, что я ничего плохого не делаю? Может, надо что-нибудь отчебучить, чтобы ты уж расслабилась?

ГЛАВА 12

Она струсила. Отвернулась резко. Наклонила голову и на остатках дерзости буркнула:

– Нет уж, обойдусь.

И это за секунду меня остудило. Я же ничего про нее не знаю. Мало ли, как у рыжей складывалась жизнь, и как бы она восприняла мои слова в контексте личного опыта. Вдруг девчонке почудилось бы в них принуждение? Конечно, я бы никогда не воспользовался своей властью, чтобы склонить ее к сексу, но ей-то откуда об этом знать? Тогда зачем я задал ей настолько двусмысленный вопрос? Хотел продемонстрировать, что не только она может надо мной стебаться? Или так, будто в шутку, уточнить, насколько Миля была серьезна, предлагая свои услуги? Даже интересно, как бы она отреагировала, если бы я на них согласился. Дала бы заднюю, послав меня куда подальше? Или смирилась бы? Конечно, я понимаю, что на рожон она лезла из духа противоречия. Но если так разобраться, я явно перспективнее всех тех, с кем ей доводилось трахаться. Могла ли она согласиться из выгоды?

Господи, почему я вообще в ту степь думаю? Бред какой-то. Я ее ни за что не стал бы трахать!

– Домой, Роберт Константинович?

– Нет, на Гранатовую.

Степан и бровью не ведет. Вот и славно. Домой по-прежнему не тянет. Дома все одно и то же. А на Гранатовой бесячья рыжая, которая какого-то хрена не выходит меня встречать.

– Эмилия, ты живая?

– Ага. Что мне будет?

Пожимаю плечами, хоть она и не видит. Веду носом.

– Ты, что ли, опять готовила?

– Да. А что? Нельзя?

– Мы так и будем перекрикиваться? – раздражаюсь. В гулкой тишине квартиры шлепают босые пятки.

– Вы что-то хотели? Я просто после физио немного устала.

– Поздороваться. – Сощуриваюсь, глядя на всклоченную девицу.

– Здрасте.

Ну, вот почему она меня так бесит? Почему, а? Иду к кухне. По ходу дела снимаю пиджак и галстук. Босые пятки послушно шлепают следом. Окидываю неприязненным взглядом пространство. На плите стоит сковорода.

– Жрать охота. Я тебя не объем? – оборачиваюсь. Эмилия качает головой из стороны в сторону. Смотрит то на меня, то на злосчастную сковороду. Поворачивается к шкафчикам, достает тарелку и молча накладывает мне жареной с беконом картошки. Тома ни за что бы не стала такое есть. А у меня чуть слюна не капает. И вчерашние макароны, кстати, тоже были весьма ничего.

– Сама-то ужинала?

– Нет. Еще не успела.

Демонстративно веду подбородком в сторону кухонной стенки, мол, давай, себе тоже накладывай. Чувствую себя повернутым на благополучии своего чада папашей. Учитывая, как на девку реагирует мое тело, ощущение это довольно мерзкое.

Эмилия хмурит рыжие брови, но возражать не берется. Садимся за стойкой друг напротив друга.

– И чем же ты была так занята?

– А?

Девчонка моргает, отрывает взгляд от тарелки и поднимает на меня светлые глаза. Они как море в полдень. Прозрачная зелень в золотистых отблесках света. В такие заглянешь, и начинаешь понимать инквизиторов. Совершенно колдовские глаза.

– Спрашиваю, чем занималась?

– Разбиралась с вашими подарками.

– Да неужели я уговорил тебя их принять? – цинично усмехаюсь. Разочарование топит. Хотя, казалось бы, было очевидно, что она своего не упустит. Тьфу ты! А ведь как поначалу стелила!

– Вы же все равно не стали забирать! Что? Пусть лежат без дела? – ощетинивается в ответ рыжая.

– Нет, конечно, пользуйся.

Девчонка враз сдувается. Задирает острый нос и ставит меня перед фактом:

– Считайте, что технику я взяла в долг.

А вот это уже интересно. Я прожевываю очередную порцию картошки и вытираю губы салфеткой.

– Серьезно? И как же ты мне собралась этот самый долг возвращать?

– Буду вас фотографировать. Я посмотрела. Ну, ведь ни одной приличной фотки у вас, Роберт Константиныч. Непорядок.

– А с тобой, значит, у меня приличные появятся?

– Угу. Буду, типа, вашим летописцем.

– На хрена мне летописец? – удивляюсь я.

– У богатых и знаменитых всегда есть свой фотограф. Вы что, не в курсе? Например, у Макрона.

– Ты сейчас о президенте Франции? – выгибаю бровь.

– Ну да! У него в соцсетях каждый день новые фотографии. Он та еще кокетка, – смеется Эмилия. А я залипаю. Ее маленькие, идеально ровные зубки хищно поблескивают. – Чего смотрите? Он так нелепо позирует! Вы что, правда никогда не видели его официальных портретов? Нет? Так я покажу. Это ужасно смешно. – Эмилия вытягивает указательный палец, дескать, один момент.

– Эй! Ты куда? – кричу вслед, невольно залипая на ее длиннющих ногах.

– За телефоном. Да вы ешьте!

А я уже доел. Очень вкусно. Мало кто может пожарить картошку как следует. Эмилии это удалось. И что удивительно, блюдо оказалось горячим. Как будто рыжая расстаралась специально к моему приходу. Сверяюсь с часами. Ну, да, так и есть. Вчера я в это же время приехал. Плюс-минус.

– Вот! Только посмотрите.

Эмилия протягивает мне свой айфон, открытый на страничке Макрона. Заходит она со спины и чуть сбоку. Так, что ее несуществующая грудь задевает мое плечо. Я напрягаюсь. Везде, мать его. И это мимолетное касание, и легкий, не утяжеленный никакими отдушками аромат ее разгоряченной кожи возбуждают побольше всяких изощренных ласк.

– И правда, смешно.

– Ну! А я про что? – задорно кивает Эмилия и, сощурившись, мстительно добавляет. – У вас ненамного лучше.

От нечего делать пролистываю ленту. Губы невольно растягиваются в улыбке. Девчонка права. Макрон – тот еще позер.

Щелк!

Вскидываю глаза. Щелк!

– Да вы не отвлекайтесь, – бурчит рыжая, просматривая получившийся снимок. – Я пофотографирую вас немного, чтобы разобраться с настройками.

– Не советую тебе где-то эти фото светить.

– Да я и не собиралась, – закатывает глаза. – Отдам все вам. И делайте с этими фотографиями что хотите.

– Предлагаешь завести соцсети, как бедолага Эммануэль?

– А у вас нет? Ну, вы и динозавр.

Хмыкаю. Да уж. Динозавр. А когда мне этой херней заниматься?

– У меня нет времени на соцсети.

– Ну, тогда просто продадите. Лет через пять мои фотографии будут стоить дорого, уверяю.

– Кто-то очень самоуверен, – посмеиваюсь.

– У меня талант. Вы просто еще не поняли.

Палец соскальзывает. Страница Макрона сворачивается, и моему взгляду предстает, как я понимаю, профиль самой Эмилии. Прокручиваю ленту. Надо ли говорить, что раньше я никогда не задумывался над тем, что она снимает? Сказать, что девчонка меня удивила – ничего не сказать. Это не какие-то модные фото. Это… другое. Миля фотографирует жизнь такой, как она ее видит. На ее снимках запечатлены то какие-то беспризорники на фоне Сити, то люди, ждущие свой автобус в какой-то глуши, то алкаш, привалившийся к витрине модного магазина. Я не знаю, как ей удается найти такой ракурс и такую форму, что одна единственная ее фотография как будто рассказывает целую историю. В конце концов, на них запечатлена всего лишь картинка. В отличие от автора, зритель не знает ее предыстории. Ее рассказывает сама фотография.