Гений (СИ) - Марс Остин - Страница 15

Барт почувствовал неприятные мурашки от этих слов, мрачновато усмехнулся:

— Второй раз за день это слышу. Пугающее совпадение.

— От кого был первый?

— От Веры.

Двейн опять нахмурился и сказал совсем печально:

— Вера тоже дура. Тяжело ей будет.

— Почему?

— Лучше тебе не знать. Я тоже хотел бы этого не знать, но у меня нет такой роскоши, а у тебя есть, радуйся, пока можешь. И вообще, сегодня праздник. Надо праздновать, думай о хорошем, тренируй радостное лицо, а то выглядишь так, как будто ты не рад, что меня в семью приняли.

— Я честно очень рад, — тут же сделал радостное лицо Барт, Двейн улыбнулся и свернул в одну из узких арок между казармами.

Здесь было ещё темнее, Барт подсветил магией, Двейн нашёл нужную дверь, открыл, покопался в сундуках с тряпками внутри, достал тёмную бутылку, кольцо колбасы, банку сухарей и свёрток с чем-то длинным, вручил это всё Барту, а сам опять понёс свой торт, торжественно, двумя руками. Барт смотрел на это с неловким стеснительным умилением, но держал язык за зубами, хотя шуток по теме придумал уже штук десять. Пытался представить себя на его месте, не получалось — для него все эти цыньянские штучки выглядели древним мракобесием, или деревенскими танцами вокруг украшенного лентами стога сена, чтобы в следующем году был хороший урожай. Он не верил в богов, по большей части, потому, что видел гораздо больше обычных людей и даже больше магов, всю жизнь видел, и много раз наблюдал, как жрецы разжигают «священное» пламя, используя самую обычную классическую магию, он тоже умел так разжигать, и даже пытался доказать матери, что в храме её обманывают, проведя тот же самый «божественный ритуал» дома, со всеми плясками и возжиганиями. Мать его обозвала богохульником и избила, больше он не пытался, но смотреть, как она относит в храм деньги, на которые можно было бы купить еду или лекарства, было больно каждый раз.

Они с Двейном молча прошли через весь дворец, он был огромным, но казался тесным из-за множества поворотов, узких улочек между глухими стенами, лестниц с резкими подъёмами и спусками. Потом из-за очередного поворота вынырнула площадь, которая на контрасте казалась огромной и подавляющей, Барт невольно поёжился от этого зрелища, Двейн сказал немного виновато:

— Мы не должны здесь ходить, если по правилам. Я знаю другой путь, но он сейчас закрыт. Пойдём быстрее.

Барт молча ускорил шаг, пересекая это интуитивно опасное открытое пространство, как только они спустились в очередной узкий переулок, сразу же стало легче. Вокруг было слишком много полностью облетевших деревьев, это нагоняло жуть. Он вспомнил парк на Синем Камне, заброшенный, но всё равно красивый, вдруг подумал, что нужно в следующий раз там погулять.

«С Эльви, например.»

В городских парках осень ощущалась помягче, там специально высаживали деревья таким образом, чтобы из любой точки парка было видно несколько вечнозелёных, разбавляющих атмосферу, там цвели поздние цветы, было много ярких ягод, которые склёвывали птицы, из-за их возни даже одичавший парк выглядел живым и весёлым, как будто он совершенно в садовниках и не нуждается, а живёт себе просто так, как лес.

«О дворце Кан этого сказать не получится.»

Он только сейчас заметил, что эта пугающая тишина какая-то неестественная. Проверил магически, опять невольно поёжившись от результата — импульс разбежался во все стороны, как круги на воде, не встречая вообще ничего живого, только крысы в лабиринтах ливневой канализации, много крыс, даже больше, чем в городе. Зато выше уровня канализации — мёртво, вообще ничего, ни единого проблеска, ни птиц, ни летучих мышей, ни кошек. Собак он не видел из-за щитов, и впервые задумался о том, кто этих собак кормит и выпускает, должен же кто-то быть. Но магически он этого «кого-то» не нашёл, решив для себя, что «кого-то» тоже закрыли щитами, правда, непонятно, зачем.

«Шену виднее.»

Он много раз ставил под сомнение представления Шена о необходимой безопасности, и много раз получал за это от реальности очень болезненные щелчки по носу — Шен не тратил силы впустую, если он говорил, что где-то опасно, то там действительно было опасно, и меры были оправданы. Он осмотрел вздымающиеся горами стены вокруг.

«Что здесь настолько важного, что это стоит защищать бойцовыми собаками с магическими щитами?»

Магическое сканирование ничего интересного не находило, но он продолжал искать, аж пока они не пришли к храму, ничего не нашёл. Двейн остановился в начале аллеи, указал Барту глазами на мешок:

— Там ароматические палочки, достань и зажги две.

Барт развязал мешок, оттуда ударил резкий запах цыньянского квартала, он поморщился и отодвинул мешок подальше от лица. Достал две палочки, аккуратно нагрел кончики, увеличивая температуру, пока они не начали дымиться, посмотрел на Двейна:

— Что дальше?

— Мне одну дай, и сам одну неси. Иди за мной.

Двейн взял свой священный торт в одну руку, во вторую взял палочку, и пошёл по аллее. Остановился перед пустым постаментом в самом начале, поклонился и воткнул палочку в специальное отверстие в углу постамента, показал Барту глазами, чтобы он сделал то же самое. Барт непрерывно сканировал всё вокруг всеми известными способами, и не видел никаких изменений в полях, но сделал как велено, просто из уважения к личному празднику Двейна.

Они прошли вдоль всей аллеи, поклонившись каждому постаменту, Барт изучал их, как исторические памятники — он знал, что так и есть, в академии у него был ознакомительный курс истории искусств разных народов, и в учебниках были гравюры похожих памятников, он на глаз оценил самый первый примерно лет в сто. Это была толстая змея с хищной треугольной головой, её высекли из цельного куска гранита, имитируя работу «под старину» — простая геометричная форма, грубые линии, квадратные даже там, где вроде бы задумывались круглыми.

Следующая скульптура была существенно старше, лет на триста, она изображала человека, все люди на этой аллее выглядели примерно одинаковыми, отличалась только одежда и вещи у них в руках. Дальше скульптуры становились всё старше, материал менялся, иногда он не мог на глаз определить, из чего они сделаны, иногда вообще казалось, что из стекла или фарфора. В самом конце аллеи стиль был настолько древний, что приближался к реалистичному пугающе близко — в цыньянской культуре была центральная идея о том, что когда-то давно, в древности, цыньянцы были великим народом, единым и высокоразвитым, а потом что-то случилось, из-за чего они раздробились и свои великие знания утратили. Вся их философия была построена на этой идее, и в любом научном труде с неистовой силой обсасывалась мысль типа «я, смиренный ученик древних мудрецов, откопал эту истину из глубин тысячелетий, и если мы будем смиренны и прилежны в соблюдении никому не понятных, но несомненно истинных правил, то сможем однажды вернуть великие знания наших предков», Барта это всегда бесило. А сейчас он смотрел на эти скульптуры и думал, что доля правды в этой философии может и найтись — люди выглядели как живые, как будто их просто покрыли краской «под камень», и они вот-вот откроют глаза или улыбнутся.

«Гоша Каменный так выглядит, потому что его лепили с реального человека, снимали слепок, когда он был ещё жив, а потом заливали специальным раствором. Это… бетон?»

Он протянул руку и пощупал статую — нет, она была гладкой, как полированный гранит, очень качественно полированный, на бетон совсем не похоже. Двейн заметил его движение и посмотрел удивлённо, Барт резко изобразил, что стряхивает со статуи грязь, демонстративно засмотрелся на следующую, как будто тоже выискивая грязь. Это была птица, крупная, или просто изображённая крупно — все скульптуры на аллее имели одинаковые внешние габариты, так что люди и звери были одного размера. Птица сидела на гребне скалы, держась впечатляющими орлиными лапами размером с его ладонь, и клюв у неё был орлиный, загнутый, но на этом сходство с орлом заканчивалось — она была массивнее и тяжелее на вид, с толстой шеей и мощными крыльями, которые даже в сложенном виде выглядели очень сильными. А на голове у неё был странный двойной гребень, сбоку похожий на кошачьи уши с кисточками.