Книга, в которой слишком много меня (СИ) - Ахметова Елена - Страница 15

Осмотрительная женщина так и сделала бы. Но есть осмотрительные женщины, а есть я.

Я протягиваю руку и провожу по грязному следу пальцем. Ничего не стираю, естественно, только сама пачкаюсь.

Но Денис поворачивается вслед за моей ладонью, и его лицо вдруг оказывается так близко, что я чувствую запах вина и кофе.

Кажется, я тянусь к нему первой.

Губы неожиданно мягкие и податливые — настолько, что я на какое-то ослепительно бессовестное мгновение забываю, кто мы, где мы и зачем, и полностью концентрируюсь на ощущениях. Это потом до меня доходит, что я, кажется, впервые за полтора месяца вообще на чем-то сконцентрировалась. Не могла найти что-нибудь общественно полезное…

Взгляд у Дениса серьезный и твердый. Для пущего контраста с губами, не иначе. Я даже вспоминаю что-то там про здравый смысл и недопустимость важных решений в ближайшие недели, но надолго этого просвета не хватает, потому что рука на моем плече будто тяжелеет — и вдруг прижимает меня крепко-крепко, до почти болезненного напряжения в рёбрах.

- Наташ…

Лица я не вижу, потому что уткнулась носом в плечо. Но по голосу понимаю, что настало время сложных щей и душевных терзаний.

А мне не хочется терзаться. Я тут сконцентрироваться наконец-то смогла. Невероятный, немыслимый прогресс!

- Подумаем об этом утром, — шепотом предлагаю я и запускаю руки к нему под рубашку.

А потом думать становится слишком сложно. Но поражать интеллектом вроде бы уже и не требуется, а мир вокруг внезапно становится ярким, простым и четким, словно кто-то смыл испарину со стекла.

Наверное, это тоже истерика. Но в таком виде она устраивает меня гораздо больше.

А вот пуговицы на рубашке не устраивают категорически. Пуговицы — дьявольское изобретение. Во всяком случае, такие, как у Дениса — мелкие, верткие и плоские, они будто сопротивляются и изо всех сил стараются отстоять юношескую честь, пока я предаюсь греху гнева и подумываю об унынии.

Кажется, одну или две пуговицы я таки отрываю.

И возношу хвалу изобретателю "молнии" — благодаря ей перейти к другим, более интересным, грехам становится куда как проще. Я прижимаюсь щекой к обнажённому плечу Дениса, сладко вздыхаю — и мир отходит на второй план и обещает не беспокоить.

Очень мило с его стороны, если задуматься.

Ночь выпадает из памяти.

Кажется, я ещё просыпаюсь, как обычно, в три и в пять, оба раза — с удивлением (Что, правда? Это все со мной?) и страхом (а вдруг нет?), и оба раза немедленно бросаюсь проверять соответствие собственных впечатлений и реальности.

В три часа ночи Денис Владимирович охотно демонстрирует стопроцентное совпадение девичьих фантазий и суровой действительности. В пять — жалобно стонет, что ему вообще-то уже не восемнадцать для таких экзерсисов, подминает меня со всеми моими низменными поползновениями под бок и бессовестно сопит мне в макушку.

Я возмущаюсь, ерзаю — и неожиданно отрубаюсь до полной черноты без единого намека на сны. Сплю так крепко и долго, будто организм решил отыграться за полтора месяца бессонницы разом. И даже просыпаюсь не как обычно, внезапным толчком, — а выплываю из сна, как из неспокойного моря, то затягивающего в дремотную глубину, то подталкивающего к берегу.

Денис уже не спит. Сидит на кухне, хмурится в телефон и поглядывает за окно.

- Заказал нам завтрак, но курьер, похоже, заблудился, — так виновато поясняет он, будто лично завел курьера на болота, вдохновившись примером Сусанина.

Подозреваю, что у меня сейчас тоже вид, как у школьника, попавшегося с первой сигаретой. Принятое спьяну решение на трезвую голову кажется не таким уж естественным и правильным. Но жалеть о нем я отказываюсь.

- Кофе?

Денис кивает, не скрывая облегчения. И тут же снова серьезнеет.

- Наташ.

Я тесню его от плиты и достаю турку. В голове словно комок ваты вместо мозгов. Не знаю, о чем говорить. Не знаю, чего ждать. Не уверена, стоит ли ждать.

Сложновато считать прошлую ночь случайным приключением, о котором можно забыть наутро. Хотя бы потому, что мне с этим "приключением" ещё работать на одном этаже.

- Готова биться об заклад, что ты думаешь о том же, что и я, — бурчу я, отмеряя кофе в турку, и лезу в шкафчик за корицей. Все, что угодно, лишь бы не оборачиваться.

- Готов биться об заклад, что нет.

Голос звучит над самым ухом. Так близко, что я вздрагиваю и роняю пакет с палочками корицы себе на голову.

Взгляд кошки, грация картошки.

- Я почему-то уверен, что ты сейчас рефлексируешь во все тяжкие, и выводы тебе не нравятся, — хмыкает Денис Владимирович и ловит меня за плечи, не давая нагнуться за пакетом. И вдобавок поворачивает к себе лицом, гроза всех воинствующих интровертов. — А я размышляю о законах подлости, потому что мне хочется к тебе грязно пристать, но как только я перейду к делу, всенепременно объявится курьер с нашим белковым омлетом и тостами.

Я заставляю себя улыбнуться в ответ на шутку. Но провести Дениса Владимировича не так-то просто.

- Я тоже ни в чем не уверен, — почти сердито признается он. — И тоже ничего такого не планировал. Ты все ещё в шоке и слишком боишься снова потерять кого-то дорогого тебе, я слишком боюсь однажды застукать тебя с моим начальником…

- Да не сплю я с ним! — возмущённо восклицаю я — и только потом понимаю, что речь, в общем-то, не обо мне.

Не я наделила Дениса этим страхом. Но в том, что после всего этого он связался именно со мной, есть какая-то горькая ирония.

- Знаю, — все ещё сердито бурчит он, — я с ним говорил, опасался, что тебе аукнутся эти дурацкие слухи про служебный роман со мной… Андрей Анатольевич сказал, что если мне удастся тебя растормошить, то они с женой лично скинутся мне на презервативы… — тут Денис осознает, что некоторые подробности можно было и при себе оставить, и краснеет, как школьник.

Кажется, я тоже.

Нет, я, конечно, догадывалась, что перченые сплетни про босса и ассистентку достали не только меня, но о масштабах проблемы как-то не задумывалась. А ведь кто-нибудь из сердобольных коллег наверняка и правда нет-нет да пытался "открыть глаза" жене Андрея Анатольевича!

- И как, скинулись? — интересуюсь я.

Денис — все ещё красный, как помидор, — уныло мотает головой.

- Жмоты, — заключаю я.

Денис нервно смеётся — и вдруг прижимает меня к себе. Крепко, совсем как вчера, на грани болезненных ощущений. И с облегчением выдыхает мне в макушку.

- А вот поэтому я всё-таки хочу попытаться, — признается он и чуть ослабляет объятия. Ровно настолько, чтобы я могла свободно дышать, но недостаточно, чтобы рисковала влезать с комментариями. — Мне нравится, что с тобой можно говорить прямо. И договариваться. Обо всем. Может быть, ещё рано для чего-то… — он осекается и сглатывает. — Но это же не значит, что любые новые отношения сейчас — табу?

- Не знаю, — честно отвечаю я и утыкаюсь носом ему в шею. Та немедленно покрывается мурашками. — Я в последнее время делаю столько идиотских вещей, что…

Его спина, которую я до сих пор уютно обнимала, каменеет под прикосновением, и я спешу пояснить:

- Я про работу. И про книги. Начать с того, что списывать персонажей с живых людей… — я затыкаюсь на полуслове.

Уже не живых. Но профессиональнее от этого книга не станет.

В ней все ещё слишком много меня. Слишком много личного. Слишком много реального. У меня не получается отделять себя от персонажей.

И я страшно завидую главной героине. Она никогда не получала страшное в своей краткости сообщение — в мессенджер, среди ночи, потому что поначалу говорить не мог никто. Она никогда не звонила в морг, чтобы узнать, провели ли вскрытие. Не отбивалась от разнообразных погребальных контор, которые слетались, как стервятники, осаждая со всех сторон, вплоть до звонка в домофон…