Сказки о воображаемых чудесах - Госс Теодора - Страница 20

К тому времени, как Люси встает напротив меня, я уже вошел в ритм. Теперь мне нужно кинуть его Люси. Она быстро ловит его, и вот уже он парит от меня к ней и обратно.

Пока мы швыряем животных, они проходят через определенные стадии. Отрицание. Сопротивление. Покорность. Отчаяние. И, наконец, смерть. Этот, похоже, пока остановился на сопротивлении, не буйствует, а словно выжидает, когда можно будет отомстить. Я кладу одну ладонь коту на грудь, другую подкладываю ему под зад и кидаю его Люси в сидячем положении. Чтобы перещеголять меня, она посылает его обратно в той же позе, но уже лапами вверх. Может, именно из-за нелепости этой позы он и сдался. Я почувствовал, как кот соскользнул в стадию покорности.

Я кидаю кота вверх тормашками. Он слабо вопит, и из его рта тянется тонкая дорожка слюны. Интересно, Люси вообще когда-нибудь заговорит со мной?

— Ладно, ладно, прости, — говорю я, смиряясь с мыслью, что так и не узнаю, в чем же согрешил.

Я вижу, как слезы подступают к ее глазам; происходит заминка, и кот едва не выпадает у нее из рук. Мне хочется подойти к ней ближе, утешить ее, но до нашего перерыва еще долго. И я внезапно понимаю, что будет уже слишком поздно. Это станет не важно.

Приходит мой сменщик и берется за метлу. Звучит гудок. Я отступаю в сторону.

Люси уже не плачет.

Я направляюсь к двери.

Рассказы Рея Вукчевича публиковались во многих журналах, включая The Magazine of Fantasy & Science Fiction, Lady Churchill’s Rosebud Wristlet, SmokeLong Quarterly, Night Train, Polyphony и Hobart, а также были изданы в сборнике «Жди меня в лунной комнате». Также он работает программистом в нескольких лабораториях по изучению мозга (Орегонский университет). Узнать о нем побольше вы можете на сайте www.sff.net/people/rayv.

Я спросила у автора, как ему в голову пришла такая великолепно дикая идея для рассказа, и вот что он мне ответил: «Насколько я помню, история сложилась из хаотического нагромождения образов. Вспоминаю, как подкидывал сына в воздух, когда он был малышом. Ему нравилось! Возможно, именно тогда он впервые в жизни расхохотался. Но однажды я чуть не промахнулся. Мне еле-еле удалось его поймать; по какой-то причине кожа у сына была скользкая, и я чуть не уронил его. Падая, он мог удариться головой об угол кофейного столика. Могла произойти настоящая трагедия. Жена в это время сидела в другом конце комнаты и читала. Время от времени она поднимала на нас взгляд и улыбалась. Она не поняла, что случилось; тогда я не стал ей рассказывать, а теперь уже прошло слишком много времени. Но, похоже, ребенок обо всем догадался — или меня выдало выражение лица. Он вцепился в мою рубашку. И я, вместо того чтобы подкинуть его снова, крепко прижал сына к груди.

Как ни странно, второй образ — это маленькая кошечка, что просунула лапку в отверстие картонной коробки, чтобы добраться до черепахи. Но черепаха сама ухватила ее за лапу. Ну и драма! Когда я освободил котенка, то кинул его жене, и она очень ловко его поймала.

И лишь через двадцать лет у меня из этих двух эпизодов сложился цельный рассказ.

Первые сообщения о существе — пока что его только видели издалека — были полной нелепостью. Хаос отдельных частей тела; невозможность описать улыбку. Цвет, говорили они, был пламенем, раскаленными углями, цветком, и каждый из очевидцев пытался изобразить песню существа, но ни один не смог. Мой учитель, волшебник Уоткин, приказал мне записывать и зарисовывать каждое их слово. Заниматься этим делом призвал нас Король, добавив: «Послушайте, что они там мелют. Пусть они поверят, что я приказал вам разобраться в этом. На самом деле, старый мой дружище, это лишь дурные пары в воздухе». Мой учитель покивал с улыбкой, но, стоило Королю покинуть комнату, Уоткин обернулся ко мне и прошептал: «Мантикора».

— Это, без сомнения, последняя из оставшихся, — сказал он. Мы стояли на балконе и наблюдали в предвечернем свете, как королевские охотники возвращаются из леса во дворец; по ярко-зеленой траве за ними тянулся ярко-алый след: кровь жертв, замученных мантикорой. — И она очень старая. Посмотри: лошадей сжирает целиком, а от людей порой остаются одна или две конечности. — Он наложил чары защиты, пропустив перо колибри через игольное ушко.

— Вы хотите, чтобы она выжила? — спросил я.

— Я хочу, чтобы она умерла естественной смертью, — был его ответ. — Нельзя, чтобы мантикору убили королевские охотники.

Под луной и звездами, на самом краю осени, мы сидели с прочими придворными на крепостной стене замка и слушали трели загадочного создания, похожие на пение флейты: оно выпевало гаммы — вверх-вниз, вверх-вниз. Голос доносился из дальнего конца темного леса. От этих звуков хрустальные кубки дрожали. Дамы с высокими прическами, припорошенными пудрой, при свете свечей затеяли игру в червы. Мужчины, привалившись к стене, с трубками в зубах обсуждали, как бы они прикончили зверя, если бы им доверили выполнение этой задачи.

— Волшебник, — сказал Король. — Я полагал, ты предпримешь меры.

— Так и есть, — отозвался Уоткин. — Но это непростое дело. Магия против магии, а я ведь совсем одряхлел.

Через несколько мгновений рядом с Королем появился придворный механик. Он нес оружие, стрелявшее стрелами из слоновой кости.

— Наконечник обмакнули в кислоту, которая разъест плоть этого существа, — сказал механик. — Цельтесь выше шеи. И не забывайте как следует смазывать шестерни.

Его высочество улыбнулся и кивнул.

Неделей позже, как раз перед ужином, Король, как обычно, справлялся о государственных делах. Ему сообщили, что существо сожрало двух коней и охотника, отняло правую ногу у подмастерья механика и так согнуло и искорежило новое оружие, что отравленная стрела, которой надлежало сразить чудище, полетела совсем в другую сторону и вонзилась механику в ухо. Мочка стекла с его головы, как расплавленный воск с горящей свечи.

— Мы боимся, что оно может отложить яйца, — сказал механик. — Предлагаю спалить лес.

— Мы не будем жечь лес, — отрезал Король. Он повернулся и посмотрел на волшебника. Тот притворился спящим.

Я помог старику встать со стула и препроводил его вниз по каменным ступеням в коридор, который вел к нашим покоям. Не успел я распрощаться с ним, как Уоткин схватил меня за ворот и прошептал:

— Чары теряют силу, деснами чую!

Я кивнул, и он прошел мимо, уже не нуждаясь ни в чьей помощи. Я последовал за ним, но по пути оглянулся через плечо. Я был уверен: Король знает, что магия его придворного чародея обернулась против него самого.

Я прилег в своем уголке у западной стены мастерской. Отсюда мне была видна вывернутая наизнанку безволосая шкурка горбатой обезьянки, что свисала с потолка в другой комнате. Волшебник выписал ее из Палгерии пять лет тому назад — во всяком случае, так было указано в его записях. Когда посылка прибыла, я понял по реакции Уоткина, что он забыл, что собирался с ней делать. Двумя днями позже он подошел ко мне и сказал: «Пользуйся этой обезьяной по своему усмотрению». Я не знал, как с ней поступить, и подвесил ее к потолку в мастерской.

С первого дня моей службы Уоткин настоял, чтобы я ежедневно делился с ним своими снами. «Посредством снов твои недоброжелатели проникают сквозь оборонительные сооружения твоего бытия», — сказал он мне во время грозы. Был полдень, середина августа, и мы стояли абсолютно сухие под раскидистыми ветвями болиголова, а ливень, словно занавес, задернул мир вокруг. Той ночью во сне я шел за женщиной по полю багряных цветов и постепенно, по покатому склону, дошел до обрыва. Внизу вздымался, точно дыша, чудовищных размеров курган из черного камня, и, когда он предстал перед моим взором во всю свою ширь, в провалах трещин и изломов я разглядел ало-рыжее пламя, сияющее из глубин. Женщина из сна обернулась через плечо и спросила: «Ты помнишь день, в который пришел служить волшебнику?»