Запретная. Не остановить (СИ) - Стужева Инна - Страница 36

Лежу на кровати лицом к стене, и даже не надеюсь сегодня заснуть, потому что знаю, не получится, как бы я ни хотела или ни пыталась.

Кожа на шее и спине, все те места, к которым прикасались его губы, его сильные уверенные руки, все еще горят, зудят и покалывают. Воспоминания заставляют вспыхивать, вертеться и не находить места на кровати.

Когда он лег на меня, полностью накрыв своим телом и начал неторопливо двигаться во мне, уткнувшись носом в мои волосы, щекоча дыханием и шепча что-то неразборчиво, хриплым, будоражащим все нервные окончания шепотом, я испытывала ни с чем не сравнимое блаженство.

Я уже начала привыкать и ни его размеры, и ни напор, ни движения, неизменно переходящие в быстрые и одержимые, меня уже не пугали. Волны удовольствия так и разносились по телу, и я сама подавалась, стонала, наслаждалась.

Теперь я хорошо понимала сестру, когда та говорила, что близость с любимым человеком это не что-то страшное, ужасное, достойное порицания или отвержения. Но удовольствие. Ни с чем не сравнимое, немного за гранью, но очень горячее и часто просто жизненно необходимое. Такое, ради которого ты пойдешь на многое, и которого будешь жаждать не меньше, чем твой любимый человек.

Мне становится смешно от того, как я когда-то боялась и оттягивала момент первой близости с Гордеем. Знала бы сразу, что это окажется таким невероятным… Скандальным, запретным, шокирующим. Но при этом таким искушающе горячим и болезненно, невыносимо сладким…

Единственное, что убивает меня и не дает наслаждаться всем в полной мере, это то, что из неземного рая я каждый раз попадаю в жестокий, беспощадный и разрушающий меня на атомы болезненный удушающий ад.

Его отстраненность, холодность и равнодушие действуют на меня угнетающе. Втаптывают в грязь, сводят все мои усилия на нет.

Равнодушие.

Как бы я ни старалась, как ни пыталась и как не просила его сделаться ко мне хоть немного, на самую капельку мягче.

Сегодня меня трясло от отчаяния, когда я умоляла его не прогонять и стать ко мне чуточку ближе, а он… на короткий момент. Когда прижимал меня к себе, мне показалось, что лед наконец-то тронулся. Что он позволит. Но…

Он снова оттолкнул меня и бесцеремонно отправил восвояси.

Девчонки возвращаются и тихо переговариваясь, укладываются по своим кроватям. Я выжидаю немного, а потом словно находит что-то на меня.

Я поднимаюсь с постели, выскальзываю в общих холл и иду, обняв себя руками, решительно иду по темноте. Вместо того, чтобы снова попытаться заснуть, зачем-то я шагаю в направлении той самой террасы, где ночевали мы с Гордеем и потом нас разбудила Марта Сергеевна, чтобы мы с ним не опоздали на общую утреннюю съемку.

А едва ступаю на нее, как понимаю, что я здесь снова не одна.

— Гордей, — бормочу я, — я… Извини, я думала, тут никого. Я уже ухожу.

И тут же хочу ретироваться, скрыться, сбежать, вернуться в спальню.

— Подожди, — произносит он, но я не хочу его слушать и отворачиваюсь.

Он нагоняет меня в один шаг, разворачивает к себе, и в следующий момент я попадаю в его крепкие горячие объятия.

— Стой, подожди. Бельчонок. Блядь… Подожди…

А потом начинает, словно ненормальный гладить и тереться лицом о мое лицо.

— Гордей…, - бормочу я.

От его неожиданной нежности меня прорывает и слезы, словно только и ждали подходящего момента, катятся градом, увлажняя мои щеки.

— Блядь, ты не вовремя, я снова пьяный…

Но держит. Держит, держит, держит.

— Гордей…

— Пьяный. Это плохо… Это жесть, как палевно…

— Гордей, Гордей…

— Эй, ты плачешь? Бельчонок, Арин…

— Извини, просто я… просто…

Не могу говорить, не в силах, не получается.

Когда он такой податливый, такой отзывчивый, нежный и заинтересованный.

— Шшш. Не плачь, не надо. Иди ко мне…, - хрипло произносит он.

Его руки гладят и обнимают, губы нежно проходятся по моим скулам, лбу, вискам и глазам, закрытым и особо чувствительным от переизбытка эмоций.

Вцепляюсь в его плечи и льну, и обнимаю. И позволяю ему гладить себя и тоже крепко, до боли крепко стискивать и прижимать, притискивать и обнимать.

Меня сотрясает дрожь, а он целует дорожки моих слез и снова шепчет приятное, нежное и успокаивающее.

— Арина… Мой Бельчонок… Моя красивая чувствительная, нежная девочка…

Вжимаюсь в него, тянусь и растворяюсь, и вбираю.

А когда чувствую на своих губах еле ощутимое, почти невесомое дыхание его губ со слабо ощутимым привкусом алкоголя, я подаюсь и раскрываюсь для него.

Его губы едва касаются моих, а я уже горю, захлебываюсь от желания, и утопаю. Его язык скользит по самой кромке моих губ, дотрагивается до зубов, медленно, словно заново распробовая меня на вкус. И я трепещу, изнывая, замирая. Боюсь одним неверным движением спугнуть его или оттолкнуть.

— Черт…, - шепчет Гордей. — Ты даже не представляешь, чего мне стоит…

И снова его губы легонько накрывают мои.

А потом… Потом, наконец, они целуют. И от осознания этого я будто отрываюсь от земли.

Он целует неспешно.

Медленно, поверхностно и трепетно. Невесомо, невыразимо приятно и волнующе. Так обжигающе, и так опьяняюще нежно. Горячо.

— Ты… когда ты рядом, со мной происходит что-то… Мотает от твоей близости всего… Устал… не представляешь, как я устал… Хочется послать все к херам, и…

Его глаза находят мои, и я пытаюсь рассмотреть. Уловить любой оттенок, который покажет, что он неравнодушен, что все же что-то еще испытывает.

— И…

— И целовать тебя до одурения. Ведь дело совсем не в сексе… не только в нем. Это, блин… Нельзя, запрет. Но, ты… прямо под кожей… в крови, я не знаю… Буду целовать сейчас…

Пальцем он оттягивает мою нижнюю губу, а потом прикусывает.

Отстраняется.

Трется щекой о мою щеку. Сгораем так несколько секунд, и вот он снова возвращается к губам.

И снова медленно, поверхностно и так, просто до слез, как нежно и аккуратно, снова меня целует.

Приникает к ним на долю секунды, и тут же отстраняется, прижимается лбом к моему лбу.

— Нравится тебе со мной?

— Очень. Нравится, очень, очень, хочу. Каждую секунду хочу к тебе, Гордей…

— Чтобы до боли, до одурения, чтобы дыхание одно на двоих… Хочешь так?

— Да…

— Развратная маленькая Бельчонок, которая так мастерски умеет сводить парней с ума. Ладно…

Он чуть сжимает мои волосы, оттягивает назад, запрокидывая мою голову и несколько секунд затуманенным взглядом смотрит на мои губы.

А потом…

— К херам. Не сегодня, — убеждает, словно сам себя.

Набрасывается и начинает целовать так жестко, страстно и глубоко…

Хрипло стонет, вжимается в меня, и неисчислимые по счету волны желания разливаются между ног и по всему низу живота.

— Гордей, мне так хорошо с тобой, так хорошо с тобой, — шепчу я, едва он отрывается от меня, а он поднимает на руки и куда-то несет, продолжая снова порывисто и нежно целовать.

Укладывает меня на один из диванов и ложится сверху, полностью накрывая меня собой.

— Любишь? Скажи, как говорила, мне это надо…

— Люблю…

— А я, блядь, не представляешь, насколько сильно.

— Гордей, я люблю, я… не оставлю тебя больше. Не уйду.

— Не уйдешь? Как протрезвею, я сам тебя оттолкну. Только не плачь… не плачь из-за меня… прошу, не надо…

— Это ты не надо.

— Но сейчас. Сейчас ты полностью моя. Только моя… Я так скучал… Все это время невыносимо скучал по тебе…

Я обвиваю его за шею, и мы начинаем вжиматься друг в друга, словно ненормальные.

— Люби меня, пожалуйста, — прошу я у него сиплым, охрипшим голосом. — Хотя бы сейчас, давай не вспоминать.

— Люблю тебя, — шепчет он мне еле слышно, и сразу же заглушает мой всхлип, накрывая мой рот своими горячими жаждущими губами.

А потом…

Мы забываем обо всем и начинаем жарко, порывисто, болезненно сладко целоваться.