Запретная. Не остановить (СИ) - Стужева Инна - Страница 22

Как он жил без меня все эти месяцы? Даже не интересовалась, поглощенная только своими собственными болью, отчаянием и тоской.

Захлебывалась в них и совершенно не представляла, что в это время происходило на самом деле с ним.

Ориентировалась на слухи, которые просто-таки кричали о том, что все успешно у него… Как, впрочем, и у меня самой…

Только несмотря на эту успешность и кажущееся таким надежным, почти нерушимым благополучие, отчего-то наложить на себя руки хочется все чаще и чаще…

Я выскальзываю из комнаты и с замиранием сердца отправляюсь на его поиски, он ведь не мог уйти далеко.

Пожалуйста, только бы он не ушел далеко.

Только бы ни к кому-нибудь из девушек…

И вздыхаю с невероятным облегчением, когда нахожу его на затемненной веранде с бутылкой какого-то напитка и сигаретой в руках. Хотя не помню, чтобы когда-нибудь до этого он курил.

Одного, без компании.

На мое появление он никак не реагирует. Делает глоток из горлышка, потом затягивается и выпускает дым изо рта.

— Это что?

Я встаю перед ним и кивком указываю на бутылку.

— Коньяк.

— Можно и мне глоток? — прошу я и Гордей без лишних слов передает мне алкоголь.

Делаю, для смелости, взрослый серьезный глоток, потом еще один, и еще, и только после этого возвращаю ему коньяк.

— Да или нет, Гордей? Ты не ответил, — говорю я, едва в желудке перестает печь и гореть, а по телу начинает струиться мягкое приятное тепло. — Если я соглашусь, то обещаешь, что только со мной и больше не будешь ни с кем?

Гордей прищуривается.

Опять затягивается и неотрывно смотрит на меня, словно раздумывая, что мне на это отвечать. А может, вообще ничего, снова отвернуться от меня и уйти.

— Допустим, — произносит он, наконец, сдержанно и делает очередную глубокую затяжку.

Я наблюдаю за его губами с каким-то ненормальным болезненным интересом, потом медленно, очень медленно, на десять счетов, выдыхаю.

— Но чувств от меня все равно никаких не жди, — добавляет вдогонку и тон его при этом более, чем серьезен.

Но я уже не слушаю его, потому что получила то, в чем нуждалась, его обещание не спать с другими девушками. Если мы, если я…

— Пойдем, — выпаливаю я, продолжая также прямо, как и он на меня, неотрывно смотреть на него.

Он тушит окурок, и я ни слова больше не говоря, хватаю его за руку и тяну к одному из диванов, расположенному в самой темной части веранды.

— Хочешь сейчас, Гордей?

Не дожидаясь ответа, толкаю его в грудь, а когда он валится назад и принимает сидячее положение просто потому, что так получается по инерции падения, а он расслаблен и не сопротивляется моим действиям, я решительно встаю между его раздвинутых в стороны ног.

— Это вторая бутылка, Бельчонок. Я слишком пьян, чтобы останавливать тебя, а потом успокаивать, когда будут задеты твои чувства, — произносит Гордей тихим, чуть хрипловатым голосом.

— Плевать, хоть десятая, — отвечаю я.

Убеждаюсь, что он неотрывно смотрит на меня своими пронзительными, дьявольскими порочными глазами, я медленно, не разрывая этого обжигающе тягучего контакта, и, как мне кажется, даже почти не краснея, опускаюсь перед ним на колени и тяну за шнурок, расслабляя пояс его спортивных штанов.

Я действительно настроена решительно и не собираюсь на этот раз отступать, падать в обморок или каким-то другим способом показывать, что я не совсем еще готова.

Наконец, пояс его штанов оказывается достаточно расслабленным для того, чтобы я могла запустить туда руку, либо начала раздевать его, стягивая одежду с его крепких, состоящих из одних только мышц, ягодиц. Я еще не понимаю, как будет удобнее и комфортнее.

И конечно, все равно горю, хоть и стараюсь убедить себя в том, что ничего такого я не совершаю.

Я все равно нещадно и очень сильно сгораю от стыда.

В темноте не видно, уговариваю я себя раз за разом, чтобы не покраснеть при нем еще сильнее. В темноте не видно, не видно, не видно…

Его… орган так сильно напряжен, хоть Гордей сказал, что очень пьян, видно на это не влияет. И мне, несмотря на выпитый мной самой алкоголь, немного боязно увидеть его снова, да еще так близко от своего лица.

Но я должна.

Мне… придется взять его в рот, а дальше… двигаться губами по нему? Трогать его одновременно с этим? Как именно? О боже, как парням вообще может такое нравиться…

Но делать нечего, я сама захотела, и… сосредотачиваюсь исключительно на его, хорошо видно, насколько сильно возбужденном, пахе.

Последний раз выдохнув, словно перед прыжком, я запускаю руку ему в штаны, скользя пальцами по его плоскому рельефному животу, и…

Вдруг чувствую на своем запястье крепкий, горячий захват.

Замираю лишь на секунду и тут же хочу продолжить движение, но рука в кольце его пальцев не сдвигается ниже ни на сантиметр.

— Гордей, — бормочу я и вскидываю на него глаза.

Он все еще прожигает меня горящим, каким-то болезненно лихорадочным взглядом.

— Гордей…

— Не хочу сейчас, — произносят его губы, а рука стискивает мое запястье еще сильнее, причиняя ноющую пульсирующую боль.

— Но…

Может я и не слишком опытная в этих вопросах, точнее совсем неопытная, но я же вижу, как у него напряжен. Этого никакой одеждой ему никак не скрыть.

— Сядь рядом со мной на диван и обними меня, — говорит Гордей, а я не знаю, радоваться мне его просьбе или, наоборот, ее опасаться.

Но, в любом случае, конечно, решаю не спорить.

— Раз ты так хочешь…

Неловко поднимаюсь с колен, едва осознавая, насколько они у меня сейчас дрожат, одновременно с этим потираю запястье, которое он, почти сразу, едва начинаю свой подъем, отпускает. Сажусь.

Решаю, что недостаточно близко, а потому чуть сдвигаюсь, чтобы сделаться еще чуть ближе к нему. Соприкасаюсь с его ногой своими бедром и коленом.

Гордей делает последний глоток и отставляет опустевшую бутылку куда-то на пол. Снова откидывается на диване. Запрокидывает голову назад и полностью закрывает глаза. Шнурок на его штанах все еще расслаблен, а сами они сидят низко на бедрах. Мне видно края его фирменных боксеров.

И он не собирается ничего с этим делать.

— Обними, — просит он одними губами, но не меняя позы и не открывая глаз.

Я подаюсь к нему и неловко его обнимаю.

Сердце колотится очень сильно, во рту пересыхает, руки плохо слушаются меня.

— Я пьяный, пиздец, — говорит он, а я молчу, оглушенная новым витком нашей с ним близости.

Он горячий. Он напряженный и расслабленный одновременно. Он притягательный и очень хорошо пахнет. Немного непривычно из-за ноток табака и спиртного, от этого он кажется взрослее и недоступнее. Меня это еще сильнее притягивает, и я прижимаюсь к нему крепче.

Мне настолько нравится его обнимать, что сердцебиение становится неконтролируемым. Голова кружится еще активней и ощутимее. Я сильнее подаюсь к нему и прислоняюсь щекой к его груди. Слушаю биение сердца.

— Теперь скажи, что любишь меня, — просит Гордей, и я откликаюсь, не раздумывая ни секунды.

— Я люблю тебя, — говорю я, стараясь справиться с жаром, что ударяет в районе солнечного сплетения и начинает заполнять всю грудную клетку.

— Не очень расслышал, повтори.

— Люблю, — повторяю смелее, все еще не уверенная, что правильно его понимаю.

Я с удовольствием, но… Зачем ему мои дурацкие признания, в то время, как на самом деле его тело желает совершенно другого? Да и сам он говорил прямым текстом, что другое…

— Еще… Хочу… повтори еще…

Я тянусь к нему всем телом и приближаю губы к его уху.

— Я люблю тебя, Гордей, и мне кажется, что буду любить всегда, — говорю ему самую чистую правду.

Думаю, растопить так его чуть-чуть, но он вдруг отталкивает меня и начинает тихо смеяться. Все также не открывая глаз и не меняя своей расслабленной полулежащей позы.