Записки диверсанта (Книга 1) - Старинов Илья Григорьевич - Страница 12

Ранним утром 1 Мая мы застыли в четких шеренгах на Красной площади, с нетерпением вслушиваясь в мелодичный перезвон курантов,

На трибуну Мавзолея вышли руководители партии и правительства. Командующий парадом А. И. Корк встретил на гнедом скакуне Наркома обороны К. Е. Ворошилова.

Прозвучало громкое многократное "ура! "... Печатая шаг, мы прошли перед Мавзолеем...

А 4 мая 1935 года нас пригласили в Кремль... После парада выпускников академий мы, затаив дыхание, слушали речь Сталина. Я впервые видел его так близко. Чем больше смотрел, тем меньше был похож этот невысокий человек с пушистыми усами и низким лбом на того Сталина, которого мы обычно видели на фотографиях и плакатах.

Сталин говорил о том, что волновало каждого: о людях, о кадрах. И как убедительно говорил! Здесь я впервые услышал: "Кадры решают все". В память на всю жизнь врезались слова о том, как важно заботиться о людях, беречь их...

Как сейчас, вижу возбужденные, счастливые лица начальника нашей академии Пугачева и моего соседа, бывшего машиниста, выпускника академии Вани Кирьянова...

Не прошло и трех лет, как они, да и не только они, а пожалуй, большинство тех, кто присутствовал на приеме и восторженно слушал Сталина, были арестованы и погибли в результате репрессий.

Я окончил академию с отличием и был награжден именными часами. Вместе с другими отличниками меня рекомендовали на работу в аппарат Народного комиссариата путей сообщения.

Выпускники нашей академии шли в НКПС с большой охотой: им предлагали там высокие посты. Но я отказался.

Прослужив около 16 лет в Красной Армии, я не захотел расставаться с ней.

Глава 9. Ленинградская железнодорожная комендатура

Вскоре меня вызвали в отдел военных сообщений РККА и объявили о назначении на должность заместителя военного коменданта железнодорожного участка (ЗКУ), управление которого помещалось в здании вокзала станции Ленинград-Московский.

Выражение моего лица видимо говорило ярче слов, как я воспринял эту новость. Товарищ, сообщивший о моем назначении, нахмурился и счел необходимым прочитать нотацию:

-- Вам оказывают большую честь... не говоря о том, что вы должны будете обеспечивать работу вашего направления с военной точки зрения... -- В голосе его неожиданно зазвучали торжественные ноты, послышался неподдельный пафос: -- Вам выпадает честь встречать и сопровождать высших военачальников!

Он даже грудь выпятил и теперь мерил меня победоносным взглядом.

Я понял, что лучшего назначения здесь не получить, и смирился. Единственным утешением оставалось то, что впереди был целый месяц отпуска.

Но в Бердянске, куда дали путевку на отдых, меня ждала телеграмма о смерти самого близкого из братьев -- тридцатилетнего Алеши.

Алеша отличался удивительными способностями. Окончив всего-навсего четырехлетнюю начальную школу, он уже в юности мастерил сложнейшие лам-. повые приемники, увлекался автоматикой, электроникой. Опытные инженеры пророчили ему блестящее будущее.,,:.

И вот Алеши не стало. У него были слабые легкие, и жестокая простуда оборвала жизнь веселого пытливого человека... Южное солнце померкло для меня.

Выбитый из колеи, я вскоре уехал из Бердянска.... В то лето там жили слишком весело...

На бойком месте

Новый мой начальник, Борис Иванович Филиппов, дело знал и любил. Он не имел высшего образования, но обладал большим опытом и пользовался уважением.

Впрочем, практические советы Бориса Ивановича порой и смущали.

Однажды почти одновременно обратились с просьбой о выдачи брони на билет в мягкий вагон до Москвы комбриг и капитан -- адъютант командующего войсками округа. Недолго раздумывая, я дал комбригу место в мягком вагоне, а капитану предложил в жестком.

Борис Иванович пришел в ужас.

-- Что же вы наделали, голуба моя? -- с отчаянием восклицал он, ероша волосы. -- Чему вас учили в академии?! Разве можно сравнивать комбрига с адъютантом командующего?! Комбриг он и есть комбриг, а адъютант... Ведь он, окаянный, командующего каждый день и час видит!.. Такого может про нас напеть!..

Комендант перестал бегать по кабинету, остановился, перевел дыхание и плюхнулся в кресло.

-- Вот что, голуба моя... Лирику бросьте. Я серьезно говорю: адъютантов впредь не обижайте... Неожиданно он опять разгорячился:

-- Да что -- адъютантов!.. Если к вам одновременно обратятся за билетом проводник из вагона командующего округом -- слышите? проводник! -- и какой-нибудь комбриг из линейных войск -- слышите? комбриг! -- то вы, голуба моя, все дела бросайте -- и кровь из носу, -- но чтобы у проводника билет был! Вот! А комбригом пусть Чернюгов займется, писарь!

-- Борис Иванович...

-- Я потому только и Борис Иванович, что это правило свято соблюдаю! Наивны вы еще, вот что! Ну что

может комбриг? Жалобу написать? Пусть пишет! А проводник, понимаете, затаит обиду да при случае командарму или маршалу, чай подавая, возьмет и подпустит шпильку, сукин сын! Вот, скажет, товарищ маршал, и с водой-то у нас нынче плохо, и прохладно, и углишка мало... А все ленинградский комендант --Филиппов. Уж я обращался к нему, а он никакого внимания. Только одни обещания...

Борис Иванович даже покраснел во время этого монолога, представив очевидно, как "сукин сын" проводник "подпускает" подобную шпильку и какие могут получиться последствия.

-- Если вы думаете, что проводники вагонов высоких начальников, а тем более их адъютанты -- обычные люди, то ошибаетесь. Много им доверяется, многое с них и спрашивается. А потому мы должны в меру возможностей облегчать их трудную работу! Надо поддерживать авторитет нашей комендатуры! А вы своим академическим подходом режете меня без но-жа...

Волнение Бориса Ивановича усугублялось тем, что осенью 1935 года началось присвоение новых воинских званий. Появились лейтенанты, капитаны, майо-ры, полковники, комбриги, комдивы, комкоры, командармы и маршалы. Каждый волновался, не зная, ка-кое звание получит при переаттестации. Еще бы! Некоторым приходилось снимать с петлиц ромбы и На-" девать три, а то и две шпалы, то есть, говоря по нынешнему, лишаться генеральских званий и возвращаться в полковники или майоры. Борису Ивановичу повезло -- он остался при своих двух шпалах и ликовал.