Хан Кене - Есенберлин Ильяс - Страница 55
- Предыдущая
- 55/75
- Следующая
— Даже сырдарьинский батыр Жанкожа нашел с ними общий язык… — Генс задумчиво повернул голову к карте. — Иначе не смог бы Кенесары штурмовать Созак, обороняемый пятью тысячами воинов.
— Но государю доложено, что он отправится туда с четырьмя тысячами сарбазов. А это не изнеженные городские жители!
— Да, но на колодце Шункур-кудук их настигла дизентерия, и ему пришлось оставить там добрую половину войска. Так что не помоги ему Жанкожа со своими сарбазами, вряд ли пришлось бы ему осаждать Созак…
— Как там дела?
— Десять дней уже длится штурм. По-видимому, дело идет к концу…
— Решиться на такой штурм мог лишь отчаянный человек!
— Ну, ему не занимать отчаянности. Вы же знаете этого разбойника. И насчет его полководческих талантов сомневаться тоже не приходится. Таких бы людей привлечь к России, а не всякую мелкую сволочь из горчаковского окружения. К сожалению, нам этого не позволят сделать. Все должно склониться перед единым шпицрутеном — от финских хладных скал до пламенной Колхиды… А Созак он возьмет, не сомневайтесь. По моим данным, он даже сотню лестниц заготовил для штурма, а кому лезть по ним, у него найдется.
— Но как все же сумели они пройти за неделю Голодную степь? — Перовский выбросил руку к карте.
— Не за неделю, Василий Алексеевич… — Генс понизил голос почти до шепота. — За пять дней! Я не знаю, провозгласили или нет его ханом у могилы предка Алаша, но неоспоримо, что еще седьмого сентября он находился там вместе со всеми поддерживающими его аксакалами и биями. Это — возле Улытау. А уже двенадцатого сентября с половиной своего войска он вышел к стенам Созака. Только птицы способны на такие перелеты!..
— Как же он шел? Если через пустыню, то для этого необходимы верблюды, а не лошади…
— Он как раз и шел дорогой, якобы проложенной четыреста лет назад этим Алашем. Мне все подробно рассказал сарбаз, доставивший вчера депешу. Вот их путь. — Генс возвратился к карте: — Кара-Кенгир, где мавзолей Алаша, затем урочище Каражал, уже в ста тридцати верстах от Улытау. Через двадцать две версты по берегу Сарысу могила батыра Таймаса, а еще через сорок пять верст — так называемая «Девичья могила», где они дали передышку лошадям…
— Насколько я помню, там бедный травостой и совсем мало воды.
— Это для наших солдатских лошадей. Что касается казахских коней, то они где угодно добудут себе корм… А вот их дальнейший путь. Через двадцать семь верст — переправа у Тас-Откеля и ночевка пониже могилы Сарта. На рассвете уже по левому берегу Сарысу тридцативерстный переход до могилы Кара-Кипчака. Здесь краткая кормежка лошадей, и потом самый тяжелый переход через движущиеся пески, на которые никогда не решился бы даже опытный караванщик. На первый взгляд — сыпучие безжизненные пески и нет ничего живого. Но кое-где между барханами растут полузасыпанные песком колючий тростник — шенгел, сухой кустарник — баялыш, попадаются изредка столетник и тамариск. Нужно уметь лишь увидеть все это. Даже джида растет в заповедных местах меж песчаными холмами. А для прокормления людей там хватает дичи — зайцев да косуль. Там, где наши солдаты погибли бы в два дня, кочевые джигиты находят все — воду, фураж, пищу. Нам еще предстоит учиться всему этому…
— Там отмечено первое кокандское укрепление по нашим картам, — заметил Перовский.
— Да, Жаман-Курган, привал в тридцати верстах от Кара-Кипчака. Четырехгранный замкнутый дувал туземного типа полутора аршин толщины и четырех аршин высоты. Их строили кокандцы для защиты караванов от нападений вольных казахов и как базы для нападений, в свою очередь, на казахские аулы… Дальше — Кзыл-Джингил, зимовье Батеш-батыра, того самого, который из-за вражды с Сандыбаем уехал из Кара-Кенгира. Потом сорок верст по высыхающему руслу Боктыкарын до озера Айнамколь. Оно в густых тугаях. Это последняя зеленая остановка перед Голодной степью…
— А где заболели они животом? — спросил Перовский.
— Это между Жаман-Курганом и зимовьем батыра Батеша. Там есть три колодца под названием Шункур-кудук. Джигиты Байтабына, которые не знают этих мест, напились оттуда и почти все заболели. Больных Кенесары оставил в аулах рода баганалы из найманов, которые находились уже там на своих зимовьях…
— А что ели они в Голодной степи? Где брали воду для себя, а главное для лошадей?
— Да, Голодная степь для несведущего — страшное место… Особенно первый семидесятиверстный переход. Красно-бурая потрескавшаяся глина без проблеска зелени. Но у лога Терсаккан имеется овраг Айдарлы и при нем тайный колодец Шынырау, всегда полный воды. Кое-какой кустарник вокруг, а кроме того, уставших лошадей подкармливают, по туркменскому обычаю, овечьим курдюком… В мою первую научную экспедицию наши казаки научились там этому…
— И лошади едят?
— Едят, и сил вдвое прибавляется… Короче, говоря, добрых сто верст Голодной степи, затем при Бес-Кулане переправа через Чу, соленое озеро Акжаиткан, урочища Иней и Кулан-Кабан, соленый колодец Кос-кудук. Снова тридцать верст сквозь барханы, и полусоленый Жаман-кудук. Только верблюды в состоянии пить из него воду. И лишь через двадцать верст у могилы Берди-бия годная для потребления людей и лошадей вода. Место, где могила Берди-бия, называют еще просто Кул. С вечера Кенесары разрешил там всем отдохнуть, а на рассвете оказался у стен Созака…
Созакский воевода, или по-ихнему, датка, Бабаджан чуть умом не тронулся, когда увидел это. Рассказывают, что, когда разбудили его, он поначалу прогнал дежурного нукера: не может, мол, быть, чтобы враг стоял у ворот. Кроме Кенесары — некому, а Кенесары за шестьсот верст напрямую празднует свое посвящение в ханы! «Вот он, Кенесары!» — показали ему со стены, и тогда он заплакал…
— Не только этому Бабаджану, мне до сих пор не верится в такой переход!..
— И тем не менее он свершился.. — Генс с близорукой улыбкой посмотрел на Перовского. — А знаете, Василий Алексеевич, почему переправу на реке Чу назвали Бес-Кулан, а холмы — Иней и Кабан?
Это было самой жизнью Генса — большого ученого-этнографа, а уже потом генерала. Перовский знал слабость своего друга. Чтобы не обидеть, приходилось часами слушать его рассказы. Военный губернатор и не заметил, как рядом с этим человеком и сам стал подлинным знатоком края. Это пригодилось ему через двенадцать лет, когда, смирив свой дух и преклонив голову перед неизбежностью и императором, он захватил Ак-Мечеть, жестоко подавив все попытки национально-освободительной борьбы в степи…
Сейчас Генс рассказывал ему легенду, которую записал, еще будучи молодым офицером, тридцать лет назад.
— Тут каждый холмик опоэтизирован, а начнешь докапываться до истоков, к самому Александру Македонскому придешь! — восторженно, в какой уже раз объяснял Генс. Так с Бес-Куланом. Якобы любимого сына Алаш-хана растоптало стадо диких ослов, то бишь куланов. В великой скорби пребывал Алаш, и приказал он истребить по степи всех куланов до единого. Тому, кто убьет последнего кулана, обещал Алаш-хан несметные сокровища, и свою самую красивую дочь в жены.
Батыр Домбулак дал слово выполнить приказ хана. Двух сказочных коней с кличками Иней и Кабан взял он на истребление куланов, и когда осталось их всего пять в степи, Домбулак загнал куланов в глубь песков. Спасаясь от него, куланы находят брод на реке Чу, и с тех пор это место называют Бес-Кулан, что означает «Пять куланов». Сказочные кони так и издохли, не догнав куланов, и место гибели обозначено их кличками. А казахи до сих пор считают, что холм неподалеку — могила батыра Домбулака… Могила там действительно очень древняя, да и сюжет легенды уходит в глубь веков, ко временам царя Кира!..
— Каких только могил нет на этой земле! — дипломатично поддержал разговор Перовский. — История наставница жизни, и хорошо, что не забывают они своих предков. Назовут ли здесь какое-нибудь урочище нашими именами?.. А впрочем, давайте перейдем к делу.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
- Предыдущая
- 55/75
- Следующая
