Новый порядок 2 (СИ) - Dьюк Александр Александрович - Страница 72

Освальд Бейтешен осторожно открыл один глаз, и ему опять захотелось заорать во все горло, но получилось только икнуть, давясь воздухом.

На нем сидела, крепко обхватив бедрами, смуглая круглолицая женщина с черными, как смоль, блестящими волосами. Министр смерил ее ошарашенными глазами, остановившись на пышном бюсте, прикрытом парой шелковых лент, снова икнул и потерял сознание. Теперь уже надолго.

Женщина выпрямилась, тряхнула волосами, тонко звеня крупными золотыми серьгами, и зажмурилась с непередаваемым кошачьим самодовольством.

'…будто бы сам Господь проклял тот вечер и разверз разлом на Ту Сторону!

«И явился градам Арамским Зверь Бездны, един и во множестве, с телом льва, хвостом змеи, крылами птицы и главою Блудницы, чье чрево родит Раскольника».

Явившийся из Бездны зверь вызвал массовый, да простят нас читатели за Артэмские цитаты и метафоры, исход из Большого зала. Ибо выше сил человеческих то было! Все, кто еще стоял на ногах, общей лавиной, приливной волной понеслись к дверям, где было их единственное спасение. Не заботясь ни о чем и ни о ком, кроме себя, люди сметали тех, кто не видел Зверя чудовищного, захватывали в общий поток и несли прочь от проклятого места этого.

Вся масса людская навалилась на двери, колотя в них, требуя и моля немедля отворить.

Молитвы их были услышаны, и отворились врата небесные, за которыми ждали ангелы Господни с мечами огненными — такими, по крайней мере, в тот миг предстали гвардейцы с саблями, благоразумно расступившиеся перед натиском бегущей толпы…'

— Зверь из Бездны? С телом льва, змеиным хвостом, орлиными крыльями?

— Ну-у-у… я чуть приукрасил.

— А как же правда?

— А это и есть правда, только…

— Приукрашенная.

— Послушайте, если бы я просто написал, что две женщины вдруг превратились в зверей, кто бы в это поверил? А вот тварь из Бездны…

— Какие женщины?

— Ну кабирки, из делегации. Когда начался переполох, одна из кабирок распахнула шелковую накидку, в которую была замотана, превратилась в кошку и бросилась на магистра.

— А вторая?

— А вторая просто стояла и вдруг обвалилась.

— В каком смысле?

— Да в прямом: стояла в накидке своей, зеленой или красной, точно не помню, и раз — обвалилась, как будто никого под ней. А из-под тряпок на полу выползла змея. Но тут народ уже валом попер прочь, меня буквально вынесли в коридоры, понятия не знаю, что дальше происходило.

Первый удар сердца был оглушительным. Первый вдох вызвал паническую истерику.

Она завопила, раздирая пересохшую глотку. Завизжала от переполнившего ее ужаса. Заговорили все чувства разом, в один момент, доводя до бешеного безумия. Если бы мозг, на который сразу обрушились все телесные ощущения и в который ворвалась окружающая реальность, имел возможность что-то решать и предпринимать какие-то действия, немедленно бы вышиб себя самого, вставив в рот дуло пистолета. Если бы сейчас понимал, что такое пистолет.

Кто-то схватил — кажется, это так называется — ее и попытался обездвижить, придавить. Она заверещала еще громче, замахала чем-то… это зовется «руки». Начала брыкаться, впилась куда-то зубами. Сразу стало свободнее.

Легкие жгло от наполняющего их воздуха. По венам начала циркулировать стоявшая кровь, которую погнало отбивающее барабанную дробь сердце. Где-то внизу болело. Жгучая, острая боль раздирала живот. Почему? Так быть не должно!

Она положила туда руку. Кто-то опять ее схватил, но она слепо отмахнулась. Вроде бы она все еще вопила? Или это прерывистые, частые стоны? Нет, это жадные, быстрые вдохи. Со свистом, с хрипом, но это ее дыхание. Она дышит! Как же она изголодалась по воздуху! Она глотала его, захлебывалась, но раскрывала рот шире и пила его, не успевая проглатывать. Ей нужен воздух, весь, сколько есть и еще! И все-таки это стоны. Она стонет при каждом вдохе и выдохе. Стонет от боли, от страха, от удовольствия и счастья.

Шум. Она слышит какой-то шум. Что-то кроме стука в ушах и в груди. И уже какое-то время. Это… слова? Что они значат?

—…яг! Ля……ука!…ежи……зда… тупая!

Ежи? Причем тут ежи?

—…тупая, какая же ты тупая, упертая блядища!!! Лежи, падла, пока сам не прибил!!! — орал кто-то в ухо.

Кто-то знакомый… Ярвис? Ярвис. А она? Кто она?..

Чародейка на рефлексе отвесила полиморфу звонкую не то пощечину, не то оплеуху.

— Да ебать тебя неловко! — зашипел оборотень. — Сдурела⁈

— Не называй меня блядищей!

Она снова сидела. Когда успела — сама не поняла.

Зрение почти вернулось. Подслеповато щуря слезящиеся глаза, она огляделась, ничего не понимая. Увидела Эндерна, который стоял, злобно сверкая желтыми птичьими глазами, и прижимал голову к левому плечу. Все-таки она его достала.

Даниэль опустила взгляд. Увидела свои голые ляжки. И трясущиеся от частого дыхания груди. Тоже голые. Она вся голая! Чародейка инстинктивно прикрылась руками, но что-то помешало. Сделалось больно где-то слева.

Даниэль присмотрелась, сфокусировала все еще плывущий взгляд и тихонько пискнула.

В левой груди страшно и мерзко качалась здоровенная стеклянная колба на тонкой полой игле. Поршень был надавлен до упора. Даниэль выдернула шприц и, тонко взвизгнув, отшвырнула его в сторону. По ушам ударил оглушительный звук бьющегося стекла.

— Ты че творишь, истеричка сраная⁈ — заорал Эндерн.

Чародейка проигнорировала, потирая левую грудь. Ощущения были еще не до конца понятными — нервные окончания не успели определиться, о чем именно сигнализировать. Но в одном Даниэль была уже уверена: кожа была шершавой от мурашек. Хотя это странно, ведь чародейке было жарко. Почему же стучат зубы? Почему больно? Почему?..

— П-почему й-й-а г-гол-ай-я?

— Потому что я тебя раздел, — ответил Эндерн, натирая покрасневшее ухо. — Больно, бля…

Даниэль покосилась на него недобрым глазом и прикрылась, сжалась. Ее знобило, колотила крупная дрожь. Почему она дрожит, если тут так жарко?

— Че вылупилась? — огрызнулся полиморф. — Кто тебя мыл? Кто пузо бинтовал, а?

Пузо… Даниэль приложила ладонь к животу, нащупывая несколько слоев перевязки. Прислушалась к чуть успокоившемуся после первого шока телу. Внутри металась такая же одуревшая, перепуганная мерзость и плела черную паутину, спешно залатывая рану.

— Не трожь, дура! — прикрикнул Эндерн и осторожно приблизился к ошарашенной чародейке. — Ляг, — сказал он мягче и, взяв за плечи, настойчиво потянул ее вниз, укладывая на жестком, неудобном лежаке. — Лежи, пока не очухаешься, — добавил он, укрывая сверху простыней. — Добром советую.

— Где я? — простонала чародейка.

— В морге, — усмехнулся Эндерн.

— Брось свои дурацкие шуточки! — дрожащим от подступившего к горлу кома голосом пролепетала Даниэль.

— А я, блядь, и не шучу.

Чародейка приподнялась на локте, огляделась, теперь уже осмысленно, и снова села, придерживая простыню. Она действительно была в мрачной, холодной палате морга. То, что она приняла за лежак, оказалось разделочным столом, на котором мясники из мертвецкой потрошат трупы. Вокруг таких столов было несколько, хоть они и пустовали, что лишь нагоняло жути. Сильно пахло формалином и смертью.

Даниэль судорожно сглотнула, подняла перепуганные глаза на Эндерна.

— Я?.. — едва слышно прошептала она.

Полиморф вздохнул, хмуря брови, полез в карман своей куртки.

— Ты, Графиня, — сказал он, взяв ее руку раскрытой кверху ладонью, вложил что-то и завернул пальцы. — Ты сдохла.

Чародейка раскрыла дрожащие пальцы и увидела в ладони круглую пулю. Ее передернуло от ужаса и возвращающихся воспоминаний, она непроизвольно накрыла левое плечо у самой шеи. Свинцовый шарик упал на пол и гулко зазвенел, отскакивая.

Даниэль душила подступающая эйфория. Она чувствовала голод ведьмы, и этот голод отзывался приятным, томным напряжением нетерпения. Или это был ее собственный голод? Была ли вообще когда-нибудь ведьма? Или она просто выдумала ее для оправдания? Плевать! Сейчас обе займутся тем, по чему так изголодались…