Ведьмина дочь. Руны судьбы (СИ) - Богданова Екатерина (1) - Страница 1

Глоссарий:

Папуша – куколка, цыг.

Дэвэл – Бог, цыг.

Гримория(гримуар) – колдовская книга, родовая книга потомственных магов.

Шувани – "ведающая сокровенным знанием", цыганская колдунья.

Ило – дух, цыг.

Барунэ – тюрьма, цыг.

Чяёри - девочка, цыг.

Бэнг – дьявол, нечистый, цыг.

Вэрго – злой дух, цыг.

Мэрибэн – смерть, цыг.

Отпсирадэм – открывать, цыг.

Закэрдём – закрывать, цыг.

Мами – бабушка, цыг.

ПРОЛОГ

Толпа. Это жестокий, жадный до крови хищник. У толпы нет лица, но очень длинные руки и грязные языки. А ещё, толпа любит зрелища. Сегодня этим зрелищем стала моя семья. Мама… Моя всегда ласковая и весёлая мама. Её больше нет. И отец, сильный, смелый, любящий… но оказавшийся бессильным перед безликой толпой. Его тоже больше нет. Кто совершил навет на маму - я не знаю, и  уже никогда не узнаю. Да это теперь и неважно, это не вернёт родных.

Они пришли на рассвете, люди обезличенные толпой. Они говорили ужасные вещи, будто мама ведьма и повинна в море, скосившем полторы тысячи человек в прошлом году, будто она убила младенца госпожи Кройк и наслала порчу на скот почтенной Болтри. Но я-то знаю, что Кройк сама приспала ребёнка, подпив на празднике Первого Имени, а Болтри купила прелое зерно из жадности. Но толпа не желала слушать, толпа всё решила. Маму схватили, отец бросился её защищать и его тоже причислили к нечистым. Меня просто схватили за волосы и потащили за связанными родителями.

На площади уже был приготовлен костёр. Маму привязали к столбу в центре высокого кострища, отец кричал и взывал своих вчерашних друзей к благоразумию. Но у дружбы оказалась низкая цена, его никто не слушал, его били, долго и жестоко, палками и камнями. А кто и просто ногами, не боясь испачкаться в крови. Мама не кричала, не просила пощады, она просто смотрела в глаза тем, кому не раз помогала за прожитые в Верне годы. Она даже не плакала, только смотрела, а в глазах было столько боли и звериной тоски, что в результате люди начали отводить взгляды.

Когда к кострищу поднесли пылающий факел, мама сказала только два слова:

- Дочь пощадите.

Это были последние слова, которые я слышала от матери.

Взревел огонь, я закричала, вырываясь из болезненной хватки взрослых, сильных мужчин. Бесчувственного отца бросили в пылающий костёр, подбирающийся к маминым ногам.

- Будьте вы все прокляты! – закричала я, захлёбываясь слезами и бессильной злобой.

- Смерть ведьминскому отродью! Нужно убить ведьмину дочь! Она тоже нашлёт на нас мор! - загудела площадь.

Меня швырнули к уже полностью поглотившему родителей костру и начали безжалостно забрасывать камнями. Сколько это продолжалось, я не знаю, потеряла сознание от пришедшегося в висок удара. Глаза застилало кровью, а последней связной мыслью была чёрная радость, что мама этого уже не увидит.

Когда сознание вернулось вместе с дикой болью во всём теле, вокруг было тихо и сумрачно. Костёр догорел, оставив вместо моих родных только кучу пепла. Но ни пепел, ни меня не тронут до заката. Только ночью придут чистильщики, и к утру на площади не останется и следа вчерашней жестокости. Меня видимо посчитали уже мёртвой. Если бы не потеряла сознание, наверняка тоже отправили бы в костёр. А раз и так мертва, то нечего и руки в крови пачкать. Только они и так у этих монстров в крови по локоть, и от этой крови им никогда не отмыться.

Я лежала и боялась даже глубоко вздохнуть, чтобы не застонать и не выдать себя. Сегодня закончилось моё детство. Мне пятнадцать, но лёжа на грязной мостовой, в луже нечистот и собственной крови я чувствовала себя дряхлой старухой. Мелькнула постыдная мысль, что лучше бы толпа довела дело до конца и убила меня. Но в следующее мгновение я вспомнила последние мамины слова и устыдилась. Она хотела, чтобы я выжила, значит, я обязана выжить.

Солнце уже почти село, ещё полчаса и у меня будет шанс уйти из города. И я обязательно им воспользуюсь, чтобы окрепнуть, выучиться, вернуться и отомстить.

- Многоуважаемые дамы и господа, девушки и юноши, девочки и мальчики, и прочие любопытствующие! – нараспев горланил Ронияк, наш ведущий, а по совместительству и владелец балагана. – Позвольте представить вам несравненную, очаровательную, ослепительную, прекрасную Амируну, невесомую повелительницу небес!

Мой выход. Канат дрогнул под моим весом, толпа замерла. Внизу бушевал огонь и сверкали острые клинки. Ненавижу толпу, а вот она меня боготворит.

Плавный, перетекающий шаг и я опять над пропастью. Огонь отразился в моих глазах и с этого момента окружающий мир перестал существовать. Все эти жадные до зрелищ зеваки стали всего лишь декорациями, несущественными деталями далёкого мира. Уже привычно отдалась во власть ощущений и начала дразнящий танец со смертью. Лёгкие, тягучие движения сменялись резкими поворотами и прогибами. Здесь, на высоте, я богиня. Это мой мир, и я готова танцевать над бездной вечно. Ничто больше не дарило того же ощущения лёгкости и свободы, ничто не спасало от съедающей изнутри черноты. Только во время коротких выступлений я забывала, для чего живу, растворяясь в пьянящем  ощущении опасности. Но танец не может длиться бесконечно и я вынуждена его завершить. Последний стремительный поворот на одной ноге, прогнулась назад, касаясь рукой каната, закрыла глаза и замерла.

Мой маленький неповторимый мирок взорвался криками и аплодисментами. Волшебство разрушилось, и я стремительно покинула свою арену. Как же не хотелось расставаться с этими щекочущими нервы ощущениями, но прыжок - и я на тумбе. Лёгкий поклон, как прощание со свободой до следующего выступления.

Ронияк громогласно объявил следующий номер и про меня мгновенно забыли. Спустилась по верёвочной лестнице и, никем не замеченная, скрылась в своей повозке. Старая Вадома уже ждала меня.

-На, выпей, папуша, – ласково проговорила она, протягивая мне кружку с тёплым успокаивающим отваром. – Совсем сердечко не бережёшь, сгоришь ведь, – как и всегда ворчала цыганка, заменившая мне семью.

Моя милая, терпеливая и всепрощающая Вадома. Она одна понимала меня, но она же всё время и пыталась сдержать. Только Вадома знала мою историю, только ей я доверяла. Ведь это именно она спасла меня. В ту страшную ночь, когда я лишилась всего, судьба решила показать свой безжалостный лик на мгновение, и я смогла подняться, превозмогая боль. Никто не встретился на пути, улицы были пусты и безмолвны, даже дворовые псы не выдали моего присутствия. Город притаился после свершения кровавой мессы. Я покинула город и даже отошла на какое-то расстояние. Но силы покинули меня, я упала в высокую пыльную траву у дороги.

Не знаю, сколько я там пролежала, то приходя в себя, то вновь впадая в беспамятство. Но судьба опять проявила великодушие и меня нашла Вадома. Она отошла от становища за травами и наткнулась на меня, едва дышащую, всю в крови и грязи, с начинающими загнивать ранами. Я три недели пролежала в бреду, но старая цыганка вырвала меня из лап смерти. Она рассказывала, что я умерла, но Дэвэл услышал её молитвы и вернул мне дыхание. Так началась моя новая жизнь, жизнь среди бродячих артистов. Мне повезло попасть в один из самых успешных балаганов страны. Но главным его достоинством была сплочённость, вся труппа была одной большой дружной семьёй, которая с радостью приняла меня.

Очередной город был покорён знаменитым балаганом Ронияка и мы уезжали с приличным кушем. Теперь можно будет обновить костюмы и инвентарь. Да и лошадей придётся менять, Роста совсем стара стала, и суставы её раздулись от болезни. Мы любили своих животных, но дело есть дело, кобыла стала обузой, её продадут на скотобойню. Вадома иногда, посмеиваясь, шутила, что придёт и её час отправиться на мыловарню. Ронияк обычно отвечал: "За тебя ещё и приплачивать придётся, старая плутовка", или "Ты ещё нас всех туда проводишь". Наш хозяин тоже был обязан Вадоме жизнью, когда-то она и его выходила после пьяной драки, закончившейся ножом под рёбрами. Из Брана мы сразу отправились к торговцам, тратить заработанное. Близняшки Ирса и Ямза были сильно возбуждены перспективой набрать новых нарядов для своего танца с кинжалами и болтали без умолку, обсуждая новый номер. Булсар жаловался, что нужны новые бинты и гири, Зария, ещё одна цыганка в нашей труппе и жена Ронияка, нещадно пилила мужа по поводу нового вагончика, побольше и поудобнее. В общем, всё как всегда, громко, весело и радостно. Я не участвовала во всеобщем галдеже и меня никто не трогал. Все знали, что первые несколько часов после танца на канате, я находилась в полусонном состоянии эйфории.