Зазеркальные близнецы - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая

Нет, сектантами – общим числом двадцать четыре, самого разного возраста, от пятнадцатилетних юнцов до шестидесятипятилетнего сторожа молельного дома, принадлежавшего общине, как и планировалось, были исправно набиты все невеликие по размеру камеры, бывшие в распоряжении шефа местных жандармов ротмистра Шувалова, к превеликому сожалению, как он сам заявил, всего лишь однофамильца. Увы, никакого компромата, даже идейного содержания, не говоря уж о наркотиках, ни при задержанных, ни в обысканных со всем пристрастием помещениях обнаружено не было. Рядовые жандармы старались вовсю, судя по солидному фингалу, украшавшему физиономию крайне неприятного на вид, заросшего бородой и патлатого до безобразия типа в грязно-розовом балахоне, напоминавшем дамский пеньюар, сидевшего на привинченном к полу стуле перед дознавателем в чине поручика.

– Вероятно, кто-то их предупредил, господин штаб-ротмистр,– виновато разводил руками ротмистр Шувалов, стареющий мужчина насквозь штатской наружности, золотые погоны которого, украшавшие летнюю форменную тужурку, топорщились на жирных плечах, обтянутых белым казенным сукном, совершенно инородной деталью.

Бекбулатов задумчиво задержал на них взгляд, заставив толстяка поежиться. Вопреки ожиданиям опростоволосившихся провинциалов, столичный чин был совершенно спокоен и даже благожелателен на вид, что их смущало и настораживало более всего. Ведь как говорится в народе – в тихом-то омуте известно кто водится…

Все задержанные, как сговорившись, молчали, будто в массовом порядке проглотили языки, и, судя по всему, кроме религиозного инакомыслия, обвинить их было особенно не в чем. Продержат, конечно, до утра и отпустят на все четыре стороны. Малолеток надо было бы для порядка и крепкой памяти слегка поучить розгами, но теперь, по высочайшему повелению, запрещено и это… Слушая монотонно бормочущего ротмистра, Бекбулатов рассеянно листал пухлую папку, содержащую материалы по «ашуровцам», и думал о своем. Вдруг, прервав испуганно обмершего Шувалова на полуслове, он вскинулся:

– А не взглянуть ли нам, господин ротмистр, на главного злодея, предводителя сей банды!

Ротмистр с готовностью вскочил, кликнул вестового, и через пару минут духовный пастырь общины предстал перед офицерами.

Бекбулатов некоторое время молча разглядывал сидящего перед ним внешне благообразного субъекта лет сорока-сорока пяти. Долговязый, рыхлый, рано облысевший мужчина из-под бесцветных бровей злобно глядел на штаб-ротмистра светло-голубыми круглыми глазками, в которых временами плавилось какое-то неуловимое веселье, заставлявшее задуматься над состоянием его, предводителя, психического здоровья (или, вернее, очевидного нездоровья). Опять какой-то невообразимый грязно-розовый балахон, правда, гораздо чище, чем виденный на типе с фингалом, седоватые космы длиной чуть ли не до лопаток, окаймляющие плешивый череп,– сплошной сюрреализм, честное слово! Вздохнув, Бекбулатов занялся допросом:

– Разрешите представиться, меня зовут Владимир Довлатович. А вас, любезнейший?

«Сын Ашура» подскочил в кресле и что-то злобно прошипел сквозь зубы.

– Ну ладно, не желаете говорить – не говорите. Нам и так практически все о вас известно. Ваше имя, например,– Расхвалов Фрол Александрович. Происхождение ваше из мещан Орловской губернии, сын отставного тюремного надзирателя. Образование: недоучившийся студент Московского университета. Занятия… Ох как много! И коммерцией-то вы занимались, и на театральных подмостках подвизались, и в литераторстве себя попробовали… Знаете, Илларион Петрович,– повернулся ротмистр к Шувалову,– даже оперу сей последователь Джузеппе Верди, самородок наш российский сочинил, причем на тему раннего христианства. Ознакомьтесь на досуге, тут листочек приложен, весь в следах авторских потуг. Ого, снова коммерция!.. А разрешите-ка поинтересоваться, Фрол Александрович, по какой причине вы были исключены со второго курса вышеуказанного университета?

Господин Расхвалов, опять что-то буркнув, попытался отодвинуть привинченный к полу табурет, но не смог и отвернулся сам.

– Помилуйте, батенька, это даже невежливо, в конце концов. Я с вами разговариваю, замечу, вполне учтиво, а вы или отмалчиваетесь или бормочете какую-то несусветицу. Думаете, я не расслышал, как вы только что обозвали меня сатрапом? Замечу, сей восточный титул мне не подходит и заставляет усомниться в вашей высокой образованности. Извините, но я повторю вопрос: по какой причине вы, Расхвалов Фрол Александрович, были с позором, замечу, с «волчьим билетом», так сказать, исключены из университета?

Пастырь упорно молчал. Бекбулатов вздохнул, неторопливо перевернул страницу пухлого тома и, деланно удивившись, воскликнул:

– Ба, что я вижу! Вы, семейный, такой, я бы сказал, солидный человек, и вдруг в молодости занимались…

Расхвалов весь преобразился и, подавшись к столу так стремительно, что томящиеся у двери конвойные встрепенулись, горячо и путано заговорил, брызгая на Бекбулатова слюной:

– Не надо, Владимир Довлатович, не вспоминайте этого… Не надо… Минуло уже столько лет… К тому же это не преступление, Владимир Довлатович… да-да, не преступление…

С трудом преодолевая брезгливость и стараясь не замечать смешанного чесночно-сивушно противного амбре, обдававшего его, штаб-ротмистр тоже наклонился к своему визави:

– Согласен, это по современным законам не преступление, это просто позорная страница вашего, Фрол Александрович, далекого прошлого. Но только ли прошлого?

Заметив ужас, мелькнувший в глазах Расхвалова, Бекбулатов, испытывая настоящее садистское удовлетворение, продолжал:

– А если провести полное, я повторяю: полное медицинское освидетельствование ваших, Фрол Александрович, сподвижников? Положим, даже не всех, а, к примеру, только не достигших совершеннолетия, то есть его величеством государем императором Алексеем Вторым, в Бозе почившим, высочайше установленных и матерью нашей Святой Православной Церковью освященных двадцати лет? Вот, я тут в списке вижу Степанова Алексея, шестнадцати лет от роду, Нечипорука Кирилла – пятнадцати, Старыгина Варсонофия…

Весьма профессионально загнанный в угол обер-сектант сопротивлялся совсем недолго и, немного потрепыхавшись для проформы, вскоре уже кололся, как хорошо высушенное березовое полено. Подробности, фамилии и даты сыпались из него, как монеты из рваного кошелька ярмарочного раззявы. По вдохновенной физиономии Расхвалова было ясно видно, что сотрудничество с «сатрапами» гораздо милее его сердцу, чем «голубая» статья и «веселая» жизнь на каторге (если не хуже). Владимир про себя перевел дух и, уступив место дознавателю, вышел, велев позвать его, когда «сын Ашура» наконец закончит свои излияния. Если честно сказать, ротмистру просто обрыдла рожа этого слизняка, прикрывающегося высокими материями.

Бекбулатов перекурил в комнате отдыха, поболтал с прелестно смущающейся миловидной секретаршей Шувалова и вернулся, когда свежеиспеченный агент «охранки» по кличке Лохматый уже подписывал стандартное прошение на имя шефа Жандармского Корпуса князя Орлова о дозволении ему… Расхвалова уже уводили, когда Владимир, будто спохватившись, продемонстрировал ему фотографию ротмистра Чебрикова:

– А этого господина вы, Фрол Александрович, конечно, совершенно случайно, не узнаете?

Тот отрицательно замотал головой, но по забегавшим вдруг глазкам Бекбулатов понял: «Знает!»

Когда Лохматого, выжав до капли, наконец отправили в камеру, Владимир буднично сообщил ротмистру Шувалову, молчаливо лучащемуся от счастья причастности к поимке, разоблачению и вербовке опасного смутьяна:

– А ведь придется отпустить господина Расхвалова, Илларион Петрович, как вы думаете?

Толстяк непонимающе уставился на штаб-ротмистра:

– Да ведь он, Владимир Довлатович, признался во всем…

– Тем более, господин ротмистр. Значит, осознал и горит желанием помочь закону.

– Но…

Владимир поднялся и, подойдя к Шувалову, ласково положил ему руку на погон. С минуту он внимательно и доброжелательно глядел ему в глаза, пока тот не отвел взгляд, а потом проникновенно произнес, постепенно усиливая нажим на плечо собеседника:

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая